На востоке виднелась над крышами иззелена лиловая полоска летних сумерек, не потревоженных людским вмешательством. Хеледика направилась в ту сторону. Орвехт и Зинта снимали домик на улице Бешеных Ласточек, неподалеку от лечебницы при храме Тавше. На стенах цветные полоски обережного орнамента – маг собственноручно вернул им надлежащий вид. Между первым и вторым этажом затертый след лепной гирлянды. На подоконнике с царственным видом разлеглась Тилибирия.
Зинты не было дома – поехала навестить Нинодию. На кухне звякала посуда, в коридор выглянула матушка Сименда, вернувшаяся на службу к Орвехту. Увидев, кто пришел, приветливо заулыбалась. Все как раньше, только дом другой. На мгновение сердце у Хеледики сжалось, но это была вчерашняя боль – главное, что все они уцелели, включая кошку, живы-здоровы, и скоро их станет на одного больше.
Суно Орвехт выглядел усталым, но это привычное, у него всегда было много работы. Тем более, сейчас он занят поисками денег и ценностей из Королевского банка, украденных Чавдо Мулмонгом. К песчаной ведьме уже обращались, да она ничем не смогла помочь: Мулмонг знал о ней и, видимо, позаботился о том, чтобы не оставить никаких зацепок для ее ворожбы.
– Посылку с севера привезли, – маг поставил на стол деревянный ящичек. – Здесь и для тебя кое-что есть.
Внутри два отделения. В том, что побольше, лежал листок дорогой желтоватой бумаги: «Возвращаю Вам долг», а мешочек с монетами уже перекочевал в другое место. В меньшем отделении бархатная коробочка и еще одна записка: «Прошу передать Хеледике».
– Я проверил, все чисто.
– Я и не сомневалась.
– А вот это напрасно, – хмыкнул Орвехт. – Сомневаться и проверять – не лишнее, в особенности если речь идет о наших овдейских друзьях. Я правильно понимаю, что ты узнаешь ее под любой личиной и всегда сможешь определить ее местонахождение?
Хеледика кивнула, скромно опустив ресницы.
– Значит, этой барышне есть резон от тебя избавиться. Уж такая наша работа, ничего не попишешь.
В коробочке была брошь из северного янтаря: словно капля загустевшего солнечного света, и внутри что-то темнеет… Миниатюрная веточка с обломанными хвоинками.
Хеледика взяла ее на ладонь и как наяву услышала шум ветра в овдейских соснах.
В полутемной комнате царил кавардак, словно в гримерке примадонны накануне премьеры. Пахло лекарствами, пудрой, ликером, нездоровым потом, духами, конфетами и перегаром. В кресле развалилась Нинодия Булонг в заношенном кружевном капоте: огромный живот вздымается холмом, кокетливая россыпь завитых локонов, набеленное лицо как размякшая восковая маска.
– Опять пила?! – спросила Зинта с порога.
Да простит ее Милосердная за то, что поддалась гневу, лекаря под дланью Тавше это не красит и в работе не помогает, но терпение у нее иссякло еще на прошлой восьмице.
shy;- Да я вот столечко, с полстакашечки! – пациентка ухмыльнулась с пьяной хитрецой. – За здоровьишко дочурки моей ненаглядной, мы с ней напополам – капелька мне, капелька ей, моей кровиночке… Ха-ха, шучу! Ты же сделаешь так, чтоб ей не навредило? Не удержалась, с кем не бывает? – она сменила развязный тон на заискивающий. – Разве что со святыми не бывает, но я-то не святая вроде тебя, и на такое во время смуты насмотрелась, чего никак забыть не могу, только винишком и спасаюсь, ты пойми…
Зинте хотелось ее стукнуть. Может, и впала бы в грех – порой она делала то, чего сама от себя не ожидала. Но это чревато осложнениями и для Нинодии, и для ее еще не рожденного ребенка.
– Я тоже на многое насмотрелась. Вспомни о том, что ты уже должна была родить, но если будешь в таком состоянии, как сейчас, это почти наверняка закончится плохо. Я замедлила процессы у тебя в утробе, но это не может тянуться до бесконечности, крайний срок – еще полтора месяца. За это время тебе надо подлечиться, поэтому хватит пить и выполняй мои рекомендации. Если хочешь жить.
– Да я уж и сама не знаю, хочу ли я жить…
– Вызвать роды сейчас? Тогда вели прислуге кипятить воду.
– Нет-нет! – сразу пошла на попятную Нинодия. – Я бы еще пожила, дочурку свою Талинсу понянчила…. Не буду больше пить, ни капелюшечки, вот честное слово тебе в том даю!
– У меня твоих честных слов уже столько накопилось, что если продавать их за грош по штуке, на новые туфли хватит.
– Право же, в этот раз удержусь! Давай, лечи меня, буду выздоравливать, чтобы родить да в ясные глазки моей Талинсы посмотреть! Непутевая мамашка у моей кровиночки, куда денешься…
Хуже всего то, что Зинта сама не знала, есть в этом смысл или нет. Хантре привиделось, что Нинодия вместо ребенка будет нянчить остромордого серого щенка. Видящие восемь из десяти ошибаются редко – и все-таки есть шанс, что ребенок выживет, поэтому нельзя опускать руки, но если б еще Нинодия бросила пить и была заодно с лекаркой…
После того как она, призвав силу Тавше, вновь залатала то, что латала уже не раз, пациентка тяжко вздохнула и промолвила:
– Ты, Зинта, сама рассуди, что мне делать? Ноги покалечены, красоты былой не осталось, прежние кавалеры в мою сторону даже не глянут, разве что деньжат выпросить… Какая у меня теперь житуха? Вот и тянется рука за рюмашечкой-подруженькой…
– Ты могла бы открыть школу танцев. Или писать мемуары – у тебя было столько разных приключений, интересно бы получилось. Или можешь научиться какому-нибудь новому делу, которым когда-то раньше хотела заняться, но так и не попробовала.
– Легко тебе говорить, не поймешь ты меня, ох, не поймешь…
– Ладно, дай чего-нибудь из еды, да я пойду, – сердито буркнула Зинта.
Вышла на улицу с куском яблочного пирога – лекарю, призывавшему силу Тавше, после этого надо поесть, чтобы не довести себя до истощения. Не хотелось ей задерживаться в этом доме, похожем на старую шкатулку, набитую сломанными украшениями, ветхими любовными записками да заботливо сохраненными ярлыками с винных бутылок.
Последние кофейные тучи уплыли: на сегодня работа закончена. Аленду окутали нежные с прозеленью сумерки, такие же, как в прошлом и позапрошлом году в начале месяца Пчелы. Зинта петляла по закоулкам при свете волшебного фонарика – подарка Суно. У нее подойдет срок в конце лета, она носила изрядно надоевший шнурованный бандаж, но продолжала лечить больных. Милость Тавше хранила ее от осложнений, да и не бывало такого, чтобы лекарку под дланью постигла какая-нибудь неприятность с родами. Хотя это не отменяло необходимости побольше есть, надо было взять на кухне у Нинодии два куска пирога… Но скоро она вернется домой и поужинает.
Вот и набережная Сойны, впереди мост, по которому они с Хенгедой сбежали от амуши.
– Не трогайте нас, пожалуйста, ничего у нас нет!
– Деньги давай!
Зинта остановилась, а потом решительно повернула в темный закоулок, из которого доносились возгласы. Двое небогато одетых стариков пятились от заступившего им дорогу парня.
– А ну, отвяжись от них! Я служительница Милосердной, во имя Тавше убирайся отсюда, не то навлечешь на себя ее гнев, сляжешь от болячек, и никто тебя не вылечит!
В подкрепление своих слов Зинта вынула из ножен ритуальный кинжал Тавше – пусть убедится, что она именно та, кем назвалась. Обычно это действовало.
Парень обернулся: помятое лицо со следами порезов от бритвы, мутные алчущие глаза. И слабый, на пределе восприятия, запах китонских грибочков, кто другой не учуял бы.
– Уходите поскорее! – бросила она пожилой паре.
Те торопливо заковыляли прочь, старушка поддерживала под руку своего спутника, опиравшегося на трость.
Грабитель чуть было не кинулся за ними, но заметил, что лекарка одета получше, и сделал выводы.
– Деньги давай! Убью!
– Я могу тебе помочь, выведу отраву, и ты перестанешь мучиться.
Он ее словно не услышал:
– Деньги давай, коза порченая! Убью, сука, убью!..
Денег у нее с собой не было: утром взяла на карманные расходы, да все раздала пациентам в бедняцких кварталах, а то какой толк лечить тех, кому еды купить не на что?
Она выставила между собой и грабителем кинжал Тавше, прикрывая живот. Это не то оружие, которое можно использовать против человека, разве что напугать… Он тоже выхватил из-за пазухи нож – движения расхлябанные, но привычно-ловкие.
– Убирайся, именем Тавше!
Вделанный в рукоять кинжала кабошон налился голубоватым мерцанием. Значит, перед ней не человек?.. Кто он – вурван, демон? И почему тогда камень начал светиться не сразу?..
Сбоку скользнула тень. Звук удара, влажный хруст – и из грудной клетки бандита высунулся окровавленный кулак. Парень захрипел, изо рта вытекла темная струйка, лекарка увидела белки его закатившихся глаз – а потом над запрокинутой в конвульсиях головой вспыхнула другая пара глаз, лунно-серебряных с вертикальными зрачками.
– Убрала бы ты эту свою штуку? – примирительно произнес вкрадчивый мужской голос. – Все-таки я спас тебе жизнь и могу рассчитывать на скромную благодарность.
– Ага, вот прямо сейчас уберу! Изыди!
Стряхнув нанизанного на предплечье агонизирующего бандита, демон тут же перехватил обмякшее тело, впился клыками в шею. Капюшон откинулся, Зинта увидела белое лицо и гриву серебристых волос. Это Серебряный Лис, один из князей Хиалы, приятель Эдмара и Нинодии. Лекарка рванулась было уйти, но передумала. Стояла и угрюмо смотрела, как он насыщается, а демон косил на нее мерцающим глазом. Наконец отшвырнул затихшую жертву, утер окровавленный рот и осклабился:
– Неужто хочешь поблагодарить? Приятная неожиданность… Один мой нежно любимый знакомый однажды сказал, когда плакался мне в жилетку: «Такие, как он, никогда не говорят спасибо таким, как я», – а я ему на это: «Да брось ты этого мерзавца, ты от него не только спасибо не дождешься, он тебе и еще кое в чем отказывает…»
– Благодарю тебя за то, что выручил, – перебила Зинта, не дожидаясь, когда собеседник умолкнет – слыхала она о том, что Серебряный Лис известный болтун. – У меня к тебе разговор, только давай куда-нибудь отойдем, чтоб не около покойного, добрых ему посмертных путей.