лову и посмотреть на кого-либо из них, как они мгновенно исчезали, и проходило много времени, пока они решались снова выглянуть, но уже осторожней, с большим страхом, чем раньше.
Девушки также тотчас убегали, укрывшись в пещерообразных землянках. Но некоторые женщины, занятые какой-либо работой, которую им не хотелось бросать, оставались, сидя на своих местах. Они в высшей степени привлекали внимание Георга, но он не имел никакой возможности уделить достаточно времени для наблюдения над ними.
Дело в том, что около землянок в некоторых местах были навалены целые вороха очень длинных желудей, по-видимому, поджаренных на огне. В обязанности женщин входило очистить их от скорлупы, и они выполняли это очень ловко и очень своеобразно. А именно: они захватывали правой рукой из кучи желудей полную пригоршню и своими белыми, как слоновая кость, зубами один за другим разгрызали скорлупу, а левой рукой вынимали все изо рта. Пальцами левой руки, надавливая на желудь, они освобождали его от скорлупы и в то же время разгрызали уже новый желудь, бросая очищенные плоды в особый чан.
Все это происходило изумительно быстро, и так как они вовсе не касались желудей зубами, а только их скорлупы, очищенные плоды выглядели очень аппетитно.
То, что Георг вначале принял за сторожевые башенки, теперь оказалось ничем иным, как кладовой для собранных в этом году желудей, которыми туземцы, по всей вероятности, преимущественно питаются в зимнее время. Эти кладовые были вышиною около десяти футов и около четырех футов в ширину; стены были сделаны из густо сплетенных ивовых ветвей. Некоторые из них уже до половины были наполнены желудями, прикрытыми древесной корой. Эти кладовые находились по две и по три очень близко одна от другой, что придавало деревне крайне своеобразный вид.
Для дальнейших наблюдений индейцы не дали ему времени, так как большинство туземцев хотело поскорее узнать, что могло привести к ним совершенно одинокого мальчика и где находятся все те, с кем он был ранее. Георг пытался объяснить, что там, в горах, в том направлении, которое он им указывал, находятся еще другие белолицые, нуждающиеся в помощи. Хотя все это он объяснял знаками настолько живо и ярко, насколько было возможно, индейцы его не понимали, а, быть может, и не желали его понять. На все его усилия они смотрели изумленно и толь-ко покачивали головами, о чем-то болтая между собой. При этом они несколько раз очень выразительно указывали на долину, отчего Георг пришел к заключению, что они говорят о белолицых, отправившихся в том направлении. Но как давно они прошли, он от дикарей добиться не мог. На все его вопросы по этому поводу они указывали на небо, и Георг никак не мог понять, что они этим хотят выразить.
Но, несмотря на это, они были настроены вполне миролюбиво, отложили свое оружие в сторону и, окружив мальчика, с любопытством осматривали его одеяние и оружие, со смехом указывая друг другу на то, что казалось им еще невиданным. Один только Гектор не был дружески настроенным. Он все время вертелся вокруг своего юного хозяина, рыча, скаля зубы и сердито поглядывая на окружающих, так что мальчику раза два приходилось его успокаивать и придерживать за ошейник, опасаясь, чтобы он неожиданно не напал на коричневые голые ноги окружавших его людей. Такого исхода, очевидно, побаивались и сами туземцы, так как сторонились громадной собаки; так же точно к ней опасались приближаться все маленькие деревенские шавки, поднявшие издали неистовый визг в ответ на громкий лай Гектора. Почти все они вместе с детьми забрались в землянки и оттуда лаяли, когда собака вместе со своим хозяином проходила близко от них. Однако Гектор не обращал на это ни малейшего внимания.
Индеец, приведший сюда Георга, внезапно очень быстро подошел к нему, так как заметил, что возникшие разговоры по поводу появления мальчика, по-видимому, окончились. Он, в свою очередь, что-то долго говорил ему и при этом несколько раз показывал на долину и на солнце, уже ярко светившее и поднявшееся довольно высоко. Но так как Георг ничего не понял, то индеец взял его за руку и повел на противоположный край деревни. Георг охотно последовал за ним, надеясь, наконец, добиться какого-либо ответа. Но как оказалось, это было только приглашением позавтракать, так как он увидел там нескольких женщин, спешно занимавшихся приготовлением несколько своеобразного кушанья.
По-видимому, всякого рода работы производились здесь только женщинами, так как он не заметил, чтобы кто-либо из мужчин занимался каким-либо делом. Они или бродили по деревне, для большего удобства сложив руки на животе, или лежали на циновках в одеялах, вытянувшись во весь рост и греясь на солнце. В то же время всюду суетились и работали все женщины, то очищая желуди от скорлупы, то готовя завтрак, то появляясь из лесу с плоскими корзинами, наполненными чем-то вроде цветов или семенами растений, которые они добывали, несмотря на снег. Эти семена поджаривались самым замысловатым способом. Так как для этого не имелось подходящей железной посуды, то они оставляли семена в этих плоских корзинах, бросая туда маленькие кусочки раскаленного древесного угля и в то же время потряхивали все содержимое корзины, как в решете, до тех пор, пока угольки не гасли.
В высшей степени своеобразен был их способ варки. Георг заметил повсюду на полу маленькие круглые ямки, наполненные желто-зеленой кашей, вокруг которых возилось несколько женщин. В особенности они заботились о том, чтобы к этим ямкам близко не подошла собака. Вдруг они что-то громко крикнули мужчинам, и те внушительно указали на Гектора и на ямки, выразительно покачивая при этом головами. Да, впрочем, и Гектор, с своей стороны, горел желанием познакомиться поближе с этими ямками, так как чуял в них что-то съестное. Однако Георг, чтобы не допустить возможность каких-либо жалоб, взял его за ошейник, к которому прикрепил тонкую бечевку, и не отпускал его от себя. Этим женщины были очень успокоены и дружески кивали головами мальчику, с величайшим изумлением смотревшему на их работу. Способ, которым производилась варка пищи, действительно был для него совершенно незнаком и заинтересовал его чрезвычайно.
На покосившейся огромной каменной плите туземцы продолбили множество углублений, величиной с большую горошину, куда ссыпали небольшие кучки засушенных желудей, и небольшим, но прочным камнем, специально для того приспособленным, так как он был тщательно отшлифован, били, или, вернее сказать, толкли кучки до тех пор, пока не образовывалась желтоватая мука. Тогда ее складывали в аккуратно вымазанные внутри и плотно утрамбованные плоские и круглые ямы, в которых эта мука варилась.
Однако под земляной ямой невозможно развести огонь, не правда ли? Огнеупорных сосудов они также не имели и не умели их ни сделать, ни приобрести; но они вокруг этих ям разводили очень сильный огонь, на который бросали целыми кучами маленькие и большие камни до тех пор, пока они не раскалялись докрасна. Тогда женщины очень ловко подхватывали эти камни двумя коротенькими палочками и чтобы не допустить охлаждения, быстро опускали в коробку, густо сплетенную и непроницаемую для воды, служившую им ведром, и осторожно вставляли в свою кашу. Таким способом они до такой степени нагревали месиво, что оно очень скоро закипало.
Когда каша была готова, они ее вынимали чем-то вроде деревянных черпаков и складывали в заранее приготовленные и стоявшие около корзинки; эти корзинки были меньших размеров и непроницаемы для воды. В них кушанье и подавалось к столу.
На долю Георга пришлась такая же корзиночка и, так как он опасался оскорбить людей, так дружески его угощавших, он с благодарностью принял кушанье и только озирался кругом, ища ложки. Понятно, он не знал, каким способом можно было есть иначе. Сначала индейцы не понимали, что он хочет, пока он выразительно не показал знаками, что недоумевает, каким образом черпнуть похлебку из коробки. Это их чрезвычайно рассмешило; но проводник Георга, больше всех заботившийся о нем, сделал ему знак обратить внимание на то, как он приступит к еде.
Без дальнейших церемоний индеец придвинул к себе одну из коробок, довольно глубоко опустил туда четыре пальца руки, держа большой палец кверху, и засунул в рот все, что набрал этой природной черпалкой. Когда он вытянул обратно изо рта пальцы, они оказались очень исправно облизанными. Индеец с очевидным наслаждением повторял ту же операцию, пока не опорожнил коробку до половины.
Женщины, державшиеся до сих пор несколько в стороне, теперь подошли поближе, и с дружеским выражением лица прикасались к руке Георга, очень выразительно приглашая его последовать поданному примеру.
Но мальчик не имел никакого желания последовать их совету. Он, смеясь, покачивал отрицательно головой, но, наконец, подняв коробку, поднес ее к губам и пил жидкую кашицу, показавшуюся ему слегка горьковатой, но вообще довольно вкусной. Это снова вызвало общий смех.
С этой минуты вся настороженность по отношению к гостю исчезла и воцарилась атмосфера добра и радушия. Женщины и дети приступили к еде только после мужчин, когда те опорожнили свои коробки до половины. После еды Георга пригласили осмотреть внутренность их жилищ.
Георг согласился весьма неохотно, так как со своим длинным ружьем он не мог туда войти, а оставлять оружие он опасался. А вдруг ему не отдадут обратно ружье? К кому он тогда обратится, что предпримет? Однако если бы на уме у индейцев было что-либо враждебное по отношению к нему, то это давно бы уже проявилось. Да и, кроме того, около ружья можно оставить Гектора. Таким образом, он поставил ружье у самого входа, подозвал собаку и дал ей знак сидеть. Собака отлично поняла, что от нее требовали, так что я никому не посоветовал бы позволить себе протянуть руку к оружию.
Когда мальчик спустился в землянку и убедился, что она до половины вырыта в земле, прошло несколько минут, пока глаза его освоились с царившей там темнотой, усиленной, кроме того, дымом. Когда наконец он мог что-либо разглядеть, оказалось, что это было пространство около шести футов вышиною, а посредине, где пылал огонь, было еще выше. В стороне виднелась длинная подстилка из камыша и ветвей, несомненно, служившая постелью для всей семьи. На этой постели лежало несколько маленьких детей, боязливо прижимавшихся к стене; около них виднелись две маленькие соба