Марь Пална поднялась, строгая, вовсе не склонная к игривости:
- Я скоро явлюсь к вам с важным сообщением...
- Может дело не терпит отлагательств? Тогда сейчас...
- Терпит. - Марь Пална увидела, как за спиной Седого открылась дверь и выплыл разъяренный лик Мастодонта.
Седой, почуяв опасность, обернулся, шутовски замахал руками, по-бабьи всполошился:
- Ухожу, ухожу!.. - Исчез мгновенно.
Мастодонт в сердцах шваркнул дверью.
Холин сидел в кресле перед предправления: каялся, молил, клял судьбу, обещал, признавался, уверял и... снова каялся, давно свои, не покаешься... в усладу начальству, не согрешишь... на пользу себе.
- После гибели жены... - Холин уловил недовольство Мастодонта, примолк, будто захлебнулся.
- Ты сколько там просидел? Пять лет. - Сам себе ответил Мастодонт, и у нас тут никакой головной боли. Разве что Чугунова вы с Пашкой...
- Что? - Встрепенулся Холин.
- Что! Что! - передразнил Мастодонт. - Приняли, видать, хреново, если он врезал. Человек, между прочим, крепкий. Ну да это дело прошлое. Ты хоть бестия продувная, но управляем... опять же комитет за тебя горой... только вчера принимал ходатая. Чем ты им там угодил? Стучишь охотно? Так все не зевают. Эка невидаль!
- Что вы... - пытался изобразить недоумение Холин. - Что вы...
- Будет целку-невидимку ломать. Стар я, давно живу... вашего брата насквозь вижу, до шестого знака после запятой могу сказать, сколько украл у государства и на каких счетах упрятал. - Выдохнул. - Только я-то в обвинители не гожусь, сам шестерил, отмывал, перебрасывал со счета на счет, прятал концы... распылял денежки партфунков на тысячи и тысячи различных счетов, пойди найди... Ты-то понимаешь... Сколько раз стремительно росли масштабы операций, а значит, и накачка депозитов прикрытие для наспех состряпанной отчетности... Есть в нашем великом и могучем подходящее определение... Фуфло! Лучше не скажешь...
Холин вздохнул. Мастодонт разжевал валидол и... закурил, перехватил взгляд Холина, объяснил:
- Ухожу я... все... отставка... сил нет... - и начал сползать в кресле.
Реброва встречали в аэропорту, дали пройти паспортный контроль, помучали отстоем в очереди к таможеникам, а могли бы взять у трапа... не спешили, куда спешить? Наши кругом...
Подошли двое - Мозгляк и еще один с перебитым носом - под руки, как ожидал Ребров, не взяли, зашагали рядом, сообщив:
- Вас ждет машина!
- Я арестован?..
Растерялись, не привыкли к разговорчивым жертвам, не привыкли к вопросам в свой адрес.
- Ну что вы... - заблестели нос и лоб, зашевелились губы Мозгляка, просто поговорить по душам... вы же наш человек...
- Тогда может я сам доберусь до дома, а завтра поговорим?
- Вас ждет машина, - как заводной долдонил напарник Мозгляка, вытирая украдкой каплю, набухающую под носом.
Ехали долго: противотанковые ежи на въезде в город, ресторан "Союз", Речной вокзал, безобразный грязно-зеленый "Лебедь", развилка, нырок под землю... дальше ушли к "Правде"... Только когда задрожав корпусом, "Волга" въехала на трамвайные пути Красноказарменной, Ребров сообразил:
- Лефортово?
- Вроде того... - пояснил, смущаясь Мозгляк, а его напарник лихо подхватил каплю с носа и расплылся улыбкой довольства.
- У вас, конечно, есть все... постановления, печати, подписи? - не утерпел Ребров.
- Не сомневайтесь, - утешил Мозгляк.
Генерал-полковник Лавров навис над столом. О недавних событиях свидетельствовали разве что бледность и синева под глазами.
Вошел адьютант, шепнул на ухо генералу... исчез, через минуту, распахнув двери, пропустил в генеральский кабинет Седого с кофром.
Генерал вскочил, бросился навстречу гостю... расселись, Седой опустил кофр на ковер.
Генерал приоткрыл заветную дверцу, кивнул на бутылочки марочного коньяка, вопрос застыл в глазах...
- Не откажусь... - Седой зябко повел плечами. Генерал разлил по рюмкам, выпили, Лавров определенно не находил путей к разговору, смущался, желая нащупать нить беседы, единственно приводящую к необходимому результату - полному примирению.
Седой не облегчал участь генерала, сидел, молчал, вертел в руках рюмку.
- Что же это творится?.. - Генерал развел руками. - Страшно газеты читать...
- А вы не читайте... - разрешил Седой.
- Ну как же?.. - Жалобно вопросил генерал.
- Так же... не читайте... и все. Что газеты?.. Все решают деньги... Седой пнул кофр носком ботинка. - Завтра доставите?
- Сегодня вечером... в двадцать один тридцать! - Рапортовал генерал, радуясь, что хоть чем-то может угодить гостю.
- Точно? - Седой потянулся к телефону.
- Обижаете... - генерал развел руками.
Седой набрал номер, не представляясь, уронил в микрофон: - Это я... сообщи встречающим... двадцать один тридцать... сегодня... сегодня!.. - С раздражением швырнул трубку.
Лавров нажал кнопку, вошел адьютант - взгляд на генерала - подхватил кофр, беззвучно удалился.
Поднялся и Седой:
- Как здоровье? - В глазах смешинка, или генералу только почудилось?
- Не жалуюсь... - не твердо оповестил генерал, пытаясь понять какого же ответа от него ожидали.
- Ну и отлично! - поддержал Седой, не испрашивая разрешения, будто у себя дома, налил еще рюмку коньяка, выпил и, не сказав ни слова, ушел. Генерал вцепился в столешницу: каждый понял, кто есть кто.
В камере Ребров коротал время не один. Сокамерник представился Сеней - ветераном диссидентства, на сей раз схваченным за оскорбление президента.
- Чем же ты оскорбил президента? - Ребров сразу смекнул, что Сеня-диссидент, оскорбитель президента, конечно же работает на "кума", то есть на следствие, попросту стучит...
Сеня развалился, полусидя на койке:
- Слушай, если про слона сказать, что он слон или про бегемота, что он бегемот - это оскорбление? А про осла - осел? Оскорбление?.. Нет, Сеня хмыкнул - констатация...
- А ты за что? - Полюбопытствовал оскорбитель.
- Вызовут - расскажут за что... - резонно предположил Ребров. - Может соснем чуток?..
Сеня желал общаться:
- Еще надрыхнешься... Я вот один здесь куковал два месяца, не с кем словом переброситься. - Сеня замер, сощурил глаза. - А ты, случаем, не подсадной?..
- А ты? - В тон съязвил Ребров.
- Я? - Сеня рассмеялся в голос. - Да я в списках госдепа в первой двадцатке... я Марченко знал... - Сеня догадался, что лишний треп неуязвимости ему не прибавляет, сменил регистр: кто не знает чудеса маскировки комитета? Наморщил лоб. - Я... нет!
- Тогда и я... нет! - Поддержал Ребров. - Часто на допрос таскают?
- Как у них настроение... но не лютуют, того, чего ты ждешь нет... двухсотваттную лампу в морду... дергать по ночам... нет... Вроде примарафетились, с пониманием, даже с сочувствием тебя разрабатывают, но это видимость, внутри они те же ребята, что двадцать, сорок лет тому... только свистни... и понеслась...
- И как же тебя разрабатывают? - не утерпел Ребров.
- Душеспасительными разговорами... и демонстрацией вольнодумства... чтоб мог подумать что ты и они единомышленники... неподготовленных здорово пробирает. Рассчитываешь биться головой о цементную стену... а на поверку - вата... весь запал пшиком и выходит... Ушлые ребята, терпеливые... все по-доброму да по-доброму... и вдруг, как врежут поддых, мало не покажется...
- Бьют что ли? - Приподнялся Ребров на локте.
- Других, что ль, способов нет?.. Пруд пруди! - Сеня отпил холодного чая, пояснил. - Человека в Лефортово не с облака привозят... каждый где-то чего-то когда-то, они раскапывать мастера... так, мол и так... значит анальный секс уважаете?..
Холин сидел в любимой белой гостиной своей квартиры в Цюрихе и плакал, без стеснения и намека на мужественность:
- Уж и не мечтал, здесь оказаться. Ольгу жаль... вот попала.
Напротив, с обожаемым "чекистом за бугром", примостился верный Пашка Цулко. Пашка принял свою дозу и нравоучительно заметил, показывая, что все московские фокусы Холина ему известны:
- С Олькой ты здорово обтяпал... честно скажу, не ожидал... не верил, что сможешь...
- Ты о чем? - Холин погрузился в привычную атмосферу вранья и "несознанки", царящую в совколониях.
- Ладно... ладно... - Выпивка настроила Пашку на добрый лад. Прогнусавил: - Не сыпь мне соль на раны!.. Не сыплю! Молчок! Твоего предшественника Реброва конторские взяли в оборот... Я подкинул коллегам тягостные для него бумажки, по дурости подмахивал, да подсовывал... Ребров из наших с тобой грехов кое-что умыкнул в Москву, не поймет, дурья башка, что грехи не наши персональные, а групповые... а в группе сам знаешь кто!.. себя, а значит и нас, сожрать не дадут...
В кабинете следователя КГБ подполковника Грубинского тихо, и лишь позвякивала ложка в стакане чая. Ребров сидел на стуле уже который час, неспешно разговаривал с подполковником.
Грубинский отпил чай, предложил Реброву:
- Не хотите?
- Спасибо! - Отказался подследственный.
- Вчера, - сообщил Грубинский, - был в Вахтангова на "Турандот"... отпихнул лимон ложкой, сделал глоток, - не то... вот в шестидесятых, помню... или моложе был, острее восприятие...
Ребров молчал. Перед Грубинским лежали бумаги - результаты допросов вчерашних, позавчерашних, недельной и месячной давности.
- Мы уже четыре месяца с вами работаем? - Уточнил Грубинский, точно зная день и час задержания Реброва. - Отчего вы не хотите сказать, где документы?..
Ребров не скрывал:
- Это единственная гарантия, пусть слабая, моей безопасности...
- Весьма слабая... - Грустно улыбнулся Грубинский, прихлопнул бумаги ладонью. - Не для протокола... Воруют?
- Еще как... - Подтвердил Ребров.
Грубинский пригубил чай:
- По вашим оценкам, сколько партийной валюты за рубежом... сотни тысяч? миллионы?
Ребров смотрел сквозь зарешеченное окно, прислушивался к трамвайным перезвонам: