— В сторону границы с Чадом им двигаться не логично — как раз туда и направлялась колонна. На восток, в Египет, — тоже слишком рискованно, потому что вся эта часть Ливии, включая оазис Куфра, занята сейчас нашими войсками. Северо-восток страны контролируется повстанцами, так что путь туда тоже закрыт. Конечно, груз могли вернуть назад, — предположил капитан Хусейн, однако тут же опроверг собственные слова: — Но для этого не стоило жертвовать таким количеством людей и бронетехники. Поэтому, скорее всего, ливийцы попытаются переправить свой груз к нам, в Судан.
— Да, пожалуй…
Суданское правительство никогда полностью не контролировало приграничные с Ливией территории, и сепаратисты в северной провинции Дарфур без особых проблем перемещали из Ливии и обратно все, что им было необходимо: оружие, боеприпасы, боевиков и амуницию…
При этом конечными либо начальными пунктами этих нелегальных перевозок служили поселения местных жителей в западной части провинции, в непосредственной близости от чадской границы, на берегах реки Вади Ховар. Во всех этих населенных пунктах присутствие боевиков из так называемого Движения «Справедливость и Равенство» (ДСР) было постоянным, несмотря на карательные операции суданской армии и активную деятельность контрразведки. Сепаратисты, прекрасно зная местность и располагая достаточным количеством транспортных средств, имели возможность осуществлять почти бесперебойное функционирование своих «окон» и «коридоров».
Вооруженные столкновения в Ливии между сторонниками и противниками Муаммара Каддафи еще больше ухудшили ситуацию. Часть сепаратистов из ДСР пополнила ряды ливийских правительственных войск, повысив этим уровень своей боеготовности и занявшись освоением новых видов артиллерийских, зенитных и противотанковых систем. В свою очередь, покинувшие соседнюю страну во время беспорядков суданцы влились в ряды местных боевиков, увеличив их настолько, что это уже начало угрожать безопасности суданских нефтяных месторождений в Северном Дарфуре.
К тому же спецслужбы Судана располагали достаточно достоверными сведениями о том, что в случае отступления из Триполи полковник Каддафи намерен перебраться на юг страны, рассчитывая на поддержку местных племен и содействие все того же ДСР.
— Благодарите Аллаха, что пока обошлось без огласки. — Генерал, не вставая из кресла, протянул своему подчиненному распечатку. — Читаете по-английски?
— Да, немного. — Полученного в офицерском училище образования вполне хватило для того, чтобы Али Мохаммед Хусейн смог понять общий смысл сообщения, которое передало по своим каналам информационное агентство Associated Press.
«Ливийские повстанцы столкнулись с суданскими наемниками, воюющими на стороне Муаммара Каддафи, вблизи границы с Суданом», — гласил выделенный жирным шрифтом заголовок.
Далее следовал текст, занимавший всего несколько строчек:
«Командир ливийских повстанцев, действующих на юго-востоке Ливии, Ахмед Зуай, заявил, что им удалось уничтожить автомобиль с оружием, принадлежащий суданским наемникам во время боевого столкновения в 30 километрах к юго-западу от оазиса Куфра.
По его словам, повстанцы попытались захватить еще шесть таких транспортных средств, нагруженных тяжелыми видами оружия. Ахмед Зуай сообщил также, что в столкновениях, произошедших ранее, попавшие в плен суданцы сообщили, что они принадлежат дарфурскому движению „Справедливость и Равенство“…»
— Ищите золото Каддафи, капитан! — Генерал поднялся из-за стола, показывая, что разговор на сегодня закончен. — Ищите и молите Аллаха, чтобы вас не опередили.
— Вы имеете в виду вооруженные силы Чад? Или повстанцев из Бенгази?
— Вам пока вовсе не обязательно знать, кого я имею в виду… — уклонился от объяснения генерал: — Свободны! Можете идти.
На прощание он все-таки протянул капитану руку. И это вполне можно было считать добрым знаком…
Вода в пустыне — это жизнь.
Вокруг даже самого крохотного, почти незаметного источника воды здесь неизменно возникает человеческое поселение со своим скудным бытом, нехитрым укладом, традициями и обычаями.
Коля Проскурин приоткрыл один глаз и лениво поинтересовался:
— Интересно, Петрович, куда это они погнали наших верблюдов?
— Продавать, наверное, — предположил в ответ Карцев, переворачиваясь на другой бок.
— Жаль, — вздохнул Николай.
— Понимаю. Тем более что у тебя ведь, по-моему, верблюдица была?
— Ну, да.
— Так может, вас с ней что-то личное связывает? Ты скажи, не стесняйся. Здесь все свои.
— Да пошел ты! Достал уже…
— А чего? Симпатичная такая верблюдица — большие губы, ноги длинные…
— Между прочим, — вмешался в разговор Иванов. Не совсем по существу вмешался, но очень вовремя, не давая разгореться перепалке. — Между прочим, верблюды прекрасно умеют плавать.
— И где это они, интересно, здесь плавают? — не поверил Алексей Карцев.
— Я не сказал — плавают. Я сказал — умеют плавать.
— Мало ли что…
— А я как-то, еще в армии, в командировке был. В Астраханской области, город Ахтубинск, — припомнил Проскурин. — Так вот, там на площади памятник стоит двум верблюдам — Машке и Мишке.
— Серьезно? Или шутишь? — не поверил Иванов.
— Зуб даю, командир! Оказывается, эти верблюды в Великую Отечественную войну служили в артиллерийском боевом расчете.
— Наводчиками? — не удержался Карцев. — Или заряжающими?
— Заткнись, Петрович.
— Они пушку за собой тянули до Берлина через всю Европу, — пропустил Николай мимо ушей очередную колкость. — И пушка эта, между прочим, дала один из первых залпов по немецкой Рейхсканцелярии.
— Надо же…
Нельзя сказать, что в деревенском доме, который был отведен гостям для отдыха, царила живительная прохлада. Однако стены из сырцового кирпича и плоская глинобитная крыша все-таки защищали от зноя. Кровати и прочие мебельные излишества заменял домотканый ковер, служивший также и обеденным столом, на котором стояла использованная посуда, миска из-под каши, кувшин с остатками кислого козьего молока и огромное блюдо не доеденных фиников.
Теперь первым нарушил молчание Карцев.
— А вот я бы душ сейчас принял. Холодненький. Можно даже без мыла, — мечтательным голосом произнес он.
— Да уж, конечно, Петрович, пованивает от тебя, — мстительно подтвердил Николай.
— Хватит, парни! — Иванов опять посчитал, что необходимо вмешаться. — Благодарите Аллаха, что хотя бы просто умыться дали.
— Вот доберусь до гостиницы, и первым делом…
«Интересно бы знать, — подумал Иванов, — когда и как мы туда теперь доберемся. И доберемся ли вообще куда-нибудь…»
В деревне, спрятавшейся среди барханов, они оказались перед самым рассветом. И первым делом Михаилу Анатольевичу бросилось в глаза, что охрана тут поставлена весьма профессионально.
Колючей проволоки и противотанковых надолбов, конечно, не наблюдалось. Однако сплошная, хотя и не слишком высокая каменная стена, почти сливающаяся по цвету с песками пустыни, окружала поселение со всех сторон — так, чтобы через специально приспособленные бойницы можно было просматривать и простреливать все подходы. Поперек дороги при въезде в деревню лежало два самодельных бетонных блока. Не хватало разве что традиционного минарета, на котором обычно оборудуют наблюдательный пункт.
— Мечети здесь, в принципе, нет, — объяснил Оболенский соотечественникам. — Местные жители в основном — не мусульмане, у них свои какие-то старые верования…
Местные жители оказались как на подбор очень смуглыми, почти чернокожими. Во всяком случае, те, кто вышел встречать ранних и, судя по всему, нежданных гостей на деревенский КПП. Трое юношей и мужчина постарше, одетые в просторные, длинные белые рубахи, не выпуская из рук автоматов Калашникова, в настороженном молчании рассматривали и сам грузовик, и трофейных верблюдов, которых было решено увести за собой после стычки с кочевниками.
— Как бы стрелять не начали с перепугу.
Однако обошлось. Пока Сулейман о чем-то разговаривал с вооруженными людьми на контрольно-пропускном пункте, Оболенский успел даже вкратце пересказать своим спутникам то, что узнал по пути от ливийца.
По его словам, жители этой деревни принадлежат к оседлым представителям народности загава, поддерживают своих суданских соплеменников, сражающихся против правительства, находятся на стороне полковника Каддафи и постоянно воюют с кочевниками-бедуинами.
Мужская половина населения деревни занимается отгонным скотоводством — держит в основном овец и коз. Женщины заняты помимо домашних забот земледелием — выращивают овощи, пшеницу, ячмень и финиковые пальмы.
В этом, собственно, по словам Оболенского, и заключалась причина конфликта оседлых загава с соседями — кочевниками из племени ризегат, то и дело пытавшимися проникнуть в Ливию из Судана. Первые столкновения между ними произошли во время тяжелых засух, в восьмидесятых и девяностых годах, когда ризегат, не признающие границ и права собственности на землю, попытались гнать свои стада через пастбища и наделы загава, однако получили отпор. Поэтому, спустя десятилетие, во время беспорядков в суданском Дарфуре воины именно этого племени составили основную силу ополчения «Джанджавит». При поддержке властей они развязали против дарфурских загава настоящий массовый террор — да такой, что счет убитым, раненым, замученным пытками и изнасилованным мирным жителям пошел на десятки тысяч. Еще некоторое время назад насилие редко выплескивалось на ливийскую территорию — режим Муаммара Каддафи имел в своем распоряжении достаточно сил и желания, чтобы защитить своих граждан. Но с началом восстания на востоке страны контролировать этот район стало некому, и деревни оседлых загава перешли на осадное положение…
Судя по тому, что спустя приблизительно полчаса их все-таки пропустили в деревню, Сулейману удалось о чем-то договориться с местными ополченцами. Правда, для этого потребовалось появление какого-то пожилого мужчины с седой бородой — видимо, одного из старейшин. Как бы то ни было, гостям позволили вместе с грузовиком и верблюдами пересечь контрольно-пропускной пункт, предоставили крышу над головой и даже принесли поесть.