казались безобидными, но на каждого из них приходилось тратить время.
— Меч, Пахом, меч!
По тропинке скатывались новые десятки квелых, медлительных, ни на что не годных мертвяков — но что будет, когда они тупо завалят Андрея и холопов своей массой?
— Ме-еч!
— Вот, княже…
Андрей ощутил в своей руке ладную теплую рукоять и тут же перешел в наступление, прорубая грудины, отсекая черепа, расшвыривая почернелые от земли руки, подрезая бедра. После весла отлично уравновешенный клинок казался пушинкой, и Зверев в считанные минуты превратил в прах не меньше полусотни мертвецов.
— Ты думал, я тебя не найду? — донеслось с тропинки радостное шипение. — Ты думал, что запер меня в могиле? Думал, у меня не найдется силы против твоего зелья? Ты обмолвился, что, если у меня есть могущество, я должен забрать посох сам. Вот я и пришел, несчастный. Пришел за копьем и твоей жизнью.
— Ну, так иди сюда! — задорно посоветовал князь, разрубая пополам очередного неуклюжего врага. — Иди и покажи мне, на что способен!
Нового противника он развалил на две части, просто дернув мечом снизу вверх, а тот, что пытался дотянуться до Андрея слева, расплющился от рухнувшего на голову меча.
— Всех побью!!! — подбодрив себя победным воплем, врезался в костяшно-глинистую массу рыжий Риус.
Бердыш творил чудеса и в неумелых руках, разрубая по два-три покойника зараз. Стало ясно, что уж теперь-то живые воины точно одолеют мертвых. Тем более что свыше трех сотен бойцов Белург все равно привести не мог. Достаточно каждому одолеть по сто врагов — и дело в шляпе.
Зверев развалил от ключицы до бедра ближайшего мертвеца, ударом оголовья в лоб опрокинул другого, отрубил вцепившуюся в горло грязную руку, сильным пинком выбил бедро еще у одного скелета — и впервые за утро сделал шаг не назад, а вперед, к опершемуся на посох северянину.
— Сказать, в чем твоя главная ошибка, несчастный человечек? — ехидно поинтересовался колдун. — Ты слишком полагаешься на силу, в то время как есть высшая мудрость, недоступная твоему пониманию.
Он отпустил посох и протянул вперед обе руки, вывернув ладонями вверх:
— Лабрахо когри втонгу шигро, ригана гдонхи ыгного ши-ши…
Андрей ощутил во всем теле страшную боль, которая скрутила судорогой все его мышцы, вывернула суставы, заставила скрючиться, осесть к самой земле.
— Вот и все, несчастный! — Колдун наклонился, подобрал выпавшее из рук молодого человека оружие, выпрямился, плашмя скользнув клинком по его горлу, после чего положил его на шею поверженного противника сзади. — Теперь ты умрешь. Твое тело будет скормлено собакам, а душа закопана в навоз и раздавлена без остатка. Твои жены и дочери станут моими наложницами и наложницами моих слуг. Каждый день они будут проводить в муках, а каждую ночь — в позоре. Они будут молить о смерти каждого, кто пожелает позабавиться их безропотным телом. На лбу твоих сыновей будет выжжено тавро раба.
Мертвецы прекратили наступление и раздвинулись в стороны, давая господину закончить схватку, Пахом и Риус в бессилии опустили оружие, а женщины застыли от ужаса. Андрей же с трудом довел скрученную руку до висящего на поясе бурдючка, а сжать его мучимым судорогой пальцам удалось лучше всего. От резкого давления вылетела пробка, зелье плеснулось наружу, и Зверев крутанулся, защищая себя магическим кольцом. Телу сразу стало легче. Остатки жидкости князь вылил на себя, мазнул по лицу и волосам.
— …С выжженными глазами они станут таскать повозки под стрелами врага и кнутами своих хозяев, — продолжал распинаться Белург, постукивая клинком по княжеской шее.
— Сказать, в чем твоя главная ошибка, колдун? — тяжело спросил Зверев. — Ты слишком доверяешься магии, когда есть более простое и надежное оружие…
Он резко откинулся на спину и взмахнул рукой. Вылетевший из рукава кистень врезался колдуну в колено, ломая старые кости, — и Белург, взвыв от боли, повалился на бок. Он тут же попытался перевернуться на спину, вскинуть оружие — но просвистевший в воздухе кистень ударил по пальцам, дробя суставы и выбивая рукоять клинка, потом врезался колдуну в грудь, в лоб, в плечо, в руку…
— Ты плохой хозяин, колдун. Ты плохой провидец и плохой боец. Ты плохой рассказчик и невероятный хвастун. Твой язык всегда станет твоим наказанием, сколько бы ты ни жил на этом свете, безмозглое трепло…
Белург извернулся, на четвереньках, приволакивая ноги и припадая на руку, пополз в траву, в кустарник вверх по склону, а Зверев шел следом и бил его, бил куда попало, пока не понял, что таким способом убить колдуна все равно не получится. Его чародейскую душу способен пришпилить к вечности только загнанный в черное сердце заговоренный клинок.
— Пахом, меч! Дай мне меч!
Холоп кинулся к легендарному оружию — и тут же, очнувшись, к нему бросились мертвецы. Человек оказался проворнее — но древних воинов было больше, и они окружили дядьку плотной стеной. Клинок замелькал, разрубая костяки. Князь выругался, заскрипел от бессилия зубами — и поспешил на выручку. С другой стороны в толпу врезался Риус. Вдвоем они быстро рассекли неуклюжих врагов, часть из них швырнули с причала в реку, других раскромсали на безопасные обрезки — но время ушло, и искать среди зарослей живучего колдуна было уже бесполезно.
— Я все равно найду тебя, Белург! — закричал Андрей. — Я исчерчу все княжество заговоренными линиями, я привезу охотничьих собак, я расставлю капканы во всех ямах и норах, но я все равно найду тебя, колдун! Я выслежу тебя, я загоню тебя в самый дальний и глухой угол! Я заколю тебя, как дикого вепря, и утоплю в вонючем бездонном болоте! Ты понял меня, Белург?! Беги, колдун, беги! Тем интереснее станет охота и слаще победа! Беги!
— Проклинаю! — зазвучало в ответ, и шелестящий голос колдуна эхом заметался над заводью. — Проклинаю всех, кто соблазнится моим золотом, и всех их потомков! Проклинаю горем, проклинаю болезнью, проклинаю несчастьями и смертью в долгих страшных муках! Да падет мое проклятие на каждого, кто коснется золота моего, на всех их потомков по мужской линии и на всех мужчин, что осмелятся притронуться к женщинам их рода. Волею света, клятвою ночи, тайной рождений, вечностью смерти, словом и деянием своим по праву владения: проклинаю, проклинаю, проклинаю!
— Господь всемогущий, Вседержитель наш, — судорожно сглотнул Пахом. — Что же теперь будет?
— Ничего… — Андрей перекрестился, вытянул нательный крестик и поцеловал. — Ничего не будет. Он не проклинал тех, кто успел прикоснуться к его добру. Он проклял только тех, кто еще это сделает. Кажется, тех, кто втихаря прибрал найденное в могильнике золото и таскает его в кармане, ждут изрядные неприятности.
— Я ничего не брал, Андрей Васильевич!
— Да ты никак обиделся, Пахом? — вскинул брови князь. — На что? Разве я хоть словом, хоть взглядом попрекнул кого из вас подозрением? Совесть у каждого своя, и только на нее я и полагался. Ты ничего не брал, и я рад этому. Стало быть, проклятье тебя не коснется. Надеюсь, все остальные поступили точно так же. Боюсь, обратного хода теперь не сможет дать никто.
— Мыслю, татей средь нас не имеется, княже, — кивнул дядька. — Только что же теперь с сокровищем сим делать? Даже за борт его выкинуть нельзя, ибо прикасаться проклятьем запрещается.
— Андрей, милый… Пахом, — вмешалась в разговор княгиня. — О чем вы речи свои ведете? Не понимаю я.
— У меня есть для тебя два известия, родная, — вскинув зачарованный Гостомыслов клинок, внимательно осмотрел его Андрей. — Одно хорошее и одно плохое. Тебе какое поведать первым?
— Плохое…
— У нас в трюме лежит почти пять пудов золота, прикасаться к которому нельзя, если мы не желаем навлечь проклятие на себя, своих родичей и потомков еще на много, много, много поколений вперед.
— Тогда какое известие хорошее?
— Я думаю, на сегодня мы самая богатая семья на Руси, включая самого государя.
Сюрприз
То, что Белург покинул княжество, Андрей понял, еще только подходя к Запорожскому. Вокруг околицы, на некошеном лугу, на дороге во множестве лежали неподвижные мертвые тела. Колдун бросил ненужные ему теперь существа и ушел искать себе более легкую жертву. А может, задумывал новую подлость. Главное: живущие в княжестве люди и местные покойники его больше не привлекали.
— Отдельного приглашения ожидаешь, Фрол? — толкнув калитку во двор старосты, поинтересовался князь. — Мне и на причале работы хватило, еще тут каждого в его дела носом тыкать. Видишь, упокоились ваши родичи. Собирайте тела, опускайте обратно в могилы, составляйте поименный список. Поеду в Корелу, закажу службу заупокойную по всем. Чужаков тоже соберите и возле кладбища заройте. Землю освятим — авось и они притихнут.
— Ты уезжаешь, Андрей Васильевич? — забеспокоился приказчик.
— Дней пять обожду, — пожал плечами Зверев. — Вдруг опять колдун высунется, оживет? Но не должен. Да ты не бойся, защитная черта округ селения все равно осталась. Так что ни одна нечисть сюда войти не сможет. Ну, а потом… Нужно и другие какие дела решать. Не токмо мне за тем следить надобно, как вы хвосты коровам крутите, есть и иные хлопоты. Люди мои где? Что-то задержались больно.
— Дык, как обычно. Туточки собрались да на причал пошли. Окромя деда, Лучемира. Посидел на лавочке и опять к Марфе убрел.
— Странно, разминулись, что ли? Все трое пошли?
— Не, хромой токмо и этот… Звияга. Который Аленке вдовой за три дня крышу перекрыть исхитрился. От мужик так мужик… Послать, чтобы покликали?
— Нет, у них и на причале работы хватит. Лишь бы лопаты выдержали все это выгребать. А третий, Трифон?
— А-а, этот… Видали его тут недавно… За крапивником все ползал. За мертвяка приняли. А еще сказывают, знахарь наш пропал. Хаживал кто-то возле берлоги, вот и приметили. Нет его. И добро, какое было, прибрано. Видать, сам ушел, не порвали.
— Оброк платил?
— Какой оброк, княже? У него ни земли, ни дома отродясь не бывало.