— Боюсь, что нет.
Она извлекла на свет книгу, переплетенную в толстую темно-коричневую кожу.
— Взгляните-ка.
Винценц откинул тяжелый переплет и пробежал глазами по записям на первых страницах, затем наугад пролистал дальше.
— Кажется, это хроника решений Городского совета Кельна. Последняя запись была сделана неделю назад.
Алейдис кивнула.
— Она как раз о том заседании, на котором было принято решение изгнать евреев. Здесь две такие книги. Обе они от 1396 года. Николаи скрупулезно вносил в них все, что происходило на Совете.
— Ну, «всё» — это, конечно, преувеличение. — Ван Клеве взял другую книгу и пролистал ее. — Я бы сказал так: все, в чем он сыграл важную роль. А это уже немало, — добавил он, бросив на Алейдис многозначительный взгляд.
Винценц видел, как она вздохнула, доставая очередную книгу. Та была немного меньше по размеру двух предыдущих, но зато значительно толще.
— А тут, наверное, список его тайных клиентов. Или должников. Как хотите, так и называйте, — сказала она.
— Он вел и их учет? Как предусмотрительно с его стороны.
— Разве вы не это искали?
— Разумеется, но из того, что мы это искали, еще не следует, что мы нашли то, что нужно.
Алейдис собиралась было отдать ему книгу, но ее рука остановилась на полпути.
Ван Клеве снова улыбнулся, на этот раз мрачно.
— Боюсь, на какое-то время вам придется довериться мне, в противном случае мне будет трудно вам помочь.
— Но вы не будете использовать это против меня или моей семьи, господин ван Клеве?
Теперь взгляд ее синих глаз был устремлен прямо в его глаза. И этот взгляд был настолько пронзительным, что Винценц поневоле задался вопросом, Действительно ли она смотрит на него или пытается разглядеть что-то в нем.
— Даю вам слово, госпожа Алейдис.
— Я была бы счастлива быть, уверенной, что вы хозяин своему слову. Даже если речь идет о вашем старом недруге.
Он сдвинул брови.
— Вы ставите под сомнение мою честь?
Взгляд Алейдис то падал на книгу, то снова взмывал к глазам собеседника. Было видно, что ее гложут сомнения. Наконец, она неуверенно протянула судье книгу.
— Я не ставлю под сомнение вашу честь, господин ван Клеве.
На ее щеках выступил легкий румянец, хорошо заметный в свете масляной лампы, и он шел ей гораздо больше, чем бледность последних нескольких дней.
— Но насчет ваших мотивов у меня есть некоторые подозрения.
Он удивленно встрепенулся, пытаясь понять, к чему она клонит, а когда понял, рассердился.
— Вы действительно считаете, что я нацелился на вдову конкурента?
— До сих пор вы не сделали ничего, что убедило бы меня в обратном.
— Для невинной овечки, какой вы кажетесь на первый взгляд, вы чересчур горды и самодовольны. Я вижу, что под хорошенькой личиной скрывается хитрая Цирцея.
— Кто? — сердито нахмурилась Алейдис.
— Цирцея, или Кирка, — колдунья из греческой мифологии. Она считалась непревзойденной соблазнительницей, и только Одиссей мог противостоять ей, потому что выпил отвар особой травы, который сделал его невосприимчивым к ее чарам.
На мгновение Алейдис уставилась на него, утратив дар речи. Затем ее глаза полыхнули гневом.
— И вы сравниваете меня с колдуньей?
— Она была еще и богиней к тому же.
— А вы, надо полагать, тот самый Одиссей.
— Вряд ли. Хотя бы потому, что у них, по легенде, было трое совместных детей.
— Судя по всему, действия травы хватило ненадолго.
Она поднялась и сделала шаг в сторону. Винценц тоже выпрямился.
— Вам не поразить меня знанием греческих мифов.
— Я и не собирался этого делать. Просто использовал один из них для сравнения.
— Чтобы оскорбить меня — фыркнула она. — Неужели вы думаете, что я всерьез рассматриваю возможность повторно выйти замуж сейчас, когда труп Николаи еще не остыл? Да еще и за вас?
— Ну, будь здесь третьи лица, у них могло бы сложиться такое впечатление.
— Что ж, тогда мне стоит возрадоваться, что мы здесь вдвоем, господин полномочный судья. И зарубите себе на носу: я бесконечно далека от того, чтобы очаровывать, а уж тем более соблазнять вас или кого-либо еще. Так что можете не бояться меня. Я не собираюсь выходить замуж.
Ван Клеве верил ей, но в то же время ему казалось, что этот сердитый блеск в ее глазах оказывает на него то самое чарующее воздействие, которого Алейдис так стремилась избежать. На душе у него было тревожно. Сейчас не помешал бы тот волшебный отвар, чтобы укрепить его стойкость.
Желая отвлечься от этих мыслей, он вернул разговор в прежнее русло.
— Что там еще есть в сундуке?
Согнувшись, Алейдис вновь опустилась на колени и достала из сундука увесистый бархатный мешочек.
— Золото.
Нечестивые чары, которые, казалось, на мгновение овладели им, рассеялись.
— Дайте посмотреть.
Он развязал тесемку и взглянул на монеты.
— Святые угодники! — воскликнул ван Клеве, тряхнув мешочком. — Да тут целое состояние.
— Вот еще один.
Алейдис указала на второй кошель с деньгами.
— Золото ломбардца Николаи Голатти, — пробормотал судья, позволив паре монет проскользнуть сквозь пальцы обратно в мешочек. — Всякий раз, когда я слышал о нем, мне казалось, что это ложь или преувеличение.
— От кого вы об этом слышали? — насторожилась Алейдис, принимая у него из рук кошель и завязывая его.
— В основном от отца. Но вас не должно удивлять, что в определенных кругах имя вашего мужа звучало довольно часто. Его влияние было огромным. И когда я вижу это, то понимаю, насколько огромным. Вы уже, наверное, осознаёте, что по крайней мере часть этого золота нажита нечестным путем.
По затылку Алейдис пробежала дрожь, а Винценц мрачно улыбнулся.
— На содержимое одного из этих мешочков можно было бы купить весь Городской совет, — продолжал он. — Вы богатая женщина, Алейдис Голатти.
— Достаточно богатая, чтобы заставить даже вас изменить свое мнение?
— Насчет чего?
— Ну, не Стоит ли вам позариться на вдову конкурента.
— Я бесконечно далек от этого, госпожа Алей-дис, — ответил её собственными словами Винценц.
— И вы ожидаете, что я поверю?
— Этого золота недостаточно, чтобы я соблазнился подвергнуть себя опасности брака с вами.
— В чем состоит эта опасность? — поинтересовалась она, задрав подбородок.
В этот момент он допустил промашку: заглянул ей в глаза и задержался в них дольше, чем позволяли приличия. Зловещее жало пронзило его, оставив назойливое жжение в желудке.
— В вас точно есть что-то от Цирцеи.
В ее глазах снова полыхнул огонек.
— Прекратите.
Он подчинился, не столько ради того, чтобы угодить ей, сколько ради собственного спасения.
— Не задавайте мне этот вопрос, если не хотите знать ответ, госпожа Алейдис.
Он перевел взгляд на сундук.
— А это что там? Векселя?
Громко вздохнув, она склонила голову и потянулась к стопке бумаг, скрепленных скобами.
— Думаю, да. У меня не хватило времени, чтобы все тщательно проверить.
— Тогда сделайте это до завтра. Мне пора идти.
Он указал на книгу.
— Это я захвачу с собой. Хочу изучить получше. Завтра в полдень я вернусь, если вы не возражаете.
— Я бы возразила, но надо так надо, господин ван Клеве. — Алейдис перелистывала векселя, избегая поднимать на него глаза. — И еще: если вы хотите разыскать кого-то, чье имя указано в книге, я тоже хочу в этом участвовать.
— Нет.
С удивительным проворством она вскочила на ноги и сделала шаг к нему.
— Да!
Глава 7
Очевидно, ему нравилось жить с ощущением, что опасность дышит ему в затылок. Как еще можно объяснить, что он уступил Алейдис Голатти? Винценц ловко парировал выпады ученика, который искусно наносил удары длинным клинком. Лезвия двух тяжелых полутораручных мечей то и дело скрещивались в воздухе. Пот ручьем лился по лбу и шее. Дважды в неделю ван Клеве вел уроки фехтования в университетской школе боя на мечах. Сегодня среди его учеников преобладали молодые солдаты и дворянские сыновья. Единственным, кто заставил его сегодня попотеть, был Матис Гревероде, старший сын члена Совета и капитана городской гвардии Тильмана Гревероде. Юноше было семнадцать лет, и он был таким же высоким и смуглым, как его отец. Что касается его умения владеть оружием, то, похоже, и в этом он стремился не отставать от родителя. Сочетание темперамента и свирепости, которыми он отчасти был обязан молодости, а отчасти отцовской крови, превращало его в соперника, которого не стоило недооценивать. Винценц уже несколько раз шутил, что в юноше гармонично сочетаются вспыльчивость отца и почти легендарная непоседливость матери. Мира Гревероде была умной женщиной. В Кельне ее знали и любили. Но ее дьявольский темперамент всегда вызывал пересуды. Однако ее мужа, судя по всему, это устраивало, и никто не осмеливался насмехаться над ней публично. Точные и сильные удары градом сыпались на ван Клеве. Вот он едва сумел отбить особенно искусный выпад.
— Ну что, мастер Винценц, сдаетесь?
Молодой человек усмехнулся и снова атаковал. Винценц снова парировал и ловко ударил плашмя по запястью Матиса. Меч юноши вылетел из руки и лязгнул о каменный пол круглого зала, который они использовали сегодня для занятий, так как на улице шел дождь.
— Не будь таким самоуверенным, мой мальчик. — Винценц тоже усмехнулся, довольный тем, что ему удалось так легко обезвредить юнца, несмотря на весь его талант. — Этим ты только облегчаешь задачу сопернику.
Со смешанным чувством досады и восхищения Матис потер запястье.
— Мне показалось, что вы были мыслями где-то не здесь, мастер Винценц.
Ван Клеве согласно склонил голову.
— Никогда не суди о противнике по первому и внешнему впечатлению.
Именно эту ошибку он допустил по отношению к Алейдис Голатти, и ему еще не раз придется об этом пожалеть;
— Манера поведения бывает обманчивой. Человек может намеренно водить тебя за нос, либо ты просто можешь не знать всех обстоятельств его натуры и положения.