– У вас десять минут, – от голоса охранника повеяло ледяным холодом.
«Да к черту всех вас и эти десять минут», – мысленно выругался Микола и в тот же момент, ускорив шаг, направился к стоящему рядом с другим надзирателем Суздалеву.
Тот тоже заметил Миколу и бросился ему навстречу. Поравнявшись, боевые друзья обнялись. Несколько минут сжимали друг друга в крепких объятиях.
– Здорово, односум! – радостно выкрикнул Билый. – Слава Богу, свиделись. Осунулся, похудел. Стал похож на бродяжку.
– Здорово, чертяка! – приветствовал казака Суздалев. – И я рад тебя видеть! На себя посмотри. Калика перехожая.
Оба рассмеялись довольно громко, хлопая друг друга по плечам.
– Разойтись! – тут же раздался окрик охранника. – Не приближаться друг к другу на вытянутую руку!
Микола с Ваней нехотя разомкнули объятия. Посмотрели в глаза друг другу.
– Слушай, Ваня, и не перебивай, – так, чтобы не слышал охранник, произнес Билый. – У нас на все про все десять минут. А то и того меньше. Я, пока гулял, все примечал и выводы делал. Форт этот не такой уж и неприступный. Видишь вот ту башенку, где сидят два охранника? – Билый скосил глаза в сторону смотровой башни. Суздалев постарался, не привлекая внимания, посмотреть в ту сторону, куда указал друг. – Видишь, что северная сторона башенки глухая? Видимо, из-за частых ветров северную ее часть заложили камнем. Так вот, если в темноте выйти на крышу и проползти к северной стороне этой башенки, то можно попытаться незаметно прыгнуть в море. Я рассчитал. Глубина в том месте приличная, да и подводных камней, как с других сторон, не должно быть.
– Микола! Ты тоже получил письмо от Лизоньки?! – выслушав односума, выпалил с жаром Ваня. – Неужто о побеге мысли?
– Тсс. Тихо! – Микола негромко цыкнул. – Не получал я никакого письма! О чем ты, друже? Сказал, что думаю и вижу! Или ты собрался навечно поселиться в этих нумерах?!
– Но подождите! Какой побег? Меня, точнее нас, вытащат рано или поздно отсюда. Выкупят, – негромко произнес Суздалев. – Вот посмотришь! Надо только немного еще продержаться! И не даться в лапы медикам! – На графа было жалко смотреть. От прежнего боевого офицера остался лишь мундир, да и тот приходил постепенно в негодность.
– Ваня, – прошептал Билый, досадливо прикрывая глаза.
– А что такого? Или помилуют! Вот посмотришь! Разберутся и помилуют! – шепот графа был горяч, а глаза безумны.
– Кто вытащит, Ваня?! Очнись! – Билый слегка повысил голос. – Выкуп возможен был бы лишь в столичной тюрьме. Здесь совсем иной расклад. Или ты еще не понял, кто есть начальник сей гостиницы?
– Нет. Нет! – Голос графа звучал слабо. – Это опасно. Можно погибнуть. Ледяная вода! Куда ты в ней поплывешь?! Надо ждать! Все образуется! Вот посмотришь! Маменька заложит имение под Воронежем, и мы будем спасены. Но не побег. Нет! Ни в коем случае! Мы же офицеры.
– Мы были ими. – Билый снисходительно смотрел на своего боевого товарища. – Суздалев, ты ли это?! Что стало с тобой? Где тот молодец-офицер, которого боялись враги?! Ты не хочешь даже рискнуть? – Казак негодовал. – Встряхнись. Воспрянь духом!
– Это безумие! Мы же утонем! Как ты не понимаешь?
– Пускай так, – казак тяжело взглянул из-подо лба на графа. – Но здесь нам жизни нет. А там хоть глоток свободы.
– Вот и Лизонька в письме…
– Что за письмо? – Билый не договорил. Охранник, заметив оживленный разговор заключенных, резко окрикнул их:
– Прогулка закончена! По камерам!
Микола посмотрел на своего друга. Тот стоял, понурив голову, то ли от стыда за сказанное, то ли действительно, некогда сильный духом, он сдался и вверил себя незавидной для него судьбе. «Во что ты веришь?! На что надеешься?!»
Подошедший охранник слегка подтолкнул казака прикладом ружья:
– Вперед. Прогулка окончена.
Микола еще раз взглянул на друга, улыбнулся искоса и проследовал, сопровождаемый охранником. Ночь он провел в догадках и размышлениях. О жизни, о дружбе, о чести. И лишь под утро, уставший от раздумий, уснул.
Иван чувствовал, что момент побега близок. Каждую ночь он думал, что она та «самая». Мгновенно просыпался от каждого шороха. Сторожил минуты. Боялся быть не готовым. Он же не должен подвести никого! «Лизонька-то молодец какая! И казака упредила! Видать, всё рассчитала! Моя баронесса, хоть бы мизинчик поцеловать!»
– А Мыкола-то молодец, дурачком так искренне прикидывался: «Какое письмо?» Какое письмо! Как сыграл! Талантище, – еле слышно шептал в темноту граф, таращась с подозрением на углы, разговаривая с только ему виденными собеседниками: чертенком и пауком мохнатым. Кляксами они прятались у потолка. Перетекали от стены на стену. Заворачивались юлами в трещинки и выбоины, как только по коридору раздавалось шарканье ног надзирателя. Именно по ним граф узнавал о приближении опасности. И вовремя мог замолчать. Своенравные соседи никогда не подводили.
Бесеныш часто кривлял рожи да чесал коричневое пузо, махая иногда невпопад тощим хвостом, прислушивался, скалясь, к человеческому бреду. Пукал он знатно. Вонь в камере стояла омерзительная. Изводил, сволочь. Забавлялся. Не только слезы, но и душу выворачивал. Паук никогда не слушал, вечно полз и крался к изголовью. Все норовил на шею мохнатые лапы наложить. Да только отмахивался от него Суздалев, уворачивался в самый последний момент. Стряхивал на пол, с тоской смотря, как животина бежит стремительно в спасительный темный угол. Привык к своим сокамерникам. Знал повадки каждого наперед.
– Ясно какое, Микола. Письмо о свободе. Свобода! Аляска! Но ты успокойся, Николай Иванович, – обращался Суздалев уже к новому воображаемому собеседнику. – Здесь есть тонкость одна. Заковыка! Ну, ты понимаешь, друг любезный, может, побега-то и не будет. Ты не горячись! Ты рассуждай! И пойми! Скорее всего, не будет. Может, грамота какая. А что? Лиза всё может. Грамоту такую проще купить, чем форт.
Тревожный сон стал настолько кратким, что напоминал миг. Закрыл глаза. Открыл. Стряхнул паука с лица. Быстро осмотрел камеру. Всё на месте. Дальше ждать дня, а затем и следующей ночи.
До последнего граф надеялся на рождественское волшебство. Тлел надеждой на помилование. Просил у Господа.
А ночью в сон тревожный провалился, и сразу чужая рука на плечо легла. Сжала тихонько. Потрясла. Замычал спросонья, отмахиваясь еще и от паука вредного и приставучего.
– Тише, барин. Не ерепенься.
– Что там, Егорыч? Что возитесь?!
– Да он головой, кажись, тронулся! Мычит! И глазами красными зыркает!
– Барин?! – из темноты выступила вторая фигура. – Не время баловать! Слышишь?!
Щеки ожгло. С глаз словно пелена сошла. Граф резко сел в постели, враждебно смотря на вошедших. Сутулые фигуры солдат инстинктивно отшатнулись. Суздалев трезвел сознанием.
– Забью! Холопы. – Иван негодовал. – На кого руку подняли?!
– Но-но, ваше сиятельство. Вы свои барские привычки сейчас здесь оставьте и давайте-ка поторапливайтесь. Время!
– Какое время? – спросил Иван, сдуваясь.
– Условленное. Какое еще? Сапожки-то вот так наденем. И давайте на голову беретик натянем, чтоб не надуло. Молодец. Тише теперь, барин. Следуй всегда за нами. И ходу! Должны успеть!
Суздалев кивал, машинально подчиняясь, то ноги подставляя, то голову, а сам изредка в угол косился. Все ждал бесеныша напоследок. А чертяка так и не появился. Выходкой своей сея в душу неясную тревогу.
– Давай, давай, барин. Поспешай! – В спину требовательно подтолкнули. Иван вжал голову в плечи, и три тени заскользили по коридору. Перед ними бесшумно, как по волшебству, открывались двери и решетки. Надзиратели прятались в тени, не выказывая своего присутствия и давая проход.
Пот градом скатывался из-под арестантской бескозырки. Граф было замешкался немного, сбился с ритма, пытаясь утереться, но тут же получил неласковый удар по спине.
– И вздумать забудь. Нет времени останавливаться! На каторгу все пойдем. Торопись, ваше сиятельство, – тревожно шептал уверенный голос, обдавая амбре чеснока, лука и ржавой дешевой селедки. – Скоро, барин, все закончится. Задышишь свободой полной грудью!
– Егорыч! Замолкни! Беду накличешь!
Сердце Ивана бешено заколотилось. Словно сработал запрещенный код. Беду накличешь! «Что может быть хуже?» – пронеслось в голове графа, и он споткнулся. Солдат сзади схватил за хлястик, материя затрещала, но не дал упасть.
– А друг мой, казак, где? – всполошился вдруг Суздалев. – Вы куда меня, черти, ведете? На опыты?! Я дальше ни шагу!
Граф резко остановился. Ему вдруг стало понятно. Обманули! Добрались! Настала его очередь! Видно, Микола уже сгинул.
Грязные скрюченные пальцы потянулись к нему со всех сторон. Душу и сердце вырывать не стали, но больно схватили и потащили дальше.
– Николай Иванович! – отчетливо вскрикнул Иван. И остановился, пораженно рассматривая длинный холл с железными дверями. – Друг мой! Где ты?!
– Замолкни, барин! Замолкни! – Грязные пальцы зажимали рот, рвали губы. Суздалев мычал и тряс головой, пытаясь вырваться из тисков. Надзиратель смотрел на него бешеными глазами. – Я тебя, сука, сейчас здесь кончу! Ты понимаешь это? Если понимаешь, кивни!
Иван на всякий случай кивнул.
– Теперь у тебя дороги обратно нет. Ты или до конца идешь, или мы тебя в расход пускаем, как при попытке к бегству. Решай! Кивни, если идешь дальше.
Граф кивнул.
– Молодец, барин. Мы свое дело делаем, ты свое. Такой уговор. Бегом!
– А Микола-то где? – зашептал Суздалев, когда его снова потащили вперед. Еле ноги успевал переставлять. Один раз поджал, и его пронесли несколько метров. – Я так и не понял.
– Про казака уговора не было, – отрезал голос старшего.
– Как не было? – еле слышно спросил Иван, холодея. Сама мысль показалась ему абсурдной. Дикой и неправильной. – Как не было? Мы же вместе…
На крыше форта сильный порыв ветра покачнул, сбивая с ритма. Надзиратели замерли на миг, оценивая обстановку.