Филон опять сидел у старосты на дворе, пачкал глиной скамейку и грелся на солнышке. Лукерья косилась на него недовольно, пробегая к курятнику или в хлев, но ничего не говорила. То ли привыкла, то ли времени не было постоянно гнать незваного гостя, то ли неудобно казалось на деверя, пусть и бывшего, голос повышать.
«А они ведь ночью в постели полезут, — с ужасом понял Зверев. — По старым привычкам: ночью в дом, под крышу — и под одеяло. Бродить станут вокруг, в окна и двери стучаться».
Опасно это, нет — но люди такого кошмара долго не выдержат. С мертвецами своими в общей деревне, на общем дворе, а то и под одной крышей жить! Или с ума сойдут, или, что скорее, — разбегутся куда подальше, и никакой Поместный приказ[20] не разыщет.
— Давай, Фрол, собирай свою сходку, — поторопил старосту князь. — Ищите этого чертова колдуна, ищите! И еще, пошли какого-нибудь мальчонку по деревням. Пусть глянет: у них там спокойно — или это по всей земле такое безобразие творится?
Сам он пробежал по тропинке вниз, к кораблю, — и там в его объятия кинулась заплаканная жена:
— Что же это, Андрюша? Что же это творится, что деется?! Мертвецы по свету бродят, креста святого не боятся, люд православный тревожат…
— Что, и сюда приходили? — встревожился Зверев.
— Нет, слава Богу, — перекрестилась женщина, — Пречистая защитила. А ты, ты как же? Тебя не поранили, не заразили?
— Ерунда, — отмахнулся Андрей, — я боярин, ремесло мое такое — сражаться. А с ляхами, упырями или басурманами — все едино. Пусть они меня боятся. А мне их страшиться нечего.
— Милый ты мой… — Супруга чуть отступила, пригладила его щеки ладошкой, спохватилась: — Да ты ведь голодный! Видела я, ты к столу и присесть-то не успел. Давай, огурчиков соленых откушай, убоины вяленой. А вечор в новой печи велю мяса стомить. Глянь, какая стоит, крепкая.
— Ой, не до еды мне, милая. Пахом где?
— Да ведь ты сам его куда-то в лес отправил.
— Не вернулся, значит? Плохо. Ладно, подожду…
— Стало быть, покушаешь?
— Не сейчас…
Андрей поднялся на палубу, открыл дверцу в узкую, сходящуюся к задней стене клином, кладовку между бортом и комнатой в носовой надстройке, с тоской полюбовался четырьмя смазанными салом пищалями. Эх, залпом бы, да из четырех стволов… Только причинит ли картечь вред бродячим скелетам или просто между ребрами пролетит? Вот без отрубленной ноги никакой зомби ходить не сможет. Поэтому Зверев выбрал два бердыша, с ними вернулся на причал:
— Левший, держи. С оружием баловать приходилось?
— Токмо с топором и саблей, княже. И рогатиной.
— Ну, так это то же самое. Вот так колоть, вот так рубить, вот так резать, вот так закрываться, — показал Андрей основные способы обращения со своим изобретением. — Понял? Ну, давай, потренируйся пока.
— Никак сюда идут порождения адовы? — ахнула княгиня. — Девки, на судно бегом, в людскую прячьтесь. Идут, Андрей?
— Не должны. Здешние покойники по своим домам потянулись. С ушкуя же никого нет. Стало быть, и брести сюда некому.
— К чему же топоры сии, солнышко мое ясное?
— На всякий случай. Когда вокруг такое творится, ко всему нужно готовым быть.
Он взял бердыш за древко, рубанул им воздух, тут же перехватил под косицей, провел на уровне груди, словно вспарывая чей-то доспех, уколол, ударил подтоком, крутанулся вокруг оси, снова выбросил оружие на всю длину:
— Отлично. И клинок уравновешен, и древко плотно сидит. С таким оружием сам черт не брат. Давай, Левший, попробуй. Прикройся… вперед выброси, с протяжкой, чтобы резало все, чего касается. Вскинь и рубани тут же. Теперь укол. Вперед кончиком лезвия, назад подтоком… Вот видишь, получается.
— На одной ноге много не накрутишься, Андрей Васильевич, — оперся подтоком о землю холоп.
— А я тебя перед трапом поставлю. Там ни отступать, ни крутиться не надо. Просто стой до конца, и вся недолга.
— Андрюша… Может, пока тихо все, покушаешь?
— Трифон, кстати, где? С Пахомом я его не посылал, здесь тоже не вижу.
— Он, Андрей, пару дней после того, как ты его к дереву велел привязать, тут крутился, помогал. Дров, вон, один сколько напилил и наколол. Опосля пропал. Уж не знаю, что и думать. Случилось, верно, что с холопом? Может, зверь дикий напал? Или эти, мертвые, загрызли.
— Знаю я, кто его загрыз, паразита, — сплюнул Зверев. — Пользуется, алкаш, что в последние дни у меня хлопот много было. Совсем про него забыл. Ладно, с колдуном управлюсь — за все сквитаемся. Он у меня до самой смерти про отраву свою забудет.
— Ты так говоришь про него, милый… А вдруг беда с ним? А ты, не зная, с такой ненавистью про него сказываешь. Не сбежал же он. Куды здесь бежать?
— Отчего с ненавистью? С любовью, Полюшка, с любовью. Пить отучу — золото, а не человек будет.
— Это хорошо. Так снеди велеть достать? Коли гречу с салом и мясом вяленым запарить, то совсем как свежее будет… — Княгина хлопнула в ладоши: — Агафья, Софья, куда вы пропали? Кувшины чистые доставайте, крупу, сало… Левший, где у нас крупа и сало?
— Дык, в подвале, матушка. Велишь достать?
— Ой, что это? — Со стороны деревни послышался странный звук — точно лошадиный вопль боли и отчаяния, усиленный стократно. — Ужель еще какое бесовство случилось?
Мужчины, прислушиваясь, крепче сжали бердыши.
Прошло минут пять — ничего не происходило. Княгиня, спохватившись, захлопотала:
— Так ты покушаешь, сокол мой ясный? Мы-то с девками хоть пирогов перехватили. О чем я? Крупа, сало… Левший, чего стоишь?! Неси! И девкам моим покажи, где припасы лежат, дабы впредь сами знали. Левший, чего застыл?
Холоп ее словно не слышал — он вперился круглыми глазами в тропинку, идущую к причалу. По ней, постоянно подпрыгивая, бежал забрызганный кровью и увешанный какими-то склизкими ошметками мужичок в мохнатых штанах и вывернутой наизнанку меховой душегрейке на голое тело. Влажные взлохмаченные волосы украшали куски мха и прошлогодние перепрелые листья. За этим чудищем мчались крестьяне, сжимая в руках косы, вилы с острыми деревянными зубьями, топоры. У некоторых баб имелись серпы и даже кухонные ножи. Возглавлял процессию Фрол, глаза которого горели праведным гневом.
Скатившись к самому причалу, чудище остановилось, вперило палец в Андрея и снова запрыгало:
— Колдун, колдун, колдун!
— На костер колдуна! Смерть колдуну, смерть! — Толпа обогнала уродца, выхлестнулась на причал.
— Что здесь происходит, смертные?! — Андрей, чувствуя, как вскипает в груди ярость, сделал шаг навстречу и рубанул бердышом воздух. — Это кто колдун?! Вы куда приперлись, шпана голозадая?! Вы на кого голос повышаете?! Страх совсем забыли, смерды?!
Толпа затормозила, завороженно наблюдая за сверкающим на солнце огромным стальным полумесяцем.
— Я князь ваш, смерды! Первый после Бога над землей здешней! Власть, Господом и государем поставленная! Забыли, олухи царя небесного? Так ведь я и напомнить могу!
— Колдун, колдун, колдун! — продолжало подпрыгивать страшилище, указывая на Зверева пальцем.
Князь Сакульский, гневно втянув воздух, отбросил бердыш и, как есть, в одной ферязи, наброшенной поверх тела, пошел прямо на косы и вилы. Смерды своего оружия не опустили, но попятились, расступаясь в стороны. Андрей склонился над мохнатым страшилищем, схватил за подбородок, вонзился в его глаза взглядом:
— Ты что про своего князя молвил, отрыжка старого енота? Тебя кто этому научил? Кто-о?! Левший! — Сграбастав знахаря за шиворот, он проволок примолкшего уродца мимо смердов и швырнул холопу: — Пятьдесят плетей юродивому! Коли ума нет, пусть задницей уроки запоминает. Только сперва в реке прополоскайте, а то кнут испачкается. Фрол, мальца по деревням послал?
— Послал, Андрей Васильевич, — как-то неуверенно дернул головой староста.
— Вернулся?
— Нет еще, княже…
— Тогда тебе гонца ждать надобно, а не за безумцами немытыми бегать… — Зверев походя влепил какому-то мужику затрещину: — Почему в шапке перед князем?
Снизу послышался визг: Левший, отложив оружие, спихнул знахаря с причала, а теперь, улегшись на живот, пытался выловить обратно. Ушкуй стоял, естественно, на глубине, а умел плавать несчастный провидец, нет — никто не поинтересовался.
— Так ты кушать будешь, князюшка мой, — кашлянув, вернулась к главному вопросу Полина.
— Обожди, милая. Сперва деревню от напасти хоть как-то оборонить нужно. Раз уж я тут князь, то на мне эта обязанность и висит, за меня мой долг никто не исполнит.
— Что, так не емши и пойдешь?
— Я быстро, Полина, — пообещал Зверев и осенил себя крестным знамением, после чего вытянул нательный крестик, поцеловал: — Вот те крест святой, быстро управлюсь.
Доказав этим жестом свою принадлежность к православию, а не темным магическим наукам, Андрей уже совсем уверенно повел притихшую крестьянскую толпу обратно в Запорожское, на ходу лихорадочно вспоминая уроки и заговоры мудрого Лютобора. Эх, конспект надо было вести, конспект!
— Святой воды, стало быть, у вас нет. Нет воды… — задумчиво пробормотал он, подходя к деревне. — Нет воды. А как с нею хорошо бы было… Фрол!
— Чего велишь, княже? — Староста молниеносно сдернул с головы «пирожок».
— Колодцев сколько в деревне?
— Два, княже. За двором моим и у Авдотьи, что на отшибе.
— Значится, так, — остановился на околице Зверев. — Принеси мне сюда котел медный, по ковшу воды из каждого колодца, по горсти золы из каждой печки и ветку полыни. То есть целиком сорви, а не отростки ощипывай. Это только так называется. Стой! Я еще не все сказал. Вон, у вас луг не вспаханный. Пусть хозяева мертвецов туда выгонят, чтобы на виду были.
— Сожжешь, княже?
— Не жалко родичей-то? Не трону я их. Просто вас пока огражу, смертные. Все, ступай.
Селяне, выслушав наказ, послушно разошлись — лишь после этого Зверев позволил себе ощутить меж лопаток предательский холодок и облегченно перевести дух. Косу как оружие не оценит лишь тот, кто не пробовал остроту ее каленой кромки, кто не видел, с какой легкостью смерды ею владеют. Да и на вилах окончить свои года князю Сакульскому не хотелось. Превратиться в обугленную тушку — не продав добытого с таким трудом золота, не проведя еще одной ночи с Варей в ароматном стогу, так и не узнав, чем окончился сериал Джорджа Лукаса? Ну уж нет! Так просто он ни мужика