коридоре с паркетным полом, устланным по середине ворсистой ковровой дорожкой, не было ни души. Громоздкие вазоны с цветами, двустворчатые двери с тяжёлыми под бронзу ручками, на больших во всю стену окнах в торцах коридора тяжёлые портьеры. На дверях таблички, фамилии и должности…
«Хорошо жили, много получали, спецпайки имели, и детей сюда же устраивали…» – читая таблички автоматом размышлял Пашков, при виде всего этого великолепия, вспоминая ту нищету и убогость, что он видел в провинции во время своей службы.
Он толкнул дверь с нужной табличкой. Пожилая, но ухоженная, явно никогда тяжело не работавшая и всегда хорошо питавшаяся секретарша, монументально восседала за столом.
– Я к Викентию Михайловичу, от Шебаршина.
Секретарша через очки в золочёной оправе пренебрежительно окинула взглядом Пашкова, его оттягивающую плечо сумку, подняла трубку и негромко произнесла в неё:
– Кеша, тут к тебе от Шебаршина пришли.
Кеша оказался среднего роста человек тоже в дорогих очках и с солидным брюшком. Он повёл Пашкова сначала назад по коридору, потом вниз по лестнице, в подвальное помещение. Там располагался склад. Металлические стеллажи, на них ящики, коробки, мешки… Пашков сообразил, что в них то же самое, что и на его складе – радиодетали, содержащие драгметаллы. Видимо сотрудники Академии тоже всерьёз занимались «золотым» бизнесом. Конденсаторы взвесили. Всё сошлось грамм в грамм. Пашков успокоился, собираясь получать деньги, как вдруг Кеша заявил:
– Такие детали мы принимаем по двести пятьдесят долларов за килограмм.
Пашков не ожидал такого подвоха.
– Как это… Но мне мой директор сказал, что вы возьмёте за двести шестьдесят!
– Не знаю, цена везде одинаковая, во всех приёмных пунктах, с какой стати нам переплачивать.
О цене в приёмных пунктах Пашков знал и без этого гладкого хряка, видимо старого друга Шебаршина, возможно однокашника по какому-нибудь блатному ВУЗу, закрытому для людей с «улицы», ведь они были примерно одного возраста. «И мне, значит, он где-то ровесник», – непроизвольно текли мысли Пашкова, отмечая, что этот тип, скорее всего, особо не утруждаясь, не рискуя ни жизнью, ни здоровьем, не покидая Москвы, имеет и кабинет, и секретаршу, лёгкую непыльную работу, всю жизнь её имел и вот сейчас тоже имеет возможность за этими надёжными стенами, опять же безо всякого риска «мыть золотишко». Побочные мысли тут же вытесненили более соответствующие реальности: «Что делать? Плюнуть и отдать за двести пятьдесят, но тогда Шебаршин наверняка заподозрит его и ещё заставит выплатить разницу, даже если он и сошлётся на этого Кешу. А вдруг всё сделано специально и Кеша в сговоре с директором?… Забрать товар и привезти его назад?… Опять нехорошо, скажет что с простым делом не сумел справиться…» Кеша, тем временем, испытующе смотрел на него из-за стёкол очков. Взгляд же Пашкова лихорадочно блуждал по стенам, по столу местного кладовщика… На столе он увидел телефон. «Ну, дурак, чего же тут думать, позвонить Шебаршину… А если всё-таки сговор и его на месте нет», – тут же вновь подкралась тревожная мысль.
– Позвонить можно, – осипшим моментально голосом попросил Пашков.
– Пожалуйста, – улыбнулся Кеша и кивнул на телефон.
Ответила секретарша… потом трубку взял Шебаршин. У Пашкова отлегло от сердца.
– Передайте трубку Инокентию Михайловичу, – сказал Шебаршин после того как Пашков доложил ситуацию.
– … Ну, Володя, ты же знаешь, что стандартная цена двести пятьдесят, – через некоторое время, видимо, выслушав упрёки Шебаршина, ответил в трубку Кеша. Потом он с минуту только слушал. – …Ладно Володь, только ради тебя…
«Действительно старые друзья, небось тоже чей-нибудь сынок», – Пашков не мог сдержать неприязненного взгляда в адрес Кеши, который чему-то спокойно улыбаясь, внимал голосу своего друга.
– Лады Володя, понял. Большой привет Лене, до свидания.
Положив трубку Кеша вздохнул и достав портмоне стал отсчитывать «зелёные».
– Три двести. Пересчитывать будете?
– Буду, – Пашков пересчитал доллары. – Пожалуйста, заверните в бумагу, сверху напишите сумму и распишитесь… если вам не трудно.
– Не трудно… Но к чему такие предосторожности?
– Да так, мне спокойнее будет…
Пашков рассказал Матвееву о дворце, в котором побывал.
– Мало им, что они миллиарды наши, золото засовывали куда ни попадя, они на свои удобства денег не жалели, чтобы и жить и работать приятно было, чтобы жизнь не как у всех, а сплошной праздник. Всю страну на «дефицит» посадили, а себе мраморные лестницы. А теперь они и то золото себе в карман, обогащаются.
– Ну, наверное, схема того обогащения несколько более сложная, – предположил профессор.
– Конечно, они эти детали, видимо, за рубеж гонят. У них, скорее всего, свои льготные ка-налы, а может и вообще втихаря безо всяких налогов его сплавляют. Они же все со старыми наследственными связями… Суки.
– Сергей, на это я вам только могу сказать то, что уже говорил. Не рвите сердце. Такое положение вещей было и будет. Если вам не повезло стать сыном крупного номенклатурного работ-ника, смиритесь, всё равно вы ничего изменить не в силах. Лучшее, что можно придумать, насладиться истинными ценностями и забыть о мнимых. Давайте лучше поговорим о том, к чему лежат наши с вами души. Не так ли?
– Так, Виктор Михайлович, – вздохнул в ответ Пашков. – Вы правы, ну их ко всем чертям. Давайте о прекрасном. Вы закончили в прошлый раз Тулуз-Лотреком и собирались переходить к модерну и символизму.
– Что ж, тогда приступим. Прежде всего понятия модерн и символизм необходимо раз-граничить. Модерн больше относится к формообразующим процессам той эпохи. Поэтому его чаще используют в применении к явлениям в архитектуре и декоративно-прикладном искусстве. Символизм же теснее связан с идеологическими проблемами, словесно-изобразительными задачами полнее проявляющимися в поэзии, живописи и скульптуре. Таким образом, если модерн можно именовать стилем, то символизм – это мировоззренческое понятие…
8
Второй КАМАЗ как и первый забили битком. На этот раз перевозили всё более или менее ценное со склада сырья и оборудование химлаборатории. После этого рейса Калина планировал запустить производство уже на новом месте. Тут всплыл и ещё один нюанс, который Шебаршин до того держал в секрете. На новом месте он арендовал дополнительно несколько комнат для места под офис. Таким образом, директор рассчитывал максимально приблизить производственную часть своей фирмы к «государеву оку». Переводить офис он собирался сразу после того, как будет налажено производство.
Калина теперь уже «разрывался» между старым и новым местом, офисом. Директор же, тем не менее, не преминул сделать ему напоминание:
– Пётр Иванович, а как продвигаются дела в отношении Пашкова? Помните наш разговор?
Ответ Калины, что на это сейчас просто нет времени, и вообще, пока лучше не дёргать кладовщика, который является важным действующим лицом при перевозе имущества… Этот ответ не удовлетворил Шебаршина. Он не считал, что работа рядовых сотрудников фирмы сама по себе представляет какую-то значимость. Он ведь сам никогда не работал, как работают простые люди, а от отца унаследовал эгоистически-завышенную оценку своих «ценнейших» руководящих ка-честв. Правда у отца исполнителей имелись тысячи, у сына и двух десятков не набиралось.
Пашков, после того как перевёз большую часть своего склада, принялся «стричь» уже на новом месте. Однажды, когда он с кусачками, ежась от задувающего в щели холодного ветра сидел на своём новом уличном складе, неожиданно нагрянул Калина, который в это время вроде бы должен был быть на другом конце Москвы.
– Сергей… ты опять за своё!? Который раз тебе говорю, прекрати. Шебаршин рано или поздно поймает тебя.
– Да брось ты Иваныч. Я же ничего, просто проверяю, осталось ли в этом хламе что-нибудь стоящее, – попытался отшутиться Пашков.
– А кусачки зачем? Вон карман-то у тебя выпирает, наверное с полкило уже настриг, – укоризненно говорил Калина.
– Да ну, что ты, какие полкило, тут разве найдёшь столько, сто грамм самое большее…
Но вот производство на новом месте было запущено. Старых рабочих осталось всего четверо, среди них Фиренков, который после лета вернулся в фирму, Обделенцев и ещё двое посту-пивших на работу месяц назад. Сухощуп на новое место не поехал, уволился. Зато из местных «энергетиков» устроилось сразу шесть совместителей. Пашков выдавал им остатки материала из МВД. Работа возобновилась, ведь она было очень проста и не требовала особой квалификации. Новые рабочие уже к вечеру первого дня наловчились орудовать молотком, зубилом, кусачками. Правда сырьё, то есть радиотехнические платы, осталось с крайне «низким содержанием» драгметаллов, а новых поступлений даже не намечалось. В кризисные дни Шебаршин умудрился разру-гаться с некоторыми важными поставщиками, такими как ЦУП, МИГ… Но тут «сработал» старый канал в той самой Академии оборонных отраслей. Через «Кешу» Шебаршин договорился о поставке сырья аж из Читинской области. Сырьё представляло собой электронное оборудование со списанных истребителей. Для оценки и приёма этого оборудования в Читу откомандировали Горбунова.
Тем временем в офисе всё никак не могли собраться и переехать. Впрочем, там тоже воз-никли трудности с арендными платежами. И тут фирмачей пригрозили никуда не выпустить пока они не расплатятся. Шебаршин, однако, на этот раз не особо расстроился. Он приезжал на новое место почти ежедневно, смотрел как работают рабочие, одаривал подозрительными взглядами Пашкова. Потом директор шёл в помещение, где отдыхали и обедали химички, чаёвничал с ними, без зазрения совести угощался, поедал их конфеты, колбасу… Кондратьева потом выказывала своё возмущение поведением директора Калине… Она была не против, как и до переезда, оставаться с ним после работы, благо их нынешнее помещение хорошо отапливалось. Но Калина смущённо отговаривался, а потом откровенно признался, что у него из-за нервотрёпок последнего месяца всё сильнее «шалит» сердце, и что с «этим» лучше повременить.