Между тем другие Регуляторы подвели Джонсона к дереву, и негр, исполнявший обязанности палача, влез на сук и укрепил веревку. Джонсона поставили на спину лошади и накинули на шею петлю. Лошадь не трогалась, и все молча ждали неизбежного конца.
Наконец Браун решил прекратить эту тягостную сцену, вскочил на лошадь и пустился вскачь с холма. Все остальные Регуляторы последовали за ним.
Через несколько минут на холме не осталось никого, кроме Джонсона, неподвижно стоявшего, со связанными руками и ногами и с веревкой на шее, на своей лошади, готового повиснуть…
ГЛАВА XVIII
По широкой прозрачной реке, осененной густыми деревьями, плыл небольшой челнок. Все было тихо, лишь олень, пришедший к воде напиться, испугавшись человека, бросился обратно в чащу, ломая на пути засохшие ветви.
На носу легкого челнока лежал связанный бесчувственный Роусон.
Вскоре лодка повернулась, пересекла реку поперек и врезалась носом в песок небольшой, усеянной камнями отмели. Методист очнулся и пришел в ужас, увидев место, где он совершил убийство, а перед собой - грозное лицо мужа убитой им жертвы. Он понял теперь, что его ожидает ужасная казнь и спасения больше нет.
Ассовум выпрыгнул на берег и привязал челнок к дереву. Притянув лодку к самому берегу, он осторожно вынул оттуда связанного пленника.
- Что вы хотите со мной сделать? - прохрипел трепещущий Роусон.
Краснокожий не удостоил его даже ответом.
- Да говорите же, что вы намерены делать? - с отчаянием стал настаивать методист.
Ассовум, все так же молча, направился со своей живой ношей в хижину. И без того измученный страхом разбойник не мог без содрогания взглянуть на место своего преступления. Наконец индеец дотащил его до середины хижины и положил на землю. Он все еще не произносил ни слова, а мрачная, зловещая тишина нарушалась лишь прерывистым дыханием методиста.
Роусон, желая скорее убедиться, какая участь ждет его, приподнялся на локтях и окинул хижину взором.
Около него на корточках сидел Ассовум, внимательно следивший за пленником, но, по-видимому, погруженный в глубокое раздумье. В глазах его теперь светилось чувство полной удовлетворенности и даже торжества. Он, точно тигр, сторожил свою добычу.
Наконец он встал, отвязал от пояса ремень и привязал им методиста к стволу орешника. Напрасно Роусон стал сулить ему золотые горы, напрасно обещал открыть какие-то сказочные сокровища и поделиться ужасными тайнами, Ассовум оставался неумолим, не соглашаясь за это даже прекратить его мучения ударом томагавка.
Кончив привязывать, индеец на минуту удалился. Вскоре он вернулся с большой охапкой сухих ветвей, листьев и хвороста.
Теперь Роусон, знакомый с обычаем индейцев Дальнего Запада, понял, какую казнь готовит ему краснокожий. Судорожно забился он, стараясь освободиться от своих оков. Бессильная злоба и ужас вырывали у него из уст страшные крики.
Стоны пленника звучали в ушах Ассовума как самая приятная музыка. Теперь только он наслаждался вполне своим мщением и с каким-то дьявольским наслаждением упивался стонами жертвы.
Затем краснокожий зажег огонь, и через несколько минут яркое пламя большими языками стало лизать стены хижины, окружив ее грозным сверкающим кругом. Вопли ужаса Роусона раздавались все сильнее и сильнее среди лесной чащи, но Ассовум относился к ним по-прежнему и только старательно поддерживал огонь, вскоре окончательно охвативший всю хижину и находившегося в ней Роусона.
Когда жар стал уже нестерпимым, индеец вышел из хижины и, размахивая томагавком, начал петь победную торжествующую песнь, все время держась около входа. Отчаянные вопли Роусона, доносившиеся из хижины, сливались с треском пылавшего строения и песнью дикаря в какой-то ужасный, душу раздирающий концерт.
Густыми клубами поднимался дым среди весело зеленевших ветвей деревьев, но, теряясь в них и не находя выхода вверх, медленно расплывался по лесу.
Крики Роусона стали еще пронзительнее, но победная песнь краснокожего заглушала их и звучала все громче и громче. Обезьяна, притаившаяся в ветвях, почувствовала жар и ужас и стала искать себе более спокойного пристанища.
Наконец страшный треск сокрушил легкую кровлю; искры взлетели снопом, облако дыма закружилось над пламенеющим костром; раздался еще один отчаянный крик и замер в воздухе…
Мщение свершилось.
Солнце исчезло за горизонтом, окрашивая кровавым отблеском отдаленные вершины гор. День сменился ночью, но Ассовум все еще бродил вокруг догоравших остатков хижины. Размахивая своим томагавком, он повторял дикий и однообразный напев, выражавший душевную радость, испытываемую краснокожим при сознании о достойном возмездии за смерть его возлюбленной Алапаги.
ГЛАВА XIX
Пока происходили описанные события, в доме Робертсов царили мир и тишина. Старушка Робертс, успокоенная наконец спасением своей дочери, хлопотала по хозяйству, угощая прибывших вместе с ее мужем и дочерью Баренса и Гарпера.
Против обыкновения, они не старались перещеголять друг друга рассказыванием различных необыкновенных историй и приключений, а наперебой старались успокоить и утешить взволнованную, еще не оправившуюся от волнений предыдущих дней Марион. Однако счастливый исход всей истории, полная свобода, полученная благодаря стараниям и отваге ее дорогого Брауна, сделали свое дело лучше всяких медицинских средств. Марион чувствовала себя все лучше и лучше, только по временам с нетерпением поглядывала на дорогу, дожидаясь приезда своего милого Брауна.
- Как вы думаете, чем окончится сегодняшнее собрание? - спросил Гарпер. - Пожалуй, Регуляторы вздернут на веревку не одного молодца из этой шайки!
- Конечно! - отозвался Робертс. - Да и поделом! Впрочем, Браун собирался тотчас же после окончания суда приехать ко мне и рассказать все как было, а кстати и навестить наших дам! - прибавил старик, лукаво посмотрев на вспыхнувшую при упоминании о Брауне дочь.
- Да это не он ли скачет? - произнес Гарпер, высовываясь в окошко. - Так и есть - он! Ишь как несется!
Действительно, к ферме подскакал на взмыленной лошади предводитель Регуляторов и, соскочив с лошади, вошел в дом, дружески здороваясь с находившимися там.
- Мистер Робертс, у меня есть к вам очень серьезное дело! - сразу начал Браун. - Раньше я не считал ни нужным, ни возможным говорить об этом, но теперь пользуюсь первой подходящей минутой, чтобы сказать вам то, что считаю необходимым! Мистер Робертс, я давно люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки!
- Отчего же вы раньше ничего не говорили, если давно ее любите? - сказал старик Робертс. - Поверьте, я очень рад вашему предложению и думаю, что дочь тоже не опечалится. Я давно замечал вашу взаимную симпатию. Очень рад.
Браун, взволнованный торжественной минутой, с чувством пожал протянутую ему руку.
- К чему повели бы слова? - сказал он. - Я опоздал и не имел права становиться другому поперек дороги.
- А в то время этот прохвост… этот негодяй… чуть было не стал мужем моей чудной Марион!
- Не вспоминайте больше о нем, он понес уже заслуженное наказание, - возразил Браун.
- Да, вот вы теперь спрашиваете моего согласия, а когда сговаривались с Роусоном, у меня никто не потрудился спросить! - с укоризной сказал старик, искоса взглянув на жену.
- Робертс, как тебе не стыдно! - только и могла сказать старушка, чувствовавшая, конечно, свою неправоту.
- Ну ладно, ладно! Нужно теперь узнать, что скажет Марион! - ответил Робертс. - Как ни толкуй, а все-таки это ближе всех касается ее!
- Господи! - воскликнула девушка, обвивая шею отца руками и скрывая у него на плече свое зардевшееся личико.
- А, вот оно что! - весело произнес Робертс. - Здесь, значит, дует благоприятный ветер. Мне на самом деле кажется, что вы не сегодня успели потолковать об этом!
- А что на это скажет мистрис Робертс? - спросил молодой человек, подходя к матери Марион.
- Берите ее, я вам смело вручаю судьбу Марион. Она вас любит, а я уже потеряла право выбирать ей мужа!
- Матушка, ради Бога, не думайте так! - с укоризной воскликнула Марион. - Предлагая мне брак с Роусоном, вы, конечно, были уверены, что я буду счастлива!
- Бог свидетель тому, что я именно так и думала!
- Благодарю вас за все, дорогие мистер и мистрис Робертс. Поверьте, я постараюсь сделать вашу дочь счастливой, и вам никогда не придется раскаиваться в том, что доверили ее мне!
- Послушай, дружище! - вмешался Гарпер. - Кажется, ты должен был бы спросить разрешения у своего дяди! Право, можно подумать, что у тебя вовсе и нет старого родственника!
- Дорогой дядя, я знаю вашу снисходительность и надеюсь на нее! - воскликнул Браун. - Теперь у нас будет приятный и уютный уголок, где вы отдохнете наконец от неудобств холостой, бивачной жизни.
- Да, да, - согласился тот, переходя из объятий племянника в объятия будущей племянницы. - Мне давно пора переменить образ жизни. Такой, какой я вел до сих пор, вести больше невозможно.
- Сюда по аллее скачут верховые! - закричал Баренс, указывая на дорогу.
- Правда! Но кто бы это мог быть?
Через несколько минут на аллее перед фермой остановились Стефенсон, Кук и Куртис. Стефенсон раскланялся с женщинами как со старыми знакомыми и не мог удержаться от улыбки при вопросе, отчего не проехали его жена и дочери.
- Впрочем, мы вскоре соберемся к вам! - сказал Робертс.
- Это, по-моему, будет совершенно лишнее, так как мои женщины и без того скоро надоедят вам!
- Что вы хотите сказать этим? - спросил Робертс с радостным удивлением. - Неужели вы намерены поселиться у нас в округе?
- Совершенно верно! - отвечал теннессиец. - Я купил ферму Аткинса. Бедняга так торопился удрать отсюда, что отдал ее за бесценок.
- Да вы хорошо ли осмотрели местность?
- О, это пустяки! - спокойно отвечал Стефенсон. - Если место мне не понравится, то я всегда найду обратную дорогу. Если же оно так хорошо в действительности, как уверяют Куртис и Кук, то я далеко не в убытке. Здешние фермеры мне нравятся, в особенности с тех пор, как мы избавились от неприятного соседства с шайкой разбойников и конокрадов. Мне начинает казаться, что Фурш-ла-Фав вовсе не такое дурное место, как о нем говорят!