– Да вот, – замялся щуплаватый на вид, начинающий рано лысеть полицейский, протягивая доктору небольшой конверт. – Велено передать вам лично в руки. Это лично вам, а вот это, – мелкий чиновник протянул еще один конверт, побольше, – просили вас передать начальнику того заведения, куда вы отправитесь. Что там, не знаю, но важно.
– Весьма любопытно-с, – принимая конверт, доктор сделал вид, что не догадывается о причине прихода охранника. Хотя прекрасно знал, для чего он понадобился тюремному начальству. За ним присылали всегда, когда нужна была квалифицированная медицинская помощь, обычно заключенным или же, на худой конец, освидетельствование трупа и дача заключения.
Доктор быстро вскрыл конверт и, пробежав глазами исписанный листок, заверенный печатью, взглянул из-под очков на клерка.
– Что ж, извольте передать, голубчик, доктор Вунш исполнит указания вашего начальства. Но… – Франц Каспарович на секунду задумался, будто что-то пересчитывал в уме. – В этот раз, в связи с обстоятельствами, мой гонорар будет увеличен вдвое.
– Непременно передам, – отрапортовал обрадованно клерк и, развернувшись, вышел из кабинета.
Франц Каспарович Вунш, мужчина пятидесяти трех лет от роду, вел прием в своем небольшом кабинете, расположенном на улице Троицкой. Он происходил из рода ганноверских немцев. Его далекие предки переселились в Россию еще при Екатерине Второй. В ту пору вслед за молодой невестой будущего императора Петра III, принцессой Ангальт-Цербстской, в Россию перебралось немалое количество немцев. Все они имели разные профессии и специальности. Целью было попытать счастья, своим трудом заработать капитал в этой «дикой стране варваров».
Франц Каспарович был потомственным врачом в пятом поколении. Весьма гордился этим и считал себя одним из светил медицинской науки. Но на деле был всего лишь хорошим врачом, что уже само по себе добавляло престижа его персоне. За глаза посетители называли доктора «каланча», за высокий рост и худощавое телосложение. Недостатка в пациентах Франц Каспарович не испытывал. Лечил со знанием дела. Да и лишняя копейка в кармане была всегда кстати. Доктор был женат на своей землячке – немке, как и сам Франц Каспарович, лютеранского вероисповедания. В противоположность своему мужу, Лизхен была женщиной дородной. То ли за ее приятную полноту, то ли за то, что супруга любила печь и угощать своих домашних разнообразной выпечкой, Франц Каспарович ласково называл Лизхен «куличиком». Семья была глубоко верующей и каждое воскресенье в полном составе шла в лютеранскую церковь Святых Петра и Павла (Петеркирхе). Полный состав семьи Франца Каспаровича Вунша включал его самого, жену и одиннадцать детей, которых Лизхен рожала с завидным постоянством в среднем раз в два года. «Не вышло с двенадцатым, а так было бы как апостолов», – шутил Франц Каспарович. Его фамилия с немецкого переводилась как «желание». Будучи еще студентом, он мечтал о большой семье и хорошей жене. Желание его со временем обрело реальные черты. Чтобы содержать такую большую семью, Франц Каспарович работал не покладая рук. Помимо приема в своем кабинете, он, по рекомендации своего хорошего знакомого, был принят внештатным врачом в одну из столичных тюрем. По стечению обстоятельств именно в ту, где отбывали срок предварительного заключения, до отправки в форт, Билый с Суздалевым.
Доктору Вуншу приходилось частенько исполнять просьбы тюремного начальства. Заключенный – народец особый, себе на уме. Кто с сокамерником бучу устроил, сопатку на бок свернул, кому с нар помогли приземлиться на голову, кто-то, не желая более терпеть невыносимые условия содержания, неудачно удавился, ну а подавляющее число сидельцев страдали от чахотки. Одним словом, востребован был Франц Каспарович, и хоть внештатным, но работником был ценным, к тому же безотказным. Да и чего отказываться, когда гонорар выдавали исправно, было чем кормить семью.
В этот раз тюремное начальство убедительно просило доктора Вунша обследовать заключенного на предмет ранения, постановки точного диагноза и назначения соответствующего лечения. Впрочем, ничего необычного. Если бы не одно но. Заключенный отбывал свой срок не в столичной тюрьме, а в форте, переоборудованном в каземат. И находилось сие учреждение чуть ли не посреди залива, в море. По этой причине Франц Каспарович и назначил двойную цену. Знал, что начальству деваться будет некуда, согласятся.
В письме была четкая инструкция, какого числа, в который час и куда именно следует прибыть доктору. Франц Каспарович посмотрел на карманные позолоченные часы. Стрелки на циферблате расположились на отметке «четверть восьмого». Доктор выглянул в коридор. Там было пусто.
– Вот и славненько, – потирая руки, негромко произнес эскулап. – Пора и nach Hause[3].
Дома за ужином он в двух словах рассказал супруге о сегодняшнем визите тюремного охранника.
– Wie lange, mein Schatz?[4] – спросила Лизхен. Дома они старались говорить на родном языке, приучая к этому и детей.
– Das kann ich dir genau nicht sagen. Weiß ich selber nicht[5], – пожимая плечами, ответил муж.
– Sei vorsichtig. Gott mit dir[6], – заботливо произнесла жена.
– Mach keine Sorge, Lischen. Geh schon in Bett und schlaf gut, mein Schatz[7], – негромко ответил доктор и улыбнулся жене.
Наутро, чуть забрезжило солнце, Франц Каспарович стоял у небольшой пристани, на берегу Балтийского моря. Невдалеке на волнах покачивался баркас. У него суетились трое гражданских лиц, судя по всему, экипаж. Рядом стоял человек в форме и отдавал распоряжения. Отрывки фраз доносились до слуха доктора.
Заметив Вунша, охранник оставил экипаж баркаса и подошел к нему.
– Доброе утро, Франц Каспарович. – Это был тот самый клерк, что доставил конверт.
– А… Это вы, голубчик, – с долей равнодушия протянул эскулап.
– Приказано сопровождать. Мало ли чего, – мужчина поглубже натянул на уши меховую шапку и учтиво приложил руку к голове. На его лице играла глупая улыбка.
– Да какое там «мало ли чего»! – отмахнулся доктор, выдохнув пар в морозный воздух и потерев по привычке нос – с русскими морозами лучше не шутить, не любят они иноземцев особо. – Обычная рутина.
– Прошу, Франц Каспарович, – указывая рукой на баркас, сказал полицейский. – Транспорт готов.
– Я вас умоляю, голубчик, – с долей иронии произнес Вунш. – Вы это называете транспортом?! Хорошо, я заведомо оделся потеплее. Хочется вернуться домой здоровым. Мне, знаете ли, не с руки болеть. Семья-с.
Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком, доктор ловко перешагнул через борт баркаса, отказавшись от помощи одного из матросов, и уселся на неширокую деревянную банку[8].
Весь путь до форта шли молча. На море стоял полный штиль. Восходящее солнце отражалось в серовато-голубом зеркале воды. Матросы без устали гребли веслами. Охранник, надеявшийся на разговор, заскучав, задремал. Доктор, зарывшись носом в теплый широкий шарф, связанный любимой Лизхен, тоже дремал, представляя себя в веселой таверне на Сенной с большой кружкой пенного и холодцом с хреном.
– Суши весла! – зычный голос старшего матроса эхом оттолкнулся от скал небольшой бухты. Баркас, качнувшись, причалил к песчаному берегу. Доктор открыл глаза. Осмотрелся. От берега шла узкая тропа, заканчивающаяся у массивных дубовых ворот, отделанных железом. Сам форт, выстроенный из природного камня, казался огромной, неприступной крепостью.
– Как вам, господин доктор? – поинтересовался клерк. – Чувствуете мощь русской империи?! Не зря форт в честь императора назвали! Первая защита внутреннего рейда Кронштадта от наступательных действий неприятельского флота и контроль Южного фарватера. Да кто в здравом уме к такому красавцу сунется! Грозен и неприступен!
– Впечатляет, – отозвался эскулап и добавил: – Но мы же здесь не для того, чтобы любоваться архитектурой сего здания?!
Клерк смешался. Виновато шмыгнул сопливым носом.
– Ведите, любезный, – строгим голосом произнес Франц Каспарович. – Там кому-то нужна моя помощь.
Оставив матросов у баркаса, они проследовали к воротам. Полицейский постучал металлическим кольцом, приделанным к одной из створ. Ворота почти сразу отворили. Доктор, слегка качнув головой, переглянулся с клерком: «На удивление быстро».
По всей видимости, их ждали.
– Вам туда, – без приветствия указал привратник жестом. И, окликнув одного из стоявших невдалеке охранников, бросил: – Степка, проводи дохтура в лазарет! А вы, сударь, – обратился он к прибывшему с Вуншом клерку, – ожидай здесь. Порядок, сами понимаете.
Степка повел доктора по тюремному коридору, переходя от двери к двери. Сколько приходилось шагать по таким вот коридорам Францу Каспаровичу, но этот, казалось, не имел ни конца ни края. Наконец, охранник остановился перед металлической дверью с решетчатым окошком. Лязгнули ключи в замочной скважине, и дверь с характерным металлическим звуком, похожим на стон, отворилась.
Доктор вошел в небольшую камеру. На удивление здесь было светлее, чем обычно в подобных лазаретах, которые ему приходилось видеть. На наружной стене находилось три окошка, через которые пробивался дневной свет.
– Здравствуйте! Меня зовут Франц Каспарович. Я – доктор, – скороговоркой выпалил эскулап.
– Здравствуйте! – ответил Иван, чуть привставая, облокотившись на локоть. – Граф Суздалев.
– Ну-с, голубчик, – потирая озябшие руки, произнес доктор Вунш, подходя к нарам, на которых лежал заключенный. – Показывайте.
Доктора вовсе не смутило то, что перед ним граф. Его вообще никогда не волновало, кто именно перед ним. Будь то высокий военный чин или же извозчик.
– Что показывать?! – нерешительно спросил Суздалев.