— Очень точно подмечено, Алейдис. Но позволь мне выразить тебе мои глубочайшие соболезнования. Меня не было на похоронах, по-скольку на прошлой неделе я отправился в Зигбург по делам. И о твоем горе узнал лишь в конце недели. У меня еще не было возможности тебя навестить. Говорят, муж сделал главной наследницей тебя.
— Так и есть, — вздохнула она. — Вероятно, он хотел как лучше.
— Для тебя? Разумеется, хотел. Он был так влюблен в тебя, что это видели даже слепые и слышали даже глухие. У тебя все хорошо? Я хочу сказать, что ты, конечно, работала в конторе отца, а потом в меняльной конторе, но Николаи ушел от нас так внезапно, и теперь тебе приходится управляться с этим одной. Не самая простая задача для молодой женщины, я полагаю.
— Вы правы, непростая. Но я делаю, что могу.
Она с облегчением отметила про себя, что мастер Клайве до сих пор ни словом не обмолвился о темных делишках Николаи.
— Ты выдвинула иск против убийцы, да? Ну разумеется. Я надеюсь, что его поймают и накажут по всей строгости. — Мастер Клайве несколько неуклюже похлопал ее по руке. — Ужасное преступление. Это просто уму непостижимо.
— Благодарю за добрые слова, мастер Клайве.
Я вам очень благодарна.
Она улыбнулась, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка вышла как можно более непринужденной.
— Возможно, вы захотите заглянуть к нам, я имею в виду, на обед? Уверена, отец будет рад увидеть вас снова, и мы отобедаем все вместе, как в старые добрые времена.
— С удовольствием. Пришли мне весточку, Алейдис, и я приду. А теперь мне пора вернуться на стройку. У меня там три новых каменщика, за ними нужен глаз да глаз.
Он уже повернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился.
— По городу гуляет много слухов, ты знаешь?
— Что за слухи?
Алейдис нерешительно огляделась по сторонам. Ее взгляд на мгновение задержался на копне соломенно-светлых волос уличного мальчишки, который отирался за лотком. Мастер Клайве потер подбородок.
— Не самые приятные слухи о твоем муже. Говорят, он нажил бесчисленное множество врагов, и было лишь вопросом времени, когда один из них отправит его к Создателю. — Он снова легонько коснулся ее руки. — Надеюсь, все это не заставит тебя опустить руки, дитя мое. Я считаю, ты должна знать настоящее положение дел, ибо только тогда сможешь дать должный отпор. Даже если во всей этой болтовне нет ни капли правды.
Она снова вздохнула, на этот раз от всего сердца.
— Боюсь, в этих слухах больше правды, чем просто личной неприязни, мастер Клайве. Судя по всему, Николаи был не тем, за кого он всегда себя выдавал передо мной, да и перед отцом тоже.
Мастер Клайве смущенно склонил голову и шаркнул ногой в пыли.
— Я могу немного поспрашивать, если тебе это поможет. Может быть, мне удастся выведать что-то, что может оказаться для тебя полезным.
— Это очень любезно с вашей стороны. — Она снова выдавила из себя улыбку. — Давайте поговорим об этом в другой раз. Я пришлю вам приглашение, да?
— Договорились, — улыбнулся он ей в ответ. — Не дай всему этому одолеть тебя, Алейдис. Ты найдешь свой путь, я в этом уверен. А теперь извини, мне нужно работать.
Он резко развернулся и быстро зашагал прочь.
Алейдис поняла, что он сейчас сильно переживает. Какими бы бесчувственными и грубыми ни были некоторые мужчины, мастер Клайве — из тех, у кого под внешней твердой оболочкой скрывалось мягкое, как масло, сердце. За это она его и любила.
— Ладно, идем дальше, — она махнула, призывая Зимона следовать за ней. До Транкгассе, на которой находилась Франкская башня, было уже рукой подать.
У входа в тюремную башню стояли два стражника. Еще двое караулили у ворот, ведущих к Рейну, и досматривали проезжавшие мимо повозки торговцев и крестьянские телеги.
Вы действительно хотите туда войти, госпожа Алейдис? — Зимон окинул вход скептическим взглядом. — Тюрьма не лучшее место для почтенной вдовы.
— Я знаю, Зимон, поэтому ты идешь со мной. Она расправила плечи и подошла к старшему из стражников.
— Я хочу видеть Хиннриха Лейневебера.
Тот удивленно посмотрел на нее.
— Вы его родственница?
— Нет.
— Тогда какое у вас к нему дело?
— Вас это не касается. В ратуше мне сказали, что посещать заключенных разрешено.
— Это так, но я теряюсь в догадках, что вам от него нужно. Он слегка, м-м-м… приболел. С утра получил взбучку и теперь чувствует себя неважно. Ему потребуется несколько дней, прежде чем он сможет ходить не сгибаясь.
Алейдис передернуло от ужаса и отвращения, но она тут же взяла себя в руки.
— Так вы пустите меня к нему или нет?
— Только вас? — взгляд стражника двусмысленно скользнул по ее фигуре. — В тюрьме не слишком безопасно.
— Поэтому меня сопровождает слуга.
Алейдис достала из кошелька монету и протянула ее стражнику. Он взял ее, рассмотрел с обеих сторон и попробовал на зуб.
— Следуйте за мной, — мотнув головой в сторону прохода, он развернулся и быстрым шагом направился внутрь.
Алейдис поспешила за ним по крутой винтовой лестнице на второй этаж, подбирая на ходу юбки.
— Осторожно, он в камере не один. — Охранник открыл тяжелый засов и пропустил ее и Зимона вперед. После этого дверь за ними захлопнулась. — Как соберетесь уйти, крикнете.
Превозмогая омерзение, Алейдис огляделась. Камера была шагов пять или шесть в длину и почти столько же в ширину. Прислонившись к стенам на полу сидели четверо бородатых мужчин со свалявшимися волосами, в грязной и потрепанной одежде. Хиннрих Лейневебер, голый по пояс, лежал в углу на тонком соломенном тюфяке. Его спину покрывала зеленовато-коричневая жижа, которая, вероятно, должна была способствовать заживлению кровавых следов от кнута. Рядом с ним стояло ведро для фекалий, прикрытое крышкой, из-под которой распространялось ужасное зловоние.
На негнущихся ногах Алейдис направилась к тюфяку, не обращая внимания на других мужчин, которые с любопытством наблюдали за ней. Двое из них принялись нарочито чмокать, изображая поцелуи, но из-за цепей на руках и ногах их можно было не опасаться. К тому же свирепая физиономия и настороженный взгляд Зимона явно произвели на них впечатление.
Ткач лежал, отвернувшись к стене, поэтому Алейдис откашлялась и произнесла его имя, сначала тихо, потом чуть громче. Не дождавшись ответа, она осторожно коснулась его ребра носком туфли.
— Хиннрих Лейневебер!
Наконец он повернул голову. Узнав ее, он попытался встать, но застонал. Рубцы и ссадины напомнили ему о наказании, которому он подвергся несколько часов назад.
— Вы!
По крайней мере, сейчас он обращался к ней не так грубо, как накануне, — Да, я, — склонила голову она.
— Что вы здесь делаете? Пришли порадоваться моим страданиям?
Он попытался дотянуться до нее, но Зимон тут же оказался рядом и перехватил руку.
Алейдис отступила назад.
— В ваших страданиях вам следует винить лишь себя. Это вы напали на меня, а не я на вас.
— Это вы виноваты в моем несчастье, чертовы ломбардцы, все вы!
— Я никоим образом к этому не причастна. Это все мой муж, но не я.
— Вы все заодно!
— Нет, вы неправы.
Не обращая внимания на предостерегающий жест Зимона, она опустилась на корточки рядом с ткачом и попыталась заглянуть ему в глаза.
— Я ничего не знала о вашем займе и о том, как именно муж взыскал его с вас.
— Жалкая лгунья!
— Придержи язык и не смей оскорблять мою госпожу!
В ярости Зимон схватил мужчину за плечо и так тряхнул его, что тот застонал от боли.
— Оставь, Зимон, я хочу спокойно поговорить с Лейневебером, — вмешалась Алейдис.
— Убирайтесь прочь, ломбардка. С подобными вам я не хочу больше иметь дел.
— Я не ломбардка, это мой покойный муж был ломбардцем, Хиннрих Лейневебер.
Она снова попыталась поймать его взгляд.
— Муж посвящал меня не во все свои дела. Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы.
— Черта едва!
— Почему вы пошли за кредитом к Николаи?
Лейневебер взглянул на нее с лютой злобой.
— Оставьте меня в покое!
— Вы задолжали в других местах? У вас были долги в других местах? Или муж, возможно, заставил вас взять деньги?
Ткач сплюнул перед ней.
— Зачем спрашиваете, если сами знаете?
Она слегка подалась вперед.
— Знаю о чем?
— Что он навязал мне этот заем. Мне нужно было купить новые станки. Те, что достались мне от отца, уже разваливались на глазах. И вот однажды Голатти появился в моей мастерской и предложил мне столько денег, что на них можно было купить три станка! Целых три! До этого у меня было только два. Процент оказался грабительский, но, боже правый, три станка. Благодаря им я мог бы наткать столько полотна, что быстро отдал бы долг. По крайней мере, я так думал.
Ткач снова сплюнул.
— И что же случилось дальше?
— Через год Голатти удвоил процент. Лейневебер со злостью дернул за цепь, которая мешала ему встать.
— А когда я пожаловался, его слуга сломал один из моих станков.
Алейдис подняла глаза на Зимона.
— Вардо?
Зимон пожал плечами.
— Уверена, он сделал это не по своей охоте.
— И мне понадобились деньги, чтобы отремонтировать станок. — Ткач, казалось, немного успокоился, но теперь выглядел еще более плачевно. — Проценты по новому кредиту были еще выше. Я вообще не хотел больше брать у него никаких денег. Я зарабатывал достаточно, чтобы держаться на плаву. Но Голатти… он сказал…
— Чем он вам пригрозил?
Алейдис почувствовала, как холодная дрожь пробежала по позвоночнику.
Лейневебер сполз на сырой каменный пол.
— Он угрожал, что приведет в негодность и другие станки, и тогда мне точно понадобятся его деньги, ведь я не смогу покрыть понесенный ущерб.
— Какой ущерб он имел в виду?
— Он говорил о том, как опасны кельнские улицы, и о том, что не может поручиться за жизнь моих дочерей, если я не согласен платить за их защиту.