Рыжий еще брякнул, мол-де амулет защищает от гнева и глупости начальства, однако это было бессовестное вранье, чтобы возвести поклеп на доброго Шнырева господина. Когда маленький гнупи показал свое сокровище тетушке Старый Башмак (только ей и показал, а то ведь каждому захочется!), та поглядела, помолчала в раздумье и промолвила: «Не для этого твой оберег предназначен, а для чего – никак не могу ухватить, вильнет хвостом да исчезнет. Чую только, что он тебе пригодится. Не расставайся с ним, держи при себе».
Вначале он собирался найти надежное потайное место, чтобы не отобрали, но раз мудрая тухурва велела держать при себе, последовал ее совету. Смастерил мешочек на тесемке, чтоб этакая красотища никому в глаза не бросалась, и стал носить на груди под курточкой.
Кабаюн – старое каменное царство. Бывают горы и повыше, в нахлобученных снежных шапках и тысячелетних ледяных панцирях, про них написано в книжке, которую читал ему Кем. Пусть Кабаюн до них не дорос – хе-хе, он рядом с теми поднебесными кручами, как гнупи рядом с человеком! – здесь тоже были и верхушки, и расщелины, и обрывы. Вот бы попалась речка, и через нее мостик – от амуши он тогда запросто улизнет, им Условие не позволяет переходить по мосту через текучую воду, зато для черноголового народца такого запрета нет. Правда, скумоны и стиги все равно не отстанут, но смекалистый Шнырь придумает, как их перехитрить.
Несподручно бежать с ножом наперевес, он ведь на человеческую руку рассчитан, а для гнупи длиннющий. Пару раз чуть на него не напоролся, прыгая со склона по зубьям-уступам, но все равно не бросил. А ну как понадобится, если амуши его настигнут? У этих пугал крови в жилах всего ничего, зато кровь у них первостатейно волшебная! Коли тебе доведется отведать хоть каплю этой крови, обретешь небывалую силу – тяжеленный валун с места сдвинешь, помчишься как ветер, стенку лбом прошибешь. Только для этого надо быть кем-нибудь из народца, на человека не подействует, не то ушлые маги давно бы уже переловили всех долговязых ради ихней чудодейственной кровушки.
Хватает этой силы ненадолго, но чтоб уйти от погони – в самый раз. Когда наступал час правдивых сказок, об этом говорили и тетушка Весёлое Веретено, и тетушка Старый Башмак, и другие тухурвы. И всякий гнупи знал стишок-считалку:
Кто амуши кровь слизнет,
Чудо-силу обретет.
Перепало – не зевай,
Что есть мочи убегай!
Ежели загонят в угол, он пырнет амуши ножом, чтобы брызнула кровь. Только в тех же сказках говорится, что пустить им кровь непросто. Обычно у них сухие раны – все равно, что стебель рассечь, сукровица не в счет.
Уж он постарается, изо всех сил ударит! Но лучше бы просто убежать от них, лучше бы за следующей горкой оказался мост…
Ни выбеленные лунным светом костяные ящеры, ни еле видные, как сгустки тьмы в ночи, шары-кровососы на беглеца не нападали. Злыдни, которые их послали, хотели захватить храброго Шныря живьем, чтобы замучить и слопать без соли. А стиги и скумоны если набросятся, растерзают в клочья, до того они жадные и безмозглые.
Шнырь подивился, что Лорма не отправила в погоню сойгрунов, эти бы в два счета его поймали. Но хватит и таких загонщиков: когда взойдет солнце, глаза начнут слезиться, и он уже не сможет так прытко удирать, тут-то его и настигнут.
Он чуял, что развязка близка. Пропадет он один-одинешенек, бросили его на лютую смерть, а он-то думал, что они с Кемом друзья, как в той книжке… Тут же мелькнуло, что вовсе Кем его не бросал, наоборот – на спину посадил, чтобы с собой забрать, и если бы не помешало какое-то непонятное колдовство, они бы спаслись вместе. Подумал об этом, но в следующий миг эту мысль вытеснила горькая обида: бросил, бросил… Так оно и думалось – то одно, то другое, словно мячик прыг-скок.
Все это мельтешило в голове на бегу, главное – мчаться без остановки! И не потерять нож, это будет последний шанс, если амуши его схватят.
Когда округлые шерстистые горы замаячили на границе земли и неба, Кем сказал: «Кабаюн с нами заодно». Может, и заодно, может, и подвернулась бы спасительная лазейка, будь у Шныря хоть немного времени, чтобы перевести дух да осмотреться. А то ведь злыдни висят на пятках, только и остается улепетывать сломя голову… Ну, и кончилось тем, что его загнали в тупик.
Попытался взбежать по отвесному каменному склону, как умеют только гнупи, которые досаждают по ночам горожанам, топоча по стенкам. Всего-то на два своих роста не дотянул до верхушки – сил не хватило, он же полночи драпал без передышки!
Свалившись вниз, Шнырь всхлипнул, схватил упавший рядом нож, приподнялся на четвереньках – и обнаружил, что его взяли в кольцо зубастые скелеты о шести лапах и зловещие темные шары, самый большой из которых был выше его макушки, а самый мелкий размером с яблоко. Будь он человеком, враз бы накинулись, но гнупи не их добыча, им с него никакой сытости.
От скумонов, которые катались вокруг, шурша мелкими камешками, пахло свернувшейся кровью, а от застывших, как изваяния, стигов – только старой высохшей костью. С этими не договоришься, они и разговаривать-то не умеют.
Шнырь сидел в окружении, тяжело дыша, и все поджилки у него тряслись от огромного, как ночное небо, страха. Отчаянно надеялся, что вот-вот появятся господин Тейзург с Крысиным Вором, разгонят всех оглоедов… Но вместо них из темноты появились долговязые пугала в обтрепанных балахонах, с глумливыми ухмылками до ушей и серебрящимися в лунном свете травяными космами.
– Ах ты, бедняжка, – просюсюкал один из них, у которого свисала с подола нарезанная ленточками бахрома из человечьей, судя по запаху, кожи. – Бросили тебя твои друзья?
Так и есть, бросили. Господин Тейзург возьмет заместо него другого гнупи на побегушках, а о Шныре все и думать забудут – и господин, и рыжий, и Кем, иначе давно бы его отсюда забрали.
– Для людей такие, как ты, все равно что мухи или комары, – продолжил амуши притворно сочувственным тоном, присев напротив. – Тебя предали, на кой ты им сдался? Ты их забавлял, за это тебя и держали, но для людей что один гнупи, что другой – никакой разницы.
Это была истинная правда, и Шнырю хотелось расплакаться, но это не помешало ему привести в исполнение заранее придуманный план. Он ведь уже успел приготовиться. Ринулся на врага, словно пружиной подброшенный, и вонзил нож под ключицу над засаленным воротом балахона.
В следующий миг его вздернули в воздух, а потом шмякнули о землю. Звякнул отлетевший нож.
– Неплохая попытка, – заметил собеседник, тронув длинным когтистым пальцем порез, из которого выступило чуть-чуть сукровицы. – А я-то думал, зачем такому маленькому гнупи такой большой ножик? Вот зачем! Учтем, учтем… Это тебе тоже зачтется.
– Полезай в мешок! – приказал другой амуши, в балахоне, украшенном мертвыми бабочками, позеленелыми монетками и рыболовными крючками. – Раз-два, полезай!
Шнырь затравленно зыркнул по сторонам, изготовившись дать деру, но злыдни окружали его со всех сторон.
Амуши подобрал нож и широко ухмыльнулся:
– С чего начнем, с ушей или с твоего разнесчастного вислого носа? Три-четыре, полезай!
Шнырь подчинился, заполз в вонючий пыльный мешок, а то ведь на месте покромсают.
Несли его долго. Порой кололи и щипали сквозь мешковину. Он жалобно вскрикивал, но куда больнее было думать, что его и впрямь предали, бросили, все-все его бросили, никому он не нужен, и никто слезинки не прольет, когда его горемычные косточки будут мокнуть под дождем и сохнуть на солнце. Или, быть может, его все-таки спасут в последний момент?..
Пленника вытряхнули из мешка во дворе одинокой заброшенной постройки, мимо которой они с Кемом проходили минувшим вечером. Каменная кладка в пятнах копоти, словно здесь что-то сгорело. Дырявая крыша с птичьими гнездами пронизана звездными лучами. Из проема тянет загаженным курятником: похоже, тут повадились ночевать крухутаки, но сейчас ни одного нет дома – пернатые оракулы, которые всё про всех знают, предпочитали держаться подальше от Лормы с ее неблагой свитой. Глинобитный забор большей частью развалился, а то, что осталось, оплетено горным вьюном, лишь поэтому не рассыпается.
Шнырь сразу навострился тикануть через ближайший пролом. Пока тащили в мешке, он успел отдохнуть, а от страха у него завсегда крылья на пятках вырастали – сами Великие Псы не догонят! Но злыдни оказались из догадливых, мигом схватили за руки, за ноги, посадили на цепь. И давай гримасничать, дразниться, куражиться, словно над пойманным зверьком.
Цепь была ржавая, но толстая, одним концом она цеплялась за вбитое в стену кольцо, другим за браслет у него на лодыжке. Надежно сработанное хозяйство: был бы напильник, и то пришлось бы пилить целую восьмицу. Наверное, в прошлом тутошние жители держали на цепи собаку или кого-то еще.
Мучительный ужас заполнил Шныря от макушки до пят – словно какое-то постороннее существо без спросу влезло в твою шкуру и холодит кровь, трясет поджилки, напускает в голову зыбкого стылого тумана, захватывая все больше места, заставляя тебя сжиматься в бессильный комок. Глумившиеся над ним амуши вполовину старались напрасно: из-за этого всеядного ужаса, который нельзя израсходовать, стремглав улепетывая, Шнырь почти не слушал, как над ним издеваются. Сидел, будто сломанная кукла – с той разницей, что куклы не дрожат.
Уже начинало светать, когда со стороны Исшоды послышалось звяканье бубенчиков, и на склоне показался паланкин. Несли его люди, по пояс голые, лоснящиеся от пота. Бежали рысцой, тяжело дыша. Гнупи издали почуял, что они зачарованы. Следом трусило еще полторы дюжины человек в худой одежке, их окружали амуши – погонщики и охрана. Катившийся сбоку скумон попытался прыгнуть на крайнего пленника, но один из амуши сбил его метким пинком.
Шнырь смекнул, что эта обмороченная толпа здесь не просто так: запас еды для Лормы. И стало ему совсем худо, гнупи-то ей схарчить и вовсе минутное дело. Хотя вурваны не охочи до народца, им человечину подавай. Но кто помешает этим злыдням замучить его до смерти?