А поскольку никаких документов у моряка не было, кроме сопровождавшей его истории болезни, и имелась только запись «Старшина 1-й статьи Воронов. Бежал из финского плена», им заинтересовался обслуживавший госпиталь особист старший лейтенант Винник.
До сорок третьего года он служил в системе ГУЛАГа, откуда за провинности был переведен в органы военной контрразведки. Специфику ее работы знал слабо и активно применял в деятельности лагерную, выдавая «на-гора» дела по измене родине, контрреволюционной деятельности и саботажу.
Не миновала эта чаша и Воронова.
Вызванный к старшему лейтенанту на беседу, он ему сразу не понравился независимым видом и строптивостью.
В лагерях Винник привык работать с другими людьми, сломленными и запуганными.
— Так говоришь, попал в плен без сознания? — прищурил он бровь, когда Тим рассказал все, как было.
— Именно, — кивнул отросшим чубом старшина. — В противном случае я бы застрелился.
— А кто это может подтвердить? — наклонился к нему особист. — Смотреть мне в глаза и отвечать. Быстро!
— Никто, я очнулся спустя сутки в лагерном бараке.
— А потом тебя завербовали и перебросили за линию фронта, — вкрадчиво сказал старший лейтенант. — И с каким, интересно, заданием? Отвечай, сука!
— Ты на меня не ори, — нахмурился раненый. — Никто меня не вербовал. А в каком районе вышел, с чем и кому, я тебе сказал. Возьми да проверь, это твоя работа.
В следующий момент особист дал ему в челюсть, Тима снесло с табуретки.
Потом были арест, одиночка и еще пара допросов с пристрастием. Все доводы о ценном грузе в тундре Винник посчитал ложью, сфабриковав за неделю дело.
Скорым был и трибунал, где зачитали только протоколы.
За измену Родине в форме сдачи в плен Воронова, разжаловав, приговорили к расстрелу. Но, проявив социалистическую гуманность, заменили на штрафную роту.
Через неделю рядовой Воронов принял свой первый бой в новом качестве под Харьковом.
Роте штрафников, в которую он попал, приданной одному из стрелковых полков, было приказано взять село Малиновка в полосе наступления полка, где находился немецкий штаб с охраной и узлом связи.
— Значит так, — выстроив роту в составе полутора сотен человек в порубленном снарядами леске, прошелся перед строем ее командир — старший лейтенант Васильев. — Там, — обернувшись, ткнул пальцем за извилистую линию видневшихся на опушке окопов, — сидят фрицы. Задача роты выбить их и захватить село. Вопросы?
— А если не захватим? — раздался чей-то голос с левого фланга.
— Кто побежит назад, тот будет расстрелян, — покосился туда офицер. — Командиры взводов! Личный состав на исходную!
Бряцая котелками и оружием, рота направилась к окопам, где, спустившись вниз, заняла определенный ей участок.
— Ну, все. Тут нам и хана, — положив на бруствер винтовку, сказал Тиму сосед, судя по виду, из блатных, в наколках и с золотой фиксой.
— Не каркай, — сказал бывший старшина, пришлепнув диск на ручник, — поживем — увидим.
Атака началась с артподготовки.
Где-то за леском ударили несколько батарей, и линия вражеской обороны вспучилась разрывами.
— Так их, в душу бога мать! — прижимаясь к стенке окопа, прокричал Тиму сосед справа, примыкая к трехлинейке штык. — Щас будет сигнал к атаке!
Артподготовка длилась минут пять, потом затихла, и в небо с НП полка унеслась зеленая ракета.
— Вперед! — заорал старший лейтенант, ему завторили свистки взводных, и штрафники стали выскакивать из траншей. Одни молча, другие с соленым матом.
Вымахнув из своей, Тим удобнее перехватил ручник и побежал вперед, за парнем с трехлинейкой. Справа и слева от них, стуча каблуками в землю и вразнобой паля в сторону немецких траншей, разворачивалась в атаке рота.
Судя по далеким крикам «ура!» на правом и левом флангах, там в атаку пошли батальоны полка, что придавало силы.
Дым над немецкими позициями между тем рассеялся, и они ожили.
Навстречу атакующим с воем полетели мины, затем ударили пушки из села, вслед за ними залаяли пулеметы.
Впереди Тима стали падать бойцы, кто-то с воплем рванул назад, а бежавшего сбоку, метрах в пяти, взводного разнесло на куски прямым попаданием мины.
На половине пути атака стала захлебываться. Бросавшиеся из стороны в сторону и теперь уже яростно вопящие штрафники начали выдыхаться, а некоторые пятиться и искать укрытия.
— Вперед! Вперед, мать вашу! — надрывались командиры, пиная сапогами залегших бойцов, в грохоте и вое боя.
Спасли положение штурмовики.
Три звена беззвучно вынеслись из глубины тыла, на бреющем пронеслись над полем, земля дрогнула, и немецкие позиции вновь затянуло дымом.
Запаленно дыша и обливаясь потом, Тим вскочил на развороченный бруствер, расстрелял в упор устанавливающий опрокинутый МГ немецкий расчет, затем обрушился вниз и дал длинную очередь вдоль окопа.
Сзади на него прыгнул эсэсовец, замахнувшись кинжалом, но парень с трехлинейкой ловко всадил ему в бок штык — на тебе, сука!
Через окоп перепрыгивали другие штрафники, и скоро бой завязался в селе, где длился еще час, штаб был уничтожен.
Вечером, на окраине того, что осталось от Малиновки, выстроили остатки штрафной роты. Семьдесят три бойца, включая командиров.
Остальные были закопаны в воронках от авиабомб, а полтора десятка раненых отправлены в тыл как «смывшие кровью».
Воронова комроты назначил командиром отделения, взамен убитого, спросив:
— Давно ли воюешь?
— С июня сорок первого.
— Неплохо, — кивнул Васильев.
А утром, после завтрака, на околице села перед строем расстреляли блатного по фамилии Забралов. Во время атаки он бросил оружие и был пойман на второй линии обороны.
Наступление по всему фронту продолжалось.
Штрафная рота приняла новое пополнение и в составе 13-й армии под командованием генерала Пухова двигалась на запад.
После форсирования Днепра Тим снова отличился, подорвав гранатами вражеский дот и получив при этом легкое ранение. Как результат, его реабилитировали, восстановили в звании, а еще предложили остаться в роте заместителем командира взвода.
— Ты парень лихой, у нас тебе самое место, — сказал теперь уже капитан Васильев в присутствии командира полка.
Воронов дал согласие.
К началу сорок пятого он уже был лейтенантом и командиром взвода, имея два ордена Красной Звезды, а за месяц до начала Сандомирской операции ему вручили медаль «За отвагу».
Ею, тогда еще старшина первой статьи Воронов, был награжден за воздушные десанты в тыл врага в самом начале войны, награда нашла героя.
В боях на Сандомирском плацдарме у Тима случилась встреча, по одному из принципов переменного контингента, «Бог не фраер, он все видит».
Рота капитана Васильева была сведена с офицерским батальоном, получившим название сводного, который выдвинули на один из основных участков наступления.
За сутки до его начала Тима с другими офицерами вызвали к комбату для постановки боевой задачи. А когда он вместе с ротным и еще тремя взводными возвращался по заснеженному лесу назад, заметил у одного из костров, где грелся переменный состав, знакомое лицо, врезавшееся в память.
— Я, Петрович, чуть задержусь, — не веря своим глазам, сказал Воронов.
— Что, земляка встретил? — хмыкнул ротный. — Бывает.
Когда офицер подошел к сидевшим у потрескивающего огня, все встали.
— Ну, здорово, капитан Винник, — обратился Тим к крайнему, в замызганной солдатской шапке и ватнике. — Вот и встретились.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант, — вздрогнул тот, — я вас не знаю.
— Отойдем, — недобро улыбнулся Тим, — я напомню.
Когда сделав десяток шагов в сторону, они остановились у высокой сосны, Воронов, вынув из кармана папиросу, закурил и пару раз глубоко затянулся.
— Госпиталь в Ярославле, ты особист при нем, а я изменник Родины.
В глазах Винника метнулся страх, задрожали губы.
— Узнал, гад, — выдул из ноздрей дым Тим и врезал бывшему чекисту по морде. Тот рухнул в снег, прикрыл голову рукой и тонко завыл.
— Эй, лейтенант, ты чего?! — заспешил к нему рослый сержант. — Я замкомвзвода Варава, а это мой солдат. В чем дело?
— Из-за этой твари в сорок третьем я получил расстрел, — кивнул на лежавшего Тим. — А теперь вот встретил здесь, есть в мире правда.
— Вон оно что, — нахмурился сержант. — Встать и быстро на место!
Когда тот, косолапя валенками, побрел к костру, откуда на них хмуро взирали штрафники, сержант наклонился к Тиму:
— Я бывший майор, сам был под расстрелом. Понимаю.
Затем был трехнедельный кровавый бой, в котором полег почти весь сводный батальон, в том числе и Винник.
Победу Тим встретил в Берлине.
А когда наступил август, демобилизованный лейтенант следовал воинским эшелоном в Россию.
На стыках гремели вагоны, в открытые окна рвался ветер, паровоз оглашал затихшие поля победным ревом.
Через неделю, одуревший от пересадок и станционной суеты (все куда-то ехали и перемещались), лейтенант добрался до Ростова, от которого мало чего осталось.
Вокзал превратился в груду развалин, мост через Дон был взорван, и с его искореженных пролетов мальчишки удили рыбу, а все видимое вокруг представляло хаос из битого кирпича, бетона да сгоревших зданий, густо покрытых копотью.
— Наворотили, сволочи, — поиграл желваками Тим и стал проталкиваться с перрона к выходу в город.
Чуть позже он шагал по разбитой улице с остовами домов в сторону центра. Там сохранилось несколько административных зданий и шел разбор завалов.
В подъезжающие самосвалы немецкие военнопленные, орудуя кирками и лопатами, загружали битый кирпич со щебнем, покореженные балки и другой хлам.
Их охраняли запыленные автоматчики, с коричневыми от загара лицами.
— Слышь, браток, — подошел Тим к одной из груженых машин, у которой водитель в гимнастерке без погон, залив в радиатор воды, закрывал крышку капота. — Ты, случайно, не в сторону Солдатской слободы?