Конечно. Ведь он сам был представителем тех самых центральных органов и, если он чего и добился этими акциями, то только того, что посадил на два ключевых места в республиках своих людей — потенциальных союзников в будущей борьбе за верховную власть, к которой он сделал первый шаг. А конфискованные его людьми сокровища скрылись в недрах Госбанка, и даже он теряет над ними контроль. Это золото партии, а он — всего лишь один из ее солдат. Но на лицах чекистов сквозили обида и разочарование.
Вот в МВД, например, и не думают все конфискованное сдавать «государству». Министр внутренних дел — всемогущий соперник Андропова генерал армии Щелоков — открыл в системе МВД целую сеть закрытых магазинов, где за бесценок даже для рядовых сотрудников (разных полковников и подполковников) продают великолепные товары: джинсы, дубленки, электронику, всевозможный антиквариат, полученный в результате вынесения приговоров с конфискацией имущества сотням тысяч жителей страны ежегодно. А уж о руководстве и говорить нечего!
Андропов знает об этом, как знает и о том, что МВД ведет не такую крупную игру, какую задумал он сам. МВД шерстит население страны, имея инструкцию, запрещающую подниматься даже на уровень замминистров. А что касается партийных структур, то ни одного сотрудника МВД, независимо от ранга, не пускают даже на порог райкомов КПСС, какие бы нити туда не вели — даже следы чисто бытовых убийств. Но МВД никуда и не лезет, давно найдя свою «золотую» жилу. Обстановка в стране такова, что можно с закрытыми глазами брать любого хозяйственника, представителя торговли или снабжения, выкачивать из них наворованное, сдавая, что надлежит в доход «государства», не забывая и себя. На Западе никогда не падал интерес к прекрасному дореволюционному русскому антиквариату, а ныне интерес к нему, а следовательно, и цена, резко повысились. МВД быстро выявило подпольный канал ухода антиквариата за кордон и, вместе с тем, наладило собственные каналы его добычи. Все антикварные магазины превратились в филиалы органов МВД.
Все коллекционеры антиквариата были взяты на учет и их медленно, но верно, проводили через судебные дела с обязательной конфискацией имущества.
Если нет, что крайне редко, но случалось, коллекционер доказывал свою кристальную честность и заручался поддержкой влиятельных людей (на уровне не ниже Галины Брежневой), то получить от МВД что-либо, изъятое при обыске (а все, конечно, отбиралось предварительно, так как результат считался предрешенным), было так трудно, что едва ли наберется десяток человек, которым это удавалось… Конфискованные предметы антиквариата выставлялись в специальном закрытом выставочном зале МВД в Москве на ул. Огарева, 6.
Вельможные особы из партаппарата отбирали кое-какие вещи себе, а остальное милостиво разрешали реализовать на западном рынке, естественно, за валюту. И МВД, используя свои каналы и каналы уголовного мира, бесперебойно пополняло активы золота партии.
Если уж было необходимо, уголовников наводили и на музеи, где в нужный момент умелые руки отключали сигнализацию и усыпляли (а то и убивали) охрану, похищая ценности исторического значения. (Как много прекрасного успел создать русский народ, если в процессе непрерывного более чем семидесятилетнего разграбления его богатства и не смогли выкачать до дна!).
Такие истории уже мало кого удивляли. Ведь приказал же первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Романов доставить к себе хранящийся в Эрмитаже сервиз Екатерины II, перебил его вдребезги, гуляя на свадьбе собственной дочери. И ничего. Никто даже ни пикнул.
Весь антикварный мир знал о фигурке обезьянки, вырезанной из огромного цельного куска янтаря и выставленной в витрине московского магазина «Опал», обслуживающего иностранцев. Богатые туристы неоднократно приценивались к стоящему на витрине янтарному чуду, но неизменно получали ответ, что вещь является национальным достоянием и не продается. В одно прекрасное утро обезьянка из витрины исчезла. Слетевшиеся на эту новость аккредитованные в Москве американские корреспонденты засыпали вопросами продавщиц и администрацию ювелирного магазина. Продавщицы стереотипно отвечали: «Вещь продана», а администрация, таинственно закатывая глаза, разводила руками. Не могли же они рассказать, что по приказу генерала МВД Чурбанова — зятя Брежнева и заместителя Щелокова — ночью был поднят с постели директор магазина, и янтарное чудо исчезло. Чурбанов, если верить его словам, выполнял каприз своей жены, Галины Леонидовны, но, несмотря на все ухабы судьбы, отправившей самого Чурбанова за решетку, несмотря на многочисленные обыски, совершенные на многочисленных квартирах и дачах дочери генсека, обезьянку так и не нашли. Переплавленная в доллары, она заняла место в частной коллекции на западе.
Не осталось незамеченным и уникальное бриллиантовое колье старинной работы, принадлежавшее известной советской кинозвезде Зое Федоровой. Колье было в свое время преподнесено актрисе ее мужем, американским адмиралом, находившемся в годы войны с дипломатической миссией в Москве. После войны, по всем правилам насаждаемых Сталиным норм социалистического образа жизни, адмирала выслали, а Зою Федорову отправили в концлагерь. Видимо, предчувствуя свою судьбу, актриса отдала на хранение колье друзьям, и тем самым сохранила его. Ныне, на волне объявленной Брежневым из-за недостатка твердой валюты и надвигающейся экономической катастрофы политики разрядки, актриса попыталась выехать к мужу в Соединенные Штаты и получила разрешение.
Однако, колье через границу не пропустили, объявив Федоровой, что на такую ценную вещь необходимо специальное разрешение. Федорова решила задержаться в Москве, чтобы получить такое разрешение. Она бросила бы колье на таможне, если бы оно не было памятью об ее единственной яркой любви юных лет. Любви, которая стоила актрисе так дорого. Через несколько дней Зою Федорову нашли убитой выстрелом в затылок в собственной квартире, а колье обнаружилось гораздо позднее среди вещей застрелившегося генерала Щелокова. И не только это колье.
Обо всем этом Андропов знал. Он сделал попытку подключить КГБ к делам МВД, отобрав себе дела по вещам, «имеющим высокую историческо-художественную ценность». МВД яростно сопротивлялось, не желая пускать соперников в свою богатую житницу, но все-таки нехотя согласилось «на проведение в исключительных случаях совместных операций». Еще до этого Андропову удалось внедрить часть своих офицеров в систему ОБХСС и взять под некоторый контроль так называемую «спецмилицию», занимающуюся мелкими и средними валютчиками.
Однако, выяснилось, что антикварные дела совсем не такие простые и легкие, как это казалось на первый взгляд.
В квартиру академика Чудновского среди бела дня вломилась банда грабителей, чья «кавказская национальность», если говорить официальным языком, ярко бросалась в глаза. Преступников интересовали картины из коллекции академика. С академиками было сложно. Им нельзя было инкриминировать, как всем прочим коллекционерам, приобретение коллекции на «нетрудовые доходы», а потому и доказать законность конфискации ее в «доход государства». К академикам поэтому применялись другие методы. Связав хозяина, грабители стали извлекать из рам несколько чрезвычайно дорогих полотен Матисса, как раз входящего в большую моду на Западе. Один из преступников, отжимая ножом гвозди рамы, в спешке всадил лезвие себе в кисть руки и довольно основательно ее поранил. Сделав свое дело, кавказцы скрылись.
За дело взялся КГБ. Описания потерпевшего были точны, и опытные оперативники быстро поняли, что речь идет о преступной группе из Баку, не раз «светившейся» на делах подобного рода. Прямая спецсвязь с Баку работала отлично, и уже через час в КГБ Азербайджана был передан приказ из Москвы об аресте группы с именами и фамилиями для верности. Каково же было разочарование в Москве, когда в Баку, внимательно выслушав поступившую из Москвы информацию, ответили: «Да, это группа хорошо известна, но, к сожалению, тут, видимо, какая-то ошибка поскольку перечисленные люди уже скоро год, как выехали за границу по израильской визе». Но КГБ не был бы КГБ, если бы даже сам себе верил на слово и пользовался бы только официальными каналами. Связались с агентурой и выяснили, что вся банда преспокойно находится в Баку, никуда не собирается уезжать, а, напротив, недавно вернулась из поездки в Италию, привезя «кучу» валюты.
Андропов почувствовал себя оскорбленным.
Специальная команда оперативников инкогнито, соблюдая все меры конспирации, вылетела в Баку. На одной из военных баз под городом оперативников ждал готовый к немедленному вылету самолет. Банду быстро и без шума повязали в городе, запихнули в автомобили и, не сказав даже «здрасте» местному КГБ, доставили в Москву.
Опознание преступников прошло без сучка и задоринки. Характерные лица, шрам на руке — все сходилось. Полковник КГБ, пожимая руку академику, поздравлял его и себя с успехом, уверяя, что дальнейшее следствие не займет и месяца. Через неделю академика снова вызвали к следователю. Глядя куда-то поверх его головы на портрет Дзержинского, полковник, с видимым усилием подбирая слова, сообщил, что дело закрыто, преступники освобождены за недостатком улик. Академик не стал тратить время на «охи» и удивление, а сразу же спросил, где можно обжаловать подобное решение. Полковник, помолчав, ответил: «Видимо, обжаловать можно, если сразу пожалуетесь лично товарищу Брежневу». Полковник делал то, что ему приказали. Академик слег в больницу, не выдержав столь динамичного развития непрогнозируемых событий.
Но оба они были бы потрясены еще сильнее, если бы узнали, что благодаря этому делу Андропов подвергся унижению, какого не испытывал со сталинских времен, когда генералиссимус вспомнил о его контактах с союзниками во время войны и чуть было не ликвидировал, так как был искренне убежден: любой контакт с иностранцами всегда заканчивается для советского человека вербовкой в империалистическую разведку.
Андропова вызвал к себе Суслов — член Политбюро и главный партийный идеолог, в кабинете которого находился Борис Пономарев — заведующий международным отделом ЦК КПСС. Суслов сухо поинтересовался: почему люди Андропова позволяют себе бандитские акции в столицах союзных республик, даже не ставя об этом в известность местное партийное руководство.