– Что, простите? – не понял Травкин.
– Победа будет за нами! – выпалил Микола.
– Аа, – протянул следователь. – Что ж, любезный, если вам нечего мне больше рассказать, то не смею вас задерживать. Только мой вам совет, будьте очень осторожны с дамами, от которых может пахнуть так духами. Не к добру. Доверьтесь моему опыту следователя. Что? – задал вопрос Травкин, видя, что подъесаул мешкает и не решается еще что-то сказать. – Рассказывайте, что там у вас!
– Да ничего. Просто наблюдения.
– Наблюдения? – осторожно начал титулярный советник. – Очень интересно. И что вы увидели?
– Да, думаю, к делу это никак не относится.
– Однако, Николай Иванович, у вас есть сомнения. Говорите, слушаю вас.
– Понимаете, у нас, казаков, несколько другое виденье мира. Мы интуитивно чувствуем обман, опасность и практически никогда не ошибаемся. Чувства, видите ли, всегда оголены, поэтому и обострение на все.
– Очень хорошо. Продолжайте.
– Так вот о чем я. – Билый задумался. – Натыкаюсь я постоянно на одного извозчика. Странный он очень какой-то. То с бородой, то без бороды. Запинается, когда отвечает на прямые вопросы – путается. Не похож он на извозчика! Вот что я вам скажу.
– То с бородой, то без нее? – протянул Травкин.
– У него особая примета есть: кисти не хватает.
– Не переживайте, Николай Иванович. Вычислим мы вашего извозчика. Сдается мне, кто-то приставил за вами шпика, ну а мы приставим к нему.
– Благодарю!
– Ну, не смею вас более задерживать. Ступайте с Богом.
Билый подал на прощание руку Травкину, и тот с удовольствием пожал ее.
В точно условленное время подъесаул вошел в большой зал. Баронесса уже ждала. Улыбаясь, показала на диванчик. Стала щебетать ни о чем.
Микола смотрел на тонко порезанный лимон, красиво уложенный на серебряном крохотном подносе с золотыми ручками, и думал: «Ну зачем так тонко резать?» Смущала его и тоненькая фарфоровая чашечка, расписанная так же золотом. Со дна, улыбаясь, смотрела на него головка японской куколки. «И как в нее пол-лимона уместить, если в пальцы страшно взять, того и гляди раздавится!» Билый осмелился поднять глаза на баронессу. Молодая женщина с озорной улыбкой наблюдала за ним. Нравилось, что в этом открытом приветливом лице нет превосходства. Хотя могла бы себе позволить: все-таки и фаворитка императора, из тех приближенных, что ближе некуда; баронесса, которая привыкла жить в столице и купаться в роскоши и во внимании; и просто очень красивая женщина – хоть сейчас картину рисуй или скульптуру лепи.
Подъесаул снова покосился на почти прозрачный ломтик лимона и тяжело вздохнул: «Всё в этом доме кукольное, что хозяйка, что чашка. Хоть бы стакан предложила, с нормальным подстаканником!»
Лизонька истолковала, конечно, все по-своему. Всплеснула дивными руками:
– Да вы ешьте, Николай Иванович. Вот варенье клубничное, а вот персиковое. Отведайте круассанов, их у нас настоящие французы пекут.
– А что, бывают ненастоящие французы, Елизавета Петровна?
Баронесса громко рассмеялась, прикрываясь веером.
– Чудно говорите, господин подъесаул. Все никак не привыкну и не пойму, когда вы шутите, а когда нет.
Билый задумался: в каком месте он пошутил, и вполне серьезно спросил:
– А нет ли у вас ватрушек? Или бубликов.
Лизонька захлопала глазами, пытаясь определить, шутит казак или нет. Растерянная улыбка блуждала по ее лицу с секунду, потом она зазвонила в серебряный колокольчик.
– Что-то я плохо подготовилась к вашему визиту, – добродушно рассмеялась баронесса, – сейчас исправим!
На зов явился вышколенный лакей из выписанных немцев. Золоченая ливрея ему очень шла, и седовласый сухопарый мужчина явно гордился своей одежкой. Казак не ошибся, Елизавета Петровна быстро заговорила на немецком, отдавая распоряжения. Лакей коротко кивал головой, щелкал каблуками в конце каждого предложения и неизменно твердил:
– Jawohl! Jawohl! Jawohl![1]
– Вот и славненько, – протянула баронесса своему лакею, – ступай, голубчик. Сейчас, Николай Иванович, доставят лучшие столичные баранки.
– Да что вы?! – изумился Микола. – Не надо было так беспокоиться. Я и круа… – подъесаул задумался, вспоминая слово.
– Французские ватрушки? – со смехом подсказала баронесса. Казак покосился на пирожки, которые никак не походили на ватрушки, деланные Марфой, и вздохнул – на пирожки они тоже мало походили.
– Именно! С превеликим удовольствием съем! – подъесаул браво взял круассан, надкусил, и в рот брызнуло теплым шоколадом. От изумления чуть не поперхнулся. «Хорошо, что не на черкеску! Вот срамота-то была бы!» Микола улыбнулся баронессе и осторожно доел, думая: «И зачем позвала? В чем смысл этого чаепития? Неужто время приятно проводить с казаком? Или с охраны императора и Лизонька что-то задумала? Использовать меня как посыльного, например: записочки передавать или поклоны на ночь. Так не ко мне. Возле императора вон сколько пажей трется, попроси любого, тот и рад будет стараться».
Лакей принес баранки – быстро управился. Видно, не сам бегал. Водрузил вазу на центр стола и склонился к уху баронессы, зашептал что-то по-немецки. Елизавета Петровна сконфуженно заулыбалась, быстро обмахиваясь веером и стреляя глазами в сторону казака.
– Что такое? – не выдержал Микола, с хрустом давя баранку в кулаке на маленькие кусочки. Положил один в рот – изумительно вкусно, хозяйка не обманула.
– Конфуз небольшой! – рассмеялась баронесса, отмахиваясь от вопроса веером. Билый поднял бровь, ожидая продолжения. – Не знаю, как поступить, кузен ломится в гости. Ему говорят, что занята я, что гость у меня. А он еще больше завелся. Весь ревностью томим! Очень горячий, – прошептала Лизонька и глазки потупила.
– Кузен? – пробормотал Микола. Баранка в горле, как назло, застряла. – Двоюродный брат томим ревностью?!
– И сердце его вот-вот сейчас разорвется, – печально сказала Лизонька.
«Странные господа! Ей-богу странные!» – Билый быстро допил чай и вслух сказал:
– Так я пойду тогда. Не надо, чтобы сердце разрывалось. – Подъесаул принялся подниматься с шаткого резного диванчика, с ножками как ручки у младенца.
– Нет-нет, – поспешно сказала баронесса. – Так будет еще подозрительнее. Кузен и выстрелить в вас сможет.
– В меня? – не поверил Микола. Ему все больше хотелось уйти.
– Ну, на дуэль точно вызовет. Он у меня горячий. Никогда не хочет ни в чем разбираться. Эгоист. Тот, кто только себя любит, – пояснила Лизонька.
– Понятно, – протянул Билый. – И что делать?
– Вы не против, если он с нами чай попьет? Кузен премилейший воспитанный человек. С ним будет весело!
– Да. Не против, конечно, – развел руками Билый, а сам подумал: «Хамылять надо. Да шустрее. Только эгоистичного кузена, который в меня выстрелить хочет, мне и не хватало».
Баронесса отдала распоряжение лакею, и тот, важно кивая, удалился из залы. Светлое помещение переполняли зеркала и картины, на камине выстроились вазочки с цветами и фотографии. Мягкие диванчики и кресла могли уместить свободно человек тридцать. В углу у окна стоял вытянутый орган. Двери залы распахнулись под сильным натиском и в помещение влетел молодой франт: костюмчик, сшитый по последнему писку моды, бриллиантовые запонки в белоснежных рукавах изысканной рубахи, тщательно уложенная прическа, строгие усики и знакомый шрам на лице, почти невидимый, если не вглядываться.
Но Билый то знал, куда надо смотреть! И походку, и характерные движения. Знал и замер, не двигаясь и не дыша.
Баронесса поспешила подняться навстречу гостю.
– Лизонька! – отчаянно закричал тот и принялся неистово целовать руки кузины. – Как же я соскучился! Места себе не нахожу!
– Ванечка! Угомонись! Мы же вчера виделись! И я не одна, у меня гости.
– Гости? – мрачно сказал кузен, и лицо его вытянулось. Явно было видать, что встреча не подготовлена заранее. Если бы Суздалев так мог играть, то служил бы в Большом театре, а не в артиллерии.
– Господа, знакомьтесь!
Билый медленно поднялся с диванчика, смотря в упор на фронтового друга.
– Мой кузен Ванечка, граф Суздалев! А это господин подъесаул Билый.
– Честь имею, – Микола еле заметно кивнул головой.
– Штабс-капитан Суздалев, честь имею!
– Так, господа мои любезные! Так дело не пойдет! Вы еще щелкать каблуками начните! У меня так гости себя не ведут. Ну-ка пожали друг другу ручки и представились, как полагается! И знаете что? Давайте-ка выпьем шампанского!
– Иван Матвеевич.
– Николай Иванович. Почти тезки, – привычную фразу сказал Билый своему фронтовому другу, и они пожали друг другу руки. Крепче, чем это требовал этикет.
– Шампанское, друзья! – воскликнула баронесса и захлопала в ладоши, схватила колокольчик, вызывая лакея. Тот гордо выслушал новый приказ и величественно удалился. Микола попытался расслабиться на диванчике, но жесткая спинка, видно, такое не подразумевала. «Друг» сидел рядом, не признаваясь, и не сводил влюбленных глаз с Лизоньки, все пытаясь погладить ее по коленке. Баронесса била его по пальцам веером, грозила им и улыбалась.
«Бесовские игрища! – подумал про себя Билый, хмурясь. – Вон они, значит, какие!»
После выпитого фужера подъесаул решил уйти, но Елизавета Петровна решила помузицировать и развлечь гостей органной музыкой. «Невежливо как-то», – решил про себя Микола, снова пытаясь откинуться на спинку дивана. Не получилось. Суздалев сидел прямо, не сводил глаз, полных обожания, с Лизоньки и при первых аккордах органа прослезился.
Микола удивленно глянул на него и прошептал:
– Стрелял в меня?!
Иван поднял палец, призывая к молчанию, зашатался под такт музыки. Билый рассвирепел еще больше:
– Ирод! В друга своего стрелял?! Я же тебя выходил! Так-то добро помнишь?!
Суздалев повернул к нему надменное лицо, усмехнулся, смягчаясь, это же был Микола, а не просто казачий офицер.