— Гражданки Клюквина и Блинова, — официально начал Воронков, — подозреваются в убийстве туристки Редькиной Ирины Ивановны, а так же в присвоении национального достояния в виде нескольких экспонатов с выставки «Золото скифов».
— Что?! — не веря своим ушам, я повернулась к Алине.
Та смотрела на Воронкова как на душевно больного — с состраданием и одновременно брезгливо.
— Что вы сказали? Мы убили Редькину? Мы украли золото скифов? Ну, знаете ли! Если следовать вашей логике, то и часовню мы тоже развалили!
— Какую часовню? — заинтересовался Воронков.
— Никакую! Это цитата! Фраза из фильма Гайдая, которая полюбилась зрителю и стала впоследствии афоризмом.
«Действительно, при чем здесь золото скифов? — промелькнуло у меня в голове. — И как он узнал о смерти Редькиной? Мы с ним после приезда не виделись. И почему он этот труп на нас повесил? Какого черта он вообще этим делом занимается? Своих дел мало? Решил венгерским коллегам помочь?»
— Читаю ваши мысли, — усмехнулся Воронков, всматриваясь в мое лицо. — Хотите знать, как я вас вычислил?
— Да, если можно, — подавив в себе желание сдерзить, ответила я. — Только не здесь. Пройдемте в мой кабинет, там поговорим.
— А кофе нальете? — вполне миролюбиво спросил Воронков.
Я поостереглась злить майора, а потому велела Алене принести в кабинет четыре чашки кофе.
— Мы вас внимательно слушаем, — сказала я после того, как все мы сделали по первому глотку.
— Начну с событий, предшествующих вашему отъезду в Венгрию, — начал свой рассказ Воронков. — В нашем городе проходила выставка «Золото скифов». Наверное, читали афиши, расклеенные по городу?
— И даже хотели сходить, — ответила я. — Но не успели: по непонятной причине выставка переехала в другой город, хотя было объявлено, что она будет функционировать целую неделю.
— Да, уникальные вещицы экспонировались всего один день. В первую же ночь после открытия выставки, часть экспонатов была украдена.
— Как же это могло произойти? — возмутилась Степа. — А охрана? Сигнализация? Экспонаты кто-нибудь охранял?
— Уважаемая Стефания Степановна, из Лувра крадут, из Эрмитажа, а в нашем случае …
— Сам бог велел, — некстати ляпнула Алина. — Я хотела спросить, где выставка проходила?
— В помещении городской картинной галереи. Здание старое, сигнализация устарела. На всю галерею всего две камеры слежения: одна установлена на входе, другая в зале, который отвели под выставку. Обе камеры отчего-то в ту ночь были выключены, сигнализация не сработала. Сторожа толком ничего сказать не могут. Вечером после закрытия выставки экспонаты были на месте, а утром их словно корова языком слизала.
— Да спали ваши сторожа!
— Спали, — подтвердил Воронков. — В термосах с кофе обнаружены следы снотворного.
— Что это значит? Кто-то из своих, из работников музея, стянул золотишко? Чужой бы не имел доступа к термосам.
— Правильно соображаете, — похвалил меня Воронков.
— Тогда какие претензии к нам? — обижено спросила Алина. — Мы в музее не работаем. Я уже молчу о том, как вы вообще могли подумать, что мы воровки.
— А я вас не в краже обвиняю, а в убийстве и присвоении краденого.
— Хрен редьки не слаще. И зачем нам, по-вашему, надо было убивать Редькину?
— Чтобы присвоить краденое, возможно, для того чтобы вернуть ценности музею. Вы дамочки шустрые, могли раньше меня распутать этот клубок.
— Спасибо за комплемент, но в данном случае вы ошибаетесь. Мы Редькину не убивали и сокровища в глаза не видели, — в который раз я попыталась откреститься от нелепого обвинения.
— Ой, хитрите, Марина Владимировна. Я точно знаю, что именно вы заказали в Венгрии наемного убийцу для Редькиной.
Я лишь пожала плечами, не зная, как реагировать на словесный бред Воронкова.
— У вас и доказательства имеются? — хмыкнула Алина.
— Визитная карточка, которая случайно оказалась среди купюр, коими заказчица расплачивалась с исполнителем.
— Вы что, исполнителя убийства нашли?
— Не я, мои венгерские коллеги. Вот, пожалуйста, взгляните на копию карточки, переданную нам по Интернету, — Воронков открыл папку и извлек из нее лист с фотографией двух сторон моей визитной карточки. — Марина Владимировна Клюквина, директор туристического агентства «Пилигрим» и телефоны, — прочитал Воронков. — Ваша визитка?
— Моя. Я всем своим туристам даю. На обратной стороне карточки я пишу номер своего мобильного телефона, на тот случай, если они потеряются в городе или у них возникнут проблемы.
— Вот, видите, эта карточка не доказывает, что именно Марина заказала убийство Редькиной, — живо откликнулась Алина. Потом она нахмурилась, секунду подумала, толкнула меня в бок и зашептала: — Марина, что же получается, мы и убийцу, и жертву возили? Он говорит, что заказчица женщина. Кто? Веронике два мужика без надобности. С двумя в загс не пойдешь. Неужели все же Попкова?
— О чем вы там шепчитесь? — насторожено спросил Воронков.
— Сейчас, сейчас, — пробормотала Алина, роясь в телефонной книге мобильного телефона. — Нашла. Сейчас, сейчас… Алла? Здравствуйте. Это Алина Николаевна вас беспокоит. Ответьте мне на один вопрос. За день до нашего отъезда вы с Анатолием ходили в купальни? Да, — Алина многозначительно кивнула мне головой. — В котором часу? — последовал еще один кивок. — Видели кого-то из знакомых? Да? Ах, этих. Ну спасибо, — выслушав Аллочку, Алина положила телефон обратно в сумку и продолжила разговор со мной: — Они там были. Вернулись одним трамваем в одиннадцать вечера. Валентина не соврала. У нее и дочки железное алиби.
— Какое алиби! У кого алиби? — взорвался Воронков. — Опять в своем репертуаре? Ах, ну да, как я мог забыть? Хобби! О трупы спотыкаться! А ну живо все рассказывайте. Что вы там нарыли? — голос Сергея Петровича становился все громче и громче. В конечном итоге майор сорвался и перешел на крик.
Слушая громкие выкрики в наш адрес, я про себя отметила, что Воронкову нельзя предлагать кофе. Кофеин в нем пробуждает агрессию, делает нервным и истеричным.
— Нехорошо кричать на женщин, — вступилась за нас Степа.
— Это не женщины! Это Медузы Горгоны. На кого посмотрят, те враз копыта отбрасывают. Вы и меня скоро в могилу сведете. Рассказывайте, иначе отвезу вас в следственный изолятор.
Воронков багровел на глазах. Капельки пота выступили на его высоком лбу.
«У него подскочило давление, — промелькнуло у меня в голове. — Еще одна минута, и его удар хватит».
— Сергей Петрович, так не пойдет, — как можно спокойнее сказала я. — Не волнуйтесь. Успокойтесь. Мы все вам расскажем. Обещаю.
— Только сначала объясните, что общего между кражей золота скифов из музея и убитой туристкой Редькиной? — выставила свое условие Алина.
— Тем более что вы уже начали рассказывать, а потом отвлеклись и ушли в сторону, — поддержала Алину Степу.
— Отвлекся? Это вы мне голову заморочили. Ладно, слушайте, — успокоенный моим обещанием, ничего не утаивать, Воронков вернулся к своему рассказу. — Итак, на следующее утро музей недосчитался части золотого запаса скифов.
— Только части? — переспросила Алина. — Надо же, какой совестливый грабитель.
— Не отвлекайте меня. — Сделав ей замечание, Воронков продолжил: — Рассказываю вам без подробностей, они вам не нужны. Проверили всех служителей музея, всех перебрали. Подозрения пали на фотографа, который за месяц до выставки начал составлять картотеку музея, то есть фотографировал на цифровую камеру экспонаты из запасников, а потом эти снимки вместе с текстовым материалом заносил в компьютер. Тихий, скромный парень, один из тех, о ком говорят: «В тихом омуте черти водятся». О нем случайно вспомнил один из сторожей. В день открытия выставки в конце рабочего дня фотограф заходил в музей, хотел переснять две картины при более выгодном освещении, но охранники не впустили его. Он зашел с другого входа, постучался в помещение, где обычно сидят между обходами ночные сторожа. И один, и второй сторож были уже на месте: они приходят приблизительно за полчаса до закрытия музея. Они-то и объяснили Владимиру (так зовут фотографа), что по распоряжению директора на период выставки свернуты все реставрационные и ремонтные работы в вечернее время. Владимир не стал возражать, нельзя так нельзя, собрался уходить. Но именно в тот момент, когда он находился в помещении, одного из сторожей вызвали к входу в музей, помочь унять разбушевавшуюся дамочку. Когда до закрытия музея оставалось полчаса, какая-то сумасшедшая непременно хотела попасть на выставку. Впоследствии оказалось, что и второй сторож тоже отлучался. Владимир попросил его узнать номер телефона искусствоведа музея, который неделю назад слег на больничный. Зачем ему понадобился искусствовед? Хотел забрать у него текстовой материал, чтобы внести в компьютер. Владимир в музее человек новый, к кому из сотрудников обратиться за телефоном, не знает, вот и обратился к сторожу. Тот, располагая временем (до закрытия музея оставалось еще тридцать минут), пошел выполнять его просьбу.
— То есть у Владимира было время подсыпать в термосы снотворное?
— Определенно. Мы взялись за парня всерьез. Ему двадцать шесть лет. Учился на факультете автоматизированных систем управления. Прекрасно владеет компьютером. Постоянной работы нет. Перебивается случайными заработками. Не женат. В музее имел доступ к запасникам. Предпочитал работать по понедельникам, когда музей для посещения закрыт. Надо отметить, что по понедельникам и работников в музее мало: у многих в этот день выходной. Это значит, что парень мог перемещаться по музею относительно свободно.
— Разобраться с сигнализацией, снять слепки с ключей и заказать дубликаты — ему без проблем, — уловила Степа, к чему клонит Воронков.
— Да, во время обыска мы нашли ключи от пожарного выхода. Странно, что он их не выбросил. Когда мы эти ключи предъявили Владимиру, он изменился в лице, стал выкручиваться, мол, ключи подобрал в реставрационной мастерской, хотел отдать охранникам, да забыл.