евик, чем на российскую действительность.
«Может, это виртуальность, — путаясь в мыслях, думал Борис. — Мне это только кажется. Наяву такого быть не может. Это дикость, какой-то бред, безумие. У мирных, ни в чем не повинных людей взорвали дверь. Это же настоящий террор. Нет — это сон, такого не должно быть».
Однако вынесенные двери и тот погром, который он увидел, говорили сами за себя. В горле першило от пыли. Она рассеивалась и медленно оседала на пол, на людей — на всём, что было в коридоре.
«Нет, никакая это не виртуальность — это самая что ни на есть реальность, — разглядывал Борис то, что осталось от двери. — Пусть суровая, но это наша действительность и произошло это со мной, с Ниной, со всеми, кто тут живёт».
— Милиция, милиция! Где милиция? — вопила какая-то толстая женщина в испачканном фартуке. В руках она держала кухонный нож, которым, видно, только недавно что-то резала.
— Это ужас какой-то, безобразие. Люди, посмотрите, что здесь наделали. Милиция-я…
— Мама, успокойся, — уговаривала ее молодая девушка в ярко-синей кофточке, — ну, успокойся, ну, пожалуйста. Я прошу тебя. Ну что поделаешь, мы отремонтируем. Сейчас вызовем мастера из ЖЭУ.
— Да ты представляешь, сколько это будет стоить? — словно опомнилась женщина. — Нам этого не потянуть. Ой, горе, горе, — завопила она снова, впадая в истерику. — Был бы жив отец, он бы разобрался. Милиция, милиция…
На лестничной клетке перед дверью Борисовой квартиры образовалось столпотворение. Сюда, как на собрание, сбежались жильцы со всего подъезда.
— Тетя Галя, мы уже позвонили. Сейчас милиция приедет, подождите немного.
Но женщина ни на минуту не смолкала.
— Вот бандиты! Это ж надо такое! Взорвать наш дом захотели. Изверги окаянные, террористы. Гады…
— Тетя Галя, да ты же на последнем этаже живёшь. Тебя небось даже не задело. Это только здесь разворотило. Вон, видишь, у внука Бориса Никитича даже косяк вылетел, а дома что у него творится. Вот это горе…
— Да у меня, что ты думаешь, меньше? У меня все стекла повылетали, штукатурка осыпалась, а ты мне говоришь, — с обидой в голосе сказала женщина. — А чо это, интересно, под его дверью взорвали? — понемногу стала приходить она в себя. — Может, он их сюда и привёл? Пока его тут не было, никто ничего не взрывал.
— Мамаша, вы полегче, — не выдержал Борис. — Хотите, чтобы под вашей дверью взорвали? Они могут повторить.
— Вы только посмотрите на него. Он ещё меня запугивает. Это надо же такое! Вот дожили: мне в своём подъезде угрожают. И кто?
— Вот он, новый русский, — ни с того ни с сего завелась другая женщина. — На иномарке ездит. У кого теперь такие деньги? У таких, как он, купцов. Обворовали весь народ, а мы ещё из-за них страдаем. Скоро вас всех раскулачат — вот увидите.
Народ загудел, её слова задели всех за живое. За Бориса вступилась женщина помоложе с бигуди на голове, и этим немного сняла напряжение.
— Варвара Макаровна, ну вы что такое говорите. Борис больше всех пострадал, а вы его ещё обвиняете. Имейте совесть. Вова, а ты куда? — неожиданно сказала она мальчику, пробирающемуся через толпу.
— Мама, я к дяде Боре. Ну, пропустите, дайте пройти. — Мальчик, расталкивая женщин, поднимался по лестнице. Его не пропускали, а он шустро проскочил.
— Вова, ну что я тебе говорю! Ты куда? Оставайся там, у дяди Бори так разворотило, что ему сейчас не до тебя.
— Я ему хочу помочь убраться, — протискивался к двери мальчик, — пропустите меня, пропустите.
— Ну наконец-то, приехала милиция, — сказал кто-то сверху.
Трое в гражданском поднялись на площадку и стали успокаивать шумевших жильцов.
— Граждане, мы разберемся. Не шумите, не мешайте работать. Есть свидетели?
Свидетелей не оказалось. Никто не видел, как это произошло, и на секунду наступила тишина, а потом мужчина с приличной лысиной на голове громко сказал:
— Да откуда же им взяться? Если бы они тут стояли, то от такого взрыва их бы всех поубивало.
— Гражданин, я попрошу не комментировать, — сказал молодой человек. — Так что, значит, нет свидетелей? Ну, может, кто-нибудь подозрительных людей видел в подъезде или какие-нибудь свертки, пакеты попадались на глаза.
В том, что это дело рук рэкетиров, Борис теперь не сомневался. Вот так они ему отплатили.
«А может, они меня только предупредили. Ведь они мне сказали, что мы с тобой ещё рассчитаемся. А пока это только аванс за тот выстрел. Если это действительно так, то они ещё могут вернуться. Надо что-то делать и как можно быстрей…»
Борис увидел того молодого человека, который следил за Ниной. Он топтался на месте, видно, не зная, как себя вести. Вид у него был не менее испуганным, чем у Бориса сразу после взрыва.
«Вот так они меня и Нину защитили, — глядя на него, думал Борис. — Неужели он не видел слежки? Да того, с мобильником, невооруженным глазом было видно за версту. Он как будто специально выставлялся напоказ. Всем своим видом точно говорил: “Смотрите, я никого не боюсь”. Нет, такого не заметить невозможно. Я думаю, он должен был его видеть. А если видел, то обязан был предупредить этот взрыв. Это же его работа. Он за нами следил и сопровождал. А может, его там не было и он всё прозевал. А где же он тогда был?»
Глава 23
Взрыв под дверью коневской квартиры привел Батю в смятение. Валютчики, как называл полковник своих «подопечных», — народ непростой. Ради наживы они идут на всё, но до террористических актов ещё не доходило. Это уже было веянием нового времени, издержками системы, при которой преступники сумели найти много оружия и взрывчатки и стали использовать её в своих бандитских целях.
— Установили тех, кто к этому причастен? — без всякого вступления обратился Батенчук к Максимову.
— По словам потерпевшего Конева, это дело рук рэкетиров, — начал капитан. — Он отказался им платить дань за киоск. Они ему угрожали, тот, видно, не прислушался. Наши минёры говорят, что заряд взрывчатки соответствовал двумстам граммам тротила.
Полковник про себя что-то прикинул и полез в стол.
— Это очень даже прилично для двери, — копаясь в верхнем ящика стола, сказал он на одной ноте. — Только я никак не пойму, зачем они дома бомбу взорвали? — Он вытащил нож с наборной ручкой и положил на стол. — Могли бы и в шашлычной взорвать. Так сказать, на производстве — там, откуда прилетело это яблоко раздора. Могли бы даже в машине. Там бы, правда, всех разнесло на клочки. А под дверью квартиры как-то даже несерьезно.
Лист бумаги он разрезал на четыре части и листочки стопочкой сложил рядом.
— Может, припугнуть хотели, товарищ полковник. Он как раз был дома со своей девчонкой, за которой мы наблюдаем. Ну, с Серкиной.
— Значит, говорите, припугнули они его. Это теперь так называется. Хорошо, пусть будет так. А что дальше?
При этих словах капитан весь подтянулся и, не мешкая, по-военному стал отвечать.
— Так точно, припугнули. Я так понимаю. Они же его самого не тронули. У них какие-то виды на его шашлычную. По-моему, они хотят её прибрать к рукам.
— Да, вот какая жизнь пошла, капитан! Жестокая до предела. Никто никого не жалеет. Люди рвутся к деньгам любыми путями. Идут даже по трупам. Раньше было поспокойней. По крайней мере такой мрази я не помню. Надо же, в подъезде, где живут мирные люди, взорвать бомбу! Дверь вынесло с потрохами…
— Это конкуренция, товарищ полковник, раздел сфер влияния. Криминал лезет в экономику, во власть…
— Хватит, капитан, демагогией заниматься: конкуренция, понимаешь ли. Надо немедленно установить личности преступников и задержать. Соображения есть по этому поводу?
— Младший лейтенант Лыков видел слежку за Коневым, — доложил Максимов. — Двое преследователей были на БМВ последней модели. Он записал номер машины, и мы уже установили хозяина. Я дал команду его найти.
— А что же это твой Лыков их прохлопал? Или он, может, вообще в то время лыка не вязал?
— Лыков совсем не пьёт, я за него ручаюсь. Очень исполнительный и ответственный молодой человек…
— Он же их вел и должен был предотвратить это преступление.
— Он их в машине ждал у подъезда. Один из них быстро заскочил туда и вышел назад. Как только они отъехали, следом прогремел взрыв.
— Завтра доложите по этому делу. И Лыкова ко мне.
Полковник выдвинул ящик стола, вытащил папку в темно-синем коленкоровом переплете. Максимов знал её хорошо. В эту папку Батя складывал «текучку» — так он называл бумаги, по которым требовалось принимать какие-либо дальнейшие решения.
— Пока вы здесь спите, капитан, лейтенант Васильев на Колыме вкалывает в поте лица. Он проделал огромную работу и узнал, кто собирал сведения по бывшему лагерю заключённых. Как теперь нам стало известно, это делал житель Москвы, некто Дернов Иван Николаевич.
Полковник встал из-за стола и молча заходил по кабинету.
— Понимаете, капитан, какую новость нам подкинул Васильев — просто голова идёт кругом. Смотрите, что получается, — закуривая, сказал полковник. Курить он бросил несколько лет назад, но когда сильно нервничал, об этом всегда забывал. Он взял один маленький листок и стал что-то черкать. — Первое. Письма домой Дернов не писал, так как по той статье писать из мест не столь отдалённых не полагалось. Второе. Как явствует из документов, никто оттуда живым не вернулся. Третье. Никто не знает и того места, куда они ушли. Значит, по всем трём пунктам получается, что никто о нём ничего не должен был знать. То ли он где-то пропал, то ли где-то дуба дал. Короче, в его деле сплошное белое пятно. А в действительности что получается: каким-то образом его родные спустя полвека узнали, где он отбывал наказание. Ты сам знаешь, такие сведения в наших официальных органах не получишь. Мало того, родственники даже узнали примерное место расположения того лагеря. Если все погибли, а выжил только один человек, то надо думать — он и рассказал родственникам. Получается, что это мог сделать только Конев. Но надо очень хорошо подумать, прежде