- Так не давайте дотрагиваться до нее собаке, - проговорил Том с тревогой, поднимаясь и оглядываясь кругом.
- Что такое? - спросил старик, озадаченный его очевидным волнением. - Кость действительно человечья…
- Если так, - сказал Том, - то я знаю, кому она принадлежала. Когда мы нашли труп, то зарыли его в хворост… Вот почему здесь и такая куча сухих ветвей… Да, это именно то место… Вот и дуб, на котором я вырезал крест…
- Но что это был за человек? Как он умер?.. - спросил Эджворт.
- Я не могу ответить подробно на это; знаю только, что убил этого несчастного один лодочник с целью поживиться несколькими долларами. Этот Билли…
- Кто это, лодочник?
- Нет, убитый. Он служил на нашей шхуне, но нанялся к нам всего дня за четыре перед тем, так что я ничего еще не знал о нем… Кажется, он был из Огайо… Ну, этот Билли имел неосторожность показать тому негодяю свои деньги, и, когда мы сошли на берег и уселись у огня, лодочник стал уговаривать его поиграть в карты, но Билли отказался, а это рассердило мошенника. Он не выдал, однако, своей досады и пригласил Билли ночевать с ним на шхуне. Мы остались на берегу, но утром, воротясь к судну, не нашли людей. Прождав бесполезно до вечера, мы заметили стаю коршунов, летевших по одному направлению. «Чуют труп», - сказал один из наших товарищей, старый охотник. Нет сомнения, что этот злодей убил Колченогого…
- Колченогого! - повторил Эджворт с ужасом. - Отчего вы прозвали так этого Билли?
- Оттого, что у него правая нога была немного покороче левой и он прихрамывал на ходу… Мы пошли отыскивать труп, и я никогда не забуду того зрелища, которое представилось нам… Мы увидели несчастного и коршунов… Но что с вами, Эджворт?.. Вы бледнеете… вы…
- Скажите, у этого Билли, или Колченогого, как вы его называете, был шрам на лбу?
- Да, широкий багровый рубец… Вы знали этого человека?
Вместо ответа старик опрокинулся навзничь с громким воплем.
- Но что с вами, Эджворт? - воскликнул испуганный Том. - Говорите, ради Бога! Вы знавали бедного малого?
- Это был мой сын… - прошептал старик, закрывая лицо руками.
- Да помилует вас Господь!
Наступило молчание. Старик прервал его:
- И вы не зарыли покойного?
- Мы сделали, что могли, - ответив Том, подавляя свое волнение. - С нами не было других орудий, кроме индейских кистеней, а земля была сухая и твердая… Но к чему эти подробности, которые только расстраивают вас?..
- Нет, нет, говорите! - сказал Эджворт умоляющим голосом. - Я хочу все знать.
- Мы навалили на него такую гору валежника, чтоб ее не могли разгрести хищные звери, - продолжал Том, - а затем я вырезал ножом небольшой крест на стволе этого дерева.
Старик просидел еще какое-то время молча, потом осмотрелся печально кругом, произнося дрожащим голосом:
- Так мы отдыхали на твоей могиле, милый мой Уильям!.. Какой конец, Боже мой!.. Но я не хочу, чтобы останки твои остались без погребения. Вы поможете мне зарыть их, Том?
- Охотно, но у нас нет никаких лопат…
- В лодке найдутся ломы и заступы, мои люди помогут… Не оставлю же я сына без погребения!.. Это все, что я могу для него сделать. Боже мой! Я все надеялся обнять его еще раз, а вот пришлось мне только найти его кости среди пустыни!.. Спите, Том, вам необходим отдых после тяжелого дня… Я постараюсь тоже заснуть.
Он прилег, чтобы заставить и молодого человека сделать то же, но не сомкнул глаз в скорби. Едва потянуло утренним ветерком, он встал, подложил хвороста в костер и начал собирать в одну кучку все кости. Проснувшийся Том молча помогал ему, но, подойдя случайно к кусту, у которого лежала собака, остановился с удивлением.
- Что с тобою, Волчок? - сказал он. - Что тебе вздумалось рычать на меня? Не узнал, что ли?
Но собака продолжала ворчать, помахивая в то же время хвостом и как бы желая этим сказать: я знаю, что ты друг, но все же не подпущу к этому месту.
- Что это может значить? - спросил Том, обращаясь к Эджворту.
Старик подошел к собаке и увидал у нее под лапами череп своего сына.
- Неужели ты узнал, что это принадлежит твоему хозяину, Волчок? Помнишь ты его, добрый мой пес? - сказал старик дрогнувшим голосом.
Волчок приник к земле, смотря пристально на Эджворта, и испустил тихий, жалобный вой. Бедный отец не выдержал более: он опустился на траву, обвил шею собаки руками и зарыдал. Волчок лизал ему лицо, стараясь положить лапу на плечо.
- Это удивительно! - сказал Том, тронутый поведением собаки.
- Узнал своего хозяина… вспомнил, - говорил Эджворт, лаская животное. - Мне это отрадно, добрый мой Волчок.
Он поднялся с трудом на ноги, продолжая гладить собаку. В эту минуту с реки раздался выстрел.
- Это наши! - сказал Эджворт. - Окажите мне услугу, Том, позовите их сюда.
Молодой человек пошел к лодке. Старик, оставшись один, опустился на колени перед дубом на могиле его сына. Он молился усердно перед начертанным на дереве крестом, но лишь только заслышал шаги приближавшихся людей, поднялся на ноги и пошел твердою поступью им навстречу, сохраняя спокойный вид.
Том рассказал матросам о том, что случилось, и они принялись безмолвно рыть яму для погребения костей. Покрыв останки землею, они навалили на могилу насыпь и воротились так же молча к лодке, унося с собою медведя, убитого Томом и Эджвортом.
- Эй! Никак свежее жаркое? - крикнул им остававшийся на вахте матрос, человек самой отталкивающей внешности, рябой и с жесткими всклокоченными черными волосами. - Вот за это спасибо капитану! Ну что же, плывем дальше? Медлить нечего, вода спадает.
- Еще дело есть, - ответил один матрос.
- Чего еще?
- Надо отнести туда кирпичей, чтобы сложить хоть какой-нибудь памятник.
- Вот дураки! Хотят разобрать печку! На чем же будем мы себе пищу готовить?
- Найдем других кирпичей в Винсене, - сказал Том. - Помоги нам.
- Вот еще! Я нанялся быть лоцманом, а не кирпичи таскать! - ответил тот грубо и растянулся на палубе. - Придумали тоже! Хоронить кости, хотя они сгнили бы и без вас!
Никто из матросов не ответил на непристойную выходку. Каждый из них взвалил себе на плечи кирпичей сколько мог, и через полчаса над могилой убитого охотника возвысился маленький памятник. Потом люди счистили мох, начавший покрывать крест, вырезанный на стволе дерева, и пошли обратно к реке со своим хозяином; он пожал им всем руки, когда они кончили свою работу, и направился к берегу впереди всех, твердой походкой, вскинув карабин себе на спину.
Громадные весла грузового судна снова задвигались, направляя его на середину реки. Когда оно тронулось плавно вниз по течению, матросы позволили себе отдохнуть; улеглись на палубе, греясь под лучами солнца, золотившего верхушки деревьев. Эджворт, сидя на корме вместе с Волчком, не сводил грустного взгляда с величественной чащи; но скоро в извилине реки крутой утес заслонил горизонт, и характер пейзажа изменился. Река Миссисипи, по которой неслось судно уабашского фермера, катила свои воды уже между каменистыми высокими берегами.
УЛИЧНЫЕ СЦЕНЫ
Плена, главный город штата Арканзас, лежащий на берегу Миссисипи, был «театром»: шли выборы и проходил большой съезд; толпились люди из окрестностей, некоторые в замшевых блузах с разноцветными бахромами, как степные пионеры, другие - одетые в более скромные костюмы, но все были возбуждены.
Огромная толпа стояла перед отелем «Союз», лучшим в городе, и хозяин его, очень высокий и сухопарый, с всклокоченными волосами, выдающимися скулами, длинным носом и добродушными голубыми глазами, прислушивался с удовольствием к тому, что говорилось перед его крыльцом. В доме кипела работа: заботливая хозяйка суетилась, исполняя требования многочисленных посетителей, приготовляя комнаты для ночлега жившим слишком далеко от города, и которые не успевали воротиться к себе в тот же вечер домой. Ей помогали слуга негр и несколько женщин. На улице выпившие ораторы приходили во все большее возбуждение, со всех сторон раздавались ругательства и угрозы. Наконец колебания толпы из стороны в сторону доказали трактирщику, что его надежды сбываются и разговоры заменяются дракой.
Прислонясь к косяку двери и засунув руки в карманы, он поглядывал с наслаждением на эту сцену - он ее предвидел и страстно желал.
Первый удар был нанесен одним ирландцем, низким, коренастым малым с рыжими волосами и бородою еще более яркого оттенка. На нем был какой-то смешной нанковый балахон с расстегнутым воротником и засученными рукавами. Но если наружность Патрика О’Тула была карикатурна, то сам он был вовсе не расположен шутить. Ему стоило проглотить несколько капель виски, для того чтобы почувствовать влечение к тому, что он называл «разумным диспутом», то есть попросту к драке. И хотя он был вовсе не сердитого нрава, но тем не менее никогда не уходил с места, если предвиделась хотя бы малейшая возможность пустить в ход кулаки.
В этот раз ему не поздоровилось, лишь только он сбил с ног своего противника, большинство тех, которые не принимали участия в схватке, набросилось на него.
- Прочь, негодяи, волчьи дети! - кричал Патрик, раздавая во все стороны полновесные удары. - Это что же? Драться, так честным манером, как следует порядочным людям. Один на один! Или хотя двое против одного! Или даже хоть трое! Но не накидывайтесь же вдевятером на одного меня!
- Ну ладно! - закричали в толпе, соглашаясь с ним, но человек, сбитый Патриком с ног, поднялся с земли, закрыл левою рукой вспухший глаз, а правою вытащил из кармана нож и кинулся с бешеным криком на ирландца. Тот схватил его за руку вовремя, встряхнув его так, что он снова повалился на землю. Патрик обратился тогда ко всем присутствовавшим, надеясь, что они примут его сторону при таком предательском нападении. Но толпа была страшно возбуждена: - Смерть этой ирландской собаке! Он осмелился тронуть гражданина Североамериканских Штатов! Зачем его принесло сюда?.