Он тяжело вздохнул.
— То есть он не просто брал с вас проценты… Он грабил вас, — заключила Алейдис. — Как долго это продолжалось?
— Четыре года.
Теперь и Алейдис вздохнула.
— И настал день, когда вы больше не могли выплачивать долг?
— Да, на меня слишком много навалилось. Старшенькая заболела и больше не могла помогать в мастерской. Пока она лежала, мне пришлось посадить за станок младшую. Но ей всего девять, она еще почти ничего не умеет. А потом у Магды случился выкидыш, и она тоже слегла. А Голатти угрожал мне… — Глаза ткача наполнились гневными слезами. — Ваш муж был негодяем! В конце концов он забрал у нас все, даже наш дом. А теперь я лежу здесь в цепях и больше не могу прокормить семью…
— Вас отпустят, как только раны немного заживут.
— Это не вернет ни мой дом, ни мои ткацкие станки. Убирайтесь отсюда, ломбардка! Это таких, как вы, нужно заковывать в кандалы и пороть, а не почтенных работяг вроде меня!
Вновь вспыхнув от гнева, Алейдис немного отошла назад и позвала стражника. Выйдя через минуту из Франкской башни, она не могла не признать, что по крайней мере часть сказанного Лейневебером — чистая правда. Николаи должен был понести наказание за все, что натворил. Суровое наказание. Он был богат, успешен, пользовался всеобщим уважением. Что толкнуло его на эти злодеяния, она при всем желании не могла понять. Вероятно, кто-то был того же мнения, что и Лей-невебер, и взял правосудие в свои руки. Как бы она ни скучала по Николаи, она начинала испытывать нечто похожее на болезненную симпатию к его убийце.
Она как раз свернула к месту строительства собора, когда сзади послышался стук копыт. В следующий миг к ней на крупном гнедом жеребце подскакал Винценц ван Клеве; Приблизившись, он осадил коня и ловко соскочил с него.
— О чем, во имя всех святых, вы думаете?
— Добрый день, господин ван Клеве, что вас сюда привело? — удивилась Алейдис.
— Что меня сюда привело? — фыркнул ван Клеве. — Это вы что здесь делаете?
— Я была у Хиннриха Лейневебера.
— Ради бога, кто подал вам эту дурацкую идею? Лучше держитесь от него подальше.
— Я должна была с ним поговорить, господин ван Клеве. И это касается только нас двоих.
— Этот человек хотел напасть на вас вчера, возможно, покалечить вас. — Винценц замолк и провел рукой по волосам. — Вы ведь не предложили вернуть ему деньги?
Алейдис скрестила руки на груди.
— Возможно, я бы так и поступила. Мне невыразимо жаль этого человека. Наверняка вам трудно это понять, но это так.
— Я могу понять, но…
— Я не предлагала ему ничего подобного. Просто хотела, чтобы он ответил на несколько вопросов.
Она сделала несколько шагов в сторону собора, и он последовал за ней, ведя лошадь за поводья.
— На какие именно вопросы мог ответить вам Лейневебер? Он ведь не имеет никакого отношения к убийству вашего мужа.
— Я знаю, но он был одним из тех… — Алейдис помедлила, подбирая правильные слова. — Одним из тех, кого Николаи несправедливо преследовал и шантажировал. Я хотела узнать, как это было.
— И он вам рассказал?
— Да, рассказал. Он был не особо любезен, но его можно понять, вы не находите? Николаи разрушил его жизнь и обрек его семью на голод и нужду. — Алейдис остановилась и взглянула в лицо ван Клеве. — Почему Николаи так поступил? Выходит, он был жестоким, коварным и… подлым.
Она прикрыла глаза, пытаясь унять боль, которая внезапно запульсировала в висках, а когда она вновь подняла веки, ее мир слово вылинял, лишился прежних красок.
— Ведь в этом не было никакой необходимости. Даже без этих махинаций он был бы одним из самых богатых и уважаемых граждан Кельна.
Полномочный судья какое-то время молчал с серьезным, задумчивым выражением лица, а потом произнес:
У меня нет ответа на этот вопрос. Его мог дать лишь ваш муж. — Ван Клеве замолчал, а потом медленно продолжил: — Отец всегда говорил, что Николаи Голатти приобрел влияние и стал внушать всем ужас лишь благодаря этим тайным махинациям. Возможно, он был прав.
— Внушать всем ужас, — повторила Алейдис и потерла плечи, чтобы унять в них дрожь. — То есть вы считаете, что все это началось не тогда, когда он уже был влиятелен, а…
— Что он обрел власть и влияние в первую очередь благодаря своим преступлениям? Да, возможно, так и было. — Винценц пожал плечами. — Это многое объяснило бы.
— Но почему он не остановился, когда достиг цели? Почему он продолжал грабить и шантажировать людей?
— И на это у меня ответа нет. Я не так хорошо знал вашего супруга. — Ван Клеве снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Но, вероятно, он уже настолько привык к такой власти, что не мог от нее отказаться. Так он продолжал обманывать добропорядочных граждан Кельна и использовать их в своих целях.
— И все эти обманутые, измученные и обиженные люди теперь хотят отыграться на мне? — спросила Алейдис и задрожала — настолько ужасной показалась ей сама мысль об этом.
— Вопрос в том, чего именно они хотят. Отомстить или добиться возмещения убытков… Госпожа Алейдис, вы не должны позволить себе забыться и пожать руку хотя бы одному из них. Дайте им понять, что не намерены продолжать преступное дело мужа. Но ради бога, не пытайтесь возместить то, что отнял у них Николаи.
— Но именно так Господь велит поступать нам, добрым христианам, господин ван Клеве.
— Этим поступком вы обречете себя на гибель. Алейдис испуганно округлила глаза.
— Вы что, не понимаете, что случится, если вы вернете Лейневеберу его станки, вернее те деньги, которые Николаи за них выручил? Или, того лучше, его дом, если его еще не продали.
— Я понятия не имею, что он сделал с домом. Для этого мне придется просмотреть все его книги и документы. Пока у меня не было такой возможности.
Ван Клеве раздраженно махнул рукой.
— Да забудьте вы уже об этом доме и послушайте меня, госпожа Алейдис. Подумайте! И ответьте на мой вопрос.
Она смотрела перед собой — на оживленную улицу, на сидящих у стен домов нищих, которые требовательно протягивали руки, когда мимо них проходил кто-то, и жадно хватали монеты, которые им время от времени бросали. По ее спине пробежал озноб.
— Вы хотите сказать…
— Именно! К вам будет приходить все больше и больше людей. И они будут ощипывать вас, как ваша кухарка ощипывает гуся, пока на вас не останется ни единого перышка. Как разобрать, кто имеет право на возмещение, а кто — нет? У вас доброе сердце, и в этом нет ничего плохого, если мы говорим о христианских добродетелях. Но в данном случае стоит забыть об этом и думать только о себе, госпожа Алейдис. Иначе вы потеряете все быстрее, чем успеете прочесть «Отче наш».
Алейдис была вынуждена признать, что в его речах есть здравое зерно.
— Вы, конечно, приехали сюда вовсе не для того, чтобы объяснить мне все это, господин ван Кдеве. Скорей всего, вы приехали меня отчитать. И откуда вы вообще узнали, что ходила во Франкскую башню?
Он смущенно кашлянул.
— Я заехал к вам на Глокенгассе…
— Не лгите мне, я не говорила слугам, куда пойду, — сказала она, сдвинув брови. — За мной шпионят, да?
Алейдис подозрительно огляделась вокруг, и вдруг до нее дошло.
— Ленц! Это вы послали его шпионить за мной. Зачем вы это делаете?
— Неужели так трудно догадаться?
Он глянул на ее таким пронизывающим взглядом, что сердце у нее забилось сильней. Испугавшись, она отвела глаза, чтобы прогнать нечестивые мысли.
— Госпожа Голатти! — голос полномочного судьи прозвучал сурово и резко, как карканье ворона. — Вы в опасности. Кто-то должен защищать вас, и, как видите, в основном от вас же самой.
Сердце Алейдис так резко замедлило бег, что ей показалось, будто она сию минуту упадет замертво.
— Что вас не устраивает в моем поведении? Я должна понять, что натворил Николаи. Поговорив с его… — Она сделала паузу, подыскивая подходящее слово.
— Жертвами, — подсказал ей ван Клеве.
Она с неохотой кивнула.
— Лишь поговорив с этим несчастными, я смогу узнать больше.
— Предоставьте мне добывать сведения.
Она покачала головой.
— Он был моим мужем. Я должна сделать это сама.
— Даже если тем самым вы подвергнете себя еще большей опасности? Вы с ума сошли, госпожа Алейдис. Стоит вам допустить малейшую оплошность — и даже ваш силач Зимон не сможет вас защитить.
Она бросила быстрый взгляд на верного слугу. Было видно, что тому слова ван Клеве пришлись не по нраву.
— Я всецело доверяю Зимону. Как вы думаете, почему муж поручил ему и Вардо защищать нас?
— И все же кому-то удалось выманить Николаи за Петушиные ворота, задушить, а потом повесить на дереве.
Ван Клеве поднял с земли камень и швырнул его в сторону.
— Тем, кто ведет дела с преступным миром, чтобы оставаться в живых, нужны не только сильные и выносливые слуги. Каким бы умным и хитрым ни был ваш покойный муж, даже его удалось перехитрить. Вы не имеете ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит на кельнских улицах, которые на первый взгляд кажутся мирными и безопасными. Что вы сможете противопоставить убийце, если он решит замести следы?
Алейдис вздрогнула.
— Вы говорите так, будто я должна бояться переступать порог собственного дома. Мне что, запереться в своей опочивальне, ждать, пока я состарюсь, и надеяться, что к тому времени люди забудут, что с ними сделал Николаи?
— Я не просил вас ни о чем подобном.
— Вы хотите, чтобы я ни во что не вмешивалась, господин ван Клеве, но я так не могу. У меня есть дело, которое я не могу просто так оставить.
Она ускорила шаг, но Винценц на своих длинных ногах без труда поспевал за ней. Копыта жеребца, которого он вел под уздцы, стучали по неровной мостовой. Когда они дошли до Глокенгассе, Алейдис облегченно вздохнула. Ей не терпелось избавиться от зловещей атмосферы, которую распространял вокруг себя полномочный судья. Подойдя к дверям, она заставила себя успокоиться, обернуться и посмотреть ему прямо в лицо.