— И как же вы охотитесь? — спросил я у одного из своих новых друзей.
— Чаще всего с ружьем. Но бывает, что кто-то отправляется на охоту с луком или арбалетом. В каждой семье есть хотя бы один лук. Некоторые делают сейчас луки из дерева, но хороший лук можно сделать только из рога горного козла.
Мы распрощались, и я долго не мог решить, как оценить полученные сведения. Одно казалось очевидным — нынешние минаро были, без сомнения, потомками коренных жителей этого района. Горные козлы, которым придавалось здесь столь большое значение, в других местах чрезвычайно малочисленны. Но как расценивать «воспоминания» или предания о том, что предки минаро охотились на горных козлов до изобретения лука и стрел? Не было ли описание хитрых охотничьих ловушек всего лишь легендой? Ведь поведали же мне другие мои собеседники из минаро, что когда-то у людей были копыта на ногах и они могли бегать так быстро, что ловили горных коз руками. Видя это, Царица фей отобрала у людей копыта и дала взамен нынешние тяжелые ступни, после чего люди вынуждены были искать новые способы охоты. Но даже и эта легенда лишь подтверждала чрезвычайно древние корни образа жизни нынешних минаро — народа охотников на горных коз.
Мы с Мисси оживленно обсуждали полученные сведения, понимая, что находимся на верном пути к раскрытию истории народа минаро.
— А рисунки горных козлов — кто их сделал и зачем? Ты спросил об этом? — поинтересовалась Мисси.
Мне пришлось признаться, что, увлеченный новыми данными, этот вопрос я как раз и упустил.
На следующее утро я направился к «священной роще». Моей целью было обследовать алтари у рощи и рисунки на близлежащих скалах. День обещал быть хорошим, и с места лагеря прекрасно просматривалась и простиравшаяся внизу долина, и окружавшие ее снежные вершины. Ниже уровня ледников видны были летние пастбища, которые когда-то занимали, надо думать, всю долину, еще не тронутую мотыгой земледельца. На них паслись огромные стада горных козлов. Остатки этих стад скрывались сегодня высоко в горах.
Горные козлы, как мне сказали, прекрасно приручаются, и на высокогорных пастбищах можно видеть их спокойно пасущимися рядом со стадами домашних овец. Я задавался вопросом, каковы были отношения древних охотников, покрывших окрестные скалы своими рисунками, и их охотничьей добычи? Новейшие исследования в этнографии позволяют предположить, что первобытный человек вполне мог сохранять «добрые» отношения со стадами животных, на которых он охотился. Быть может, охотники за горными козлами следовали долгое время за одним и тем же стадом, как это делают эскимосы, охотящиеся на карибу? Или же люди эпохи каменного века мирно сосуществовали с козьими стадами, убивая по одному-два животных лишь для того, чтобы утолить голод? И может быть, наши представления о крайне суровом характере жизни в каменном веке несколько преувеличены, и человек в это время вовсе не влачил полуголодное существование, пребывая в постоянном страхе, как это принято думать? В конце концов охотники на горных козлов могли ведь позволить себе роскошь посвящать время изящному изображению своих жертв? А раскопки на территории Европы? Не свидетельствуют ли они, что в охотничьи лагеря их обитатели собирались через определенные промежутки времени, соблюдая какие-то правила?
Главной проблемой было решить следующий вопрос: являются ли сегодняшние минаро потомками исконных обитателей здешних мест? Могут ли они быть последними могиканами того белого народа, который охотился в этих краях еще в каменном веке, покрывая рисунками здешние скалы?
К десяти часам утра в наш лагерь поднялся Цеван Риндзинг. Этот невысокий человек с треугольным лицом, кожа которого была выдублена горными ветрами и непогодой, считался в поселке одним из самых мудрых людей. Позднее я узнал, что он был «лабдраком», то есть служителем местных божеств.
Не теряя времени, свой первый вопрос я задал о происхождении наскальных изображений.
— Да, — ответил Цеван, — их делают по возвращении с охоты. Это нужно, чтобы отблагодарить Бабалашена, бога гор.
— И до сих пор? — недоверчиво поинтересовался я.
— Да, и до сих пор, хотя сейчас мы охотимся на козлов очень редко.
— Но, — возразил я, — некоторые из этих рисунков сделаны явно очень давно!
— Да, очень давно, — подтвердил мой собеседник.
Я не мог до конца поверить услышанному и через некоторое время вновь вернулся к начатой теме.
— После охоты, — объяснил в ответ Цеван, — рисуют козлов в знак благодарности за посланную удачу. Этот рисунок посвящается Бабалашену, богу удачи, хозяину стад и повелителю природы. Когда нам улыбнется удача и мы добываем козла, мы возлагаем его рога на алтарь Бабалашена или на алтарь богини плодородия Аби-Лхамо, святилище которой находится рядом.
Путешественники становятся свидетелями нанесения наскального рисунка, не отличающегося от созданных тысячелетия назад.
Чуть позже Цеван показал мне, как наносится рисунок на камень. Он взял острый обломок скальной породы и быстрыми точными ударами нанес на поверхность камня изображение горного козла.
— Очень просто. Видишь? — пояснил Цеван. — Сначала рисуешь крест в форме «х», потом — переднюю ногу, соединяя левые концы «х», а потом таким же образом — заднюю ногу. Затем добавляешь две недостающие ноги и, наконец, голову, хвост и рога. Всегда в этом порядке.
Похоже, я оказался первым человеком, берущим урок рисования в стиле каменного века! Урок этот был тем более увлекательным, что рисунок Цевана в точности соответствовал тому, что специалисты называют битриангулярным стилем. Я получил, таким образом, урок по самому древнему виду изобразительного искусства всех времен. Каким-то чудом козлы, нарисованные таким способом, выглядят одинаково живо и даже элегантно независимо от того, как начертишь начальное «х».
Оценивать все, что следовало из полученных данных, было тем не менее еще рано. Итак, что же мы имели на настоящий момент? Мы знали, что в этих местах живет народ, который до сих пор наносил на скалы изображения козлов, и были известны причины появления этих рисунков. Похоже, что в этом был ключ к пониманию не только природы местных наскальных рисунков, но и аналогичных изображений в Европе, относящихся к каменному веку. Охваченный нетерпением, я принялся расспрашивать Цевана о приемах охоты его народа.
— Не было ли у вас раньше стрел с каменными наконечниками? — такой довольно наивный вопрос задал я.
— Да, были, только давно. Мы их находим еще иногда в горах, а еще находим старые наконечники из металла, которые потерялись в древние времена во время охоты.
Этот простой ответ меня прямо-таки ошеломил. В других районах Гималаев, как и во многих районах Европы, когда люди обнаруживали наконечники древних стрел, будь они из кремня, железа или меди, находкам приписывалось сверхъестественное происхождение. Эти «громовые камни» не что иное, как стрелы, которые выпускает дракон, ревущий на небесах во время грозы, гласят тибетские легенды. А для минаро эти предметы не были чем-то сверхъестественным — это были просто наконечники стрел, потерянные их предками на охоте в давние времена. Прошлое и настоящее жили в Заскаре рядом и были нераздельны!
Так, совершенно неожиданно, мы не только обнаружили в Заскаре древнее поселение минаро, прошедшее через века почти без изменений, но и смогли связать их сегодняшние обычаи с самым распространенным во всем районе Гималаев видом искусства каменного века — изображением горного козла. Мы находились перед чудесным открытием в Гималаях людей, относящихся по языку к индоевропейцам, а по традициям — к каменному веку. Быть может, это было наше собственное прошлое, сохранившееся здесь в неизменном виде! Очевидно, что открытие это слишком значительно, чтобы отмахнуться от него, или, напротив, принять без дополнительных доказательств.
Итак, возникла острая необходимость составить новую программу исследований. Нам предстояло шаг за шагом прояснить все туманные моменты в истории минаро, живущих в долинах Заскара и Инда. Даже то, что уже сейчас казалось ясным, требовало дополнительных подтверждений. Столько сведений, подчас неполных, а иногда и откровенно не соответствующих действительности, было опубликовано об этом удивительном народе, что мы не имели права поспешно заключить, что обнаружили ариев, живущих в Азии с каменного века. Нельзя было полностью исключить и вероятность того, что минаро в Гималаях появились позже и усвоили обычаи другого народа, жившего в этих местах до них. Тем не менее у меня уже было смутное предчувствие, что нам удалось отыскать первую веху на пути к верному определению описанного Геродотом народа — дардов.
На следующее утро я поднялся в крепость, лежавшую по склону чуть выше поселка Гиагам. Часть стен была разрушена. На камнях крепости мне не удалось обнаружить следов изображений ни горного козла, ни каких-либо других. Крепостное сооружение состояло из пяти помещений, разделенных толстыми стенами. Оно возвышалось над отвесным обрывом. В целом сооружение идеально соответствовало цели, ради которой было построено, — обороне.
Как мне объяснили жители поселка, когда приближался враг, на стенах крепости зажигали огонь и люди спешили под ее защиту.
В такой защите жители долины нуждались еще в относительно недавние времена, когда сюда часто вторгались воинственные соседи. Только на протяжении XIX века Заскар выдержал больше дюжины вторжений, не считая грабительских набегов мелких банд. Именно существованием постоянной опасности объясняется, в частности, появление необычных головных уборов у местных женщин. Меня всегда удивлял вид работниц, идущих по полю в тяжелых чепцах с бирюзой и кораллами, богатство которых плохо сочеталось с повседневным трудом. Как мне пояснили, в случае приближения вражеского войска работницы могли бежать прямо в крепость, не заботясь о судьбе своего состояния, которое всегда носили на голове. Единственным минусом этой предусмотрительной меры предосторожности можно считать то, что с годами тяжеловесные головные уборы оставляют у женщин надо лбом и на макушке заметные проплешины. Ну что ж, всегда приходится чем-то жертвовать — или богат