ействие.
Единственные два человека, не покинувшие мест в этом бурном натиске бегущих и притом единственные, имевшие при себе винтовки, были оба наших друга, старик и Георг. Надо сказать правду, что Георг, когда увидел на ограде лапы медведя, в первую минуту хотел было бежать, но рука старика опустилась на его плечо, и он услышал:
- Теперь, Георг, мы выступаем на сцену; цель ему, милый мой, прямо в глаз, как только он поднимет голову.
Заслышав эти слова, мальчик опомнился. Мгновенно проснулся в нем охотничий задор. Моментально схватил он винтовку и взвел курок, а тем временем старик, вскочив, отодвинулся немного в сторону на не занятой теперь людьми скамейке, намереваясь, как только медведь поднимется, принять его с другой стороны. Оба они с винтовками в руках, готовые к прицелу, стояли хладнокровно, выжидая наступления опасного момента.
В эту минуту черный бык со всей силы накинулся на спасающегося бегством медведя, но как раз в это время тот поднял вверх задние лапы, и бык не попал в серого, а со всего размаха хватившись о бревна ограды, обломал себе рога и, ошеломленный, упал на песок почти замертво. В то же мгновение поднял гризли голову вверх. Правой передней лапой он еще выше захватил верхний край ограды, а другой лапой даже захватил одну из скамеек, и в следующий момент мог уже быть наверху, за оградой.
Так как он все это время беспрерывно ворочал головой, оба охотника не решались стрелять, не имея неподвижной цели. Теперь же, когда он забросил на забор заднюю лапу, на минуту голова оставалась в покое. В действительности это длилось только одно мгновенье, но этого вполне было достаточно: в один и тот же момент, до такой степени одновременно, что, казалось, сделан был только один выстрел, а не два, оба спустили курки. Пули попали в бывшего уже в двух шагах от них медведя через глаз прямо в мозг.
В момент выстрела, в последней борьбе за существование медведь еще держался за ограду; но вдруг веки его опустились, лапы беспомощно повисли, и серый полетел обратно на арену, из которой только что с таким трудом выбрался…
ГЛАВА XXIII
Невообразимая сумятица царила в зале. Часть зрителей, хотя и слышавшая два выстрела, но тем не менее не знавшая о том, что медведь навсегда обезврежен, выскочила на улицу и разбежалась во все стороны, распространив страшное известие по всему поселку, вызвавшее у всех страх и ужас.
Повсюду встречались бегущие женщины с детьми, искавшие убежища в каком-либо надежном доме; скакали во весь дух с распущенными поводьями всадники, мчались вырвавшиеся лошади, и тревожные, полные страха возгласы: «Медведь! Медведь!» - беспрестанно раздавались по всем улицам от одного края Миссии до другого.
А между тем в самом цирке раздавались крики радости и восторга. Энтузиазм овладел теми, кто не успел убежать из цирка и таким образом оказался свидетелем счастливого исхода двух выстрелов. Раздавалось громовое «ура!», теперь, понятно, обращенное по адресу двух стрелков. Даже янки был доволен, что дело окончилось таким образом, потому что, если бы медведь бежал, то, конечно, он был бы для него навсегда потерян. Теперь же, хотя четвертого боя и не удалось устроить, но зато мясо и кожа дадут ему порядочные деньги, и этим приходится быть вполне удовлетворенным.
Все теперь устремились к обоим стрелкам, стоявшим совершенно спокойно на прежних местах и не торопясь снова заряжавшим свои винтовки. В особенности всем хотелось пожать руку мальчику, показавшего такое спокойное, хладнокровное мужество. На арену битвы, залитую теперь кровью, никто уже не обращал внимания; притом она была далеко не привлекательна.
В громадной луже крови, в центре арены, лежал уже бездыханный пятнистый бык; почти в таком же положении находился черный бык; он был до такой степени изувечен, что его пришлось тотчас прирезать. На волков тоже не обращали ни малейшего внимания. Едва отворили ворота, как они бросились между ног публики, испуганно от них отпрянувшей, и во весь дух пустились к ближайшему лесу, улепетывая так, как будто за ними гналась тысяча врагов.
Но никто уже на них не обращал внимания, за исключением янки, бранившего своих рабочих за то, что так опрометчиво выпустили на свободу зверей, с таким трудом добытых им. Зрители спешно расходились, некоторые обратно в Сан-Франциско, а другие разбрелись по трактирам потолковать о приключениях сегодняшнего дня и об испытанном удовольствии.
Георг также, вместе со своим старым другом, собрался в обратный путь. Было еще немногим менее четырех часов, и у них было совершенно достаточно времени, чтобы прийти к пароходу до его отплытия. Но они намерены были прибыть туда на полчаса раньше, чтобы иметь возможность хорошенько пересмотреть всех пассажиров.
Понятное дело, прежде всего направились они к тому месту, где привязали Гектора, и бедное животное, целыми часами страшно здесь скучавшее, было в восторге, увидев своего молодого хозяина. Гектор высоко подпрыгивал, обнимая его лапами, лизал руки, визжал, выл, забегал вперед и опять быстро возвращался с громким, радостным лаем. Георг едва в силах был от него отделаться.
Однако оказалось, что об уходе из Миссии нечего было и думать. Весть о том, что старик вместе с мальчиком убили медведя и таким образом предотвратили большое несчастье, с быстротою молнии распространилась от одного к другому, и всякий, кто с ними встречался, подзывал их и желал приветствовать их и чем-либо выразить свое расположение к ним. Они упросили наших друзей войти в питейную палатку и заставили их выпить стакан вина в честь успешного исхода дела, и, если бы не упорное их сопротивление, им бы пришлось пить по стакану с каждым из присутствовавших.
Наконец они прямо-таки вырвались из рук толпы. Время уходило, а терять его было немыслимо. Они вскинули на плечи винтовки, пожали еще раз руки стоявших около них и хотели уйти. Старик уже рассказал многим, что мальчик в горах потерял своих родителей и теперь спешит в Сан-Франциско разыскивать их. Это еще больше усилило интерес к Георгу, вызванный среди публики.
В те времена в Калифорнии жители не ограничивались одними словами и пожеланиями. Деньги всегда и во всех случаях играли большую роль. Даже во время танцев в Мексике и Калифорнии лучшим танцовщицам вместо «браво» сыпали доллары и даже целые унции золота, бросая их к ногам с выражением восторга и признательности. Так и теперь один из практичных американцев придумал прибегнуть к более вещественному средству выразить мальчику общую признательность.
Он снял шляпу и начал собирать деньги; все толпились и спешили принести скорее свою лепту счастливому стрелку. Менее чем за десять минут шляпа была уже до половины наполнена долларами, между которыми блестело даже несколько золотых монет. Когда Георг наотрез отказался принять такой значительный подарок, многие даже рассердились не на шутку. Притом и отказ ни к чему бы не привел, так как они его не хотели отпустить, пока он не примет подарок.
Старик стоял, улыбаясь, и, очевидно, несколько растроганный происходившим. Когда Георг вопросительно поглядел на него, он кивнул ему утвердительно головой, сказав:
- Ты имеешь право это принять, Георг. Люди этим выражают радость, что ты, такой еще юный мальчик, так мужественно вел себя; то, что так охотно дают, можно принимать, а в особенности здесь, в Калифорнии. Подумай о том, что это очень пригодится твоим родителям.
Смущаясь и краснея от похвал, слышавшихся со всех сторон, а еще больше из страха опоздать к пароходу, мальчик поспешил принять деньги, кланяясь на все стороны, но никак не мог разместить все деньги, так что старику пришлось завернуть часть их в свое одеяло.
Наконец им удалось распрощаться и уйти. Но было уже больше четырех часов, а с их грузом они не могли рассчитывать менее чем на полтора часа ходьбы. Теперь уже публика сама торопила их, опасаясь, чтобы они не опоздали к пароходу, и, в последний раз прокричав «ура!», провожала их по кратчайшей дороге, ведущей в Сан-Франциско.
Когда они дошли до холма, где дорога прямо спускалась к ручью, Гектор, весело и беззаботно бежавший до того впереди, совершенно внезапно сделался озабоченным и внимательно за чем-то следил, принюхиваясь и быстро бегая взад и вперед. Георг это тотчас заметил, но не обращал внимания, так как по этой дороге сегодня прошло и проехало несколько сот человек и, понятно, никакой дичи здесь быть не могло, да и притом теперь не было ни времени, ни желания заняться охотой.
Они хотели уже спуститься вниз с холма, как вдруг Гектор, тихонько завизжав, отпрыгнул на два шага назад, обнюхал следы и тотчас, сколько было сил, пустился стрелою в сторону от холма. Георг кричал вслед, звал его обратно, но он его или не слышал, или не хотел слушать, и все мчался вперед по направлению к бухте.
Оба друга недоумевали, чем мог быть вызван такой бешеный бег собаки.
Вдали, как они ни приглядывались, ничего не было видно такого, что могло бы привлечь всегда спокойное и рассудительное животное и заставить его так несвоевременно убежать. Несколько человек, очевидно, прогуливались, пользуясь хорошей погодой. Двое всадников направлялись со стороны бухты в Миссию, да еще виднелась вдали небольшая повозка, или скорее тележка, в которую впряжена была одна только лошадь. По всей вероятности, это был переселенец, направлявшийся в рудники. Повозка очень медленно двигалась по песку. В эту минуту собака добежала до телеги, отстоявшей приблизительно шагов на пятьсот от того места, где находился Георг. Добежав, Гектор начал ласкаться и прыгать на человека, шедшего рядом с лошадью, а тот остановился и начал ласкать собаку.
- Боже милосердный! - порывисто крикнул Георг, уронив на землю узел, который держал в руке.
- Георг! Георг! - раздался в эту минуту издали громкий голос.
- Отец! - радостно вскрикнул Георг, почти обезумев от восторга, и, бросив на песок винтовку, помчался стрелою к бежавшему ему навстречу человеку.
- Отец! Отец! Мой милый, хороший отец! - бросившись к отцу на грудь и рыдая, восклицал Георг.