Билый почувствовал, как затряслось тело мальца в рыданиях. Он крепче прижал его к себе.
– Плачь, хлопчик, плачь. Это помогает.
Осип, стоявший рядом, снял папаху, перекрестился, молвив:
– Чудны дела твои, Господи! Слава тебе за все!
– Кого запорожци ризалы? – донеслось с майдана, когда Осип с Билым, держащим за руку Акимку, возвращались назад.
– Некрасовскую босоту, которая в своих карательных набегах доходила аж до Саратова, вырезая православный люд «по заветам Игната», – повышая голос, говорил казак, давеча чистивший свою шашку.
– Ну если спорят, то, значит, совсем отошли от боя станичники, – смеясь, сказал Осип.
– Главное, чтобы чубы друг другу драть не начали, – усмехнувшись, ответил Микола.
– Спор без драки – спор, – усмехнулся казак в усы.
– Они же участвовали в набегах на курини черноморцев, уводя в полон, – не унимался казак. – В пиратском порту Туапсе несчастные переправлялись в Туре-чину. Когда же некрасовцы збиглы в Турэчину, там их зувстрилы запорожци. Они-то и показали, хто е козакы, а хто нащадкы биглых старообрядцив под названием донских казаков.
Спор не утихал.
– И шо?
– Да ни шо!
– Они всегда готовы были оказать гостеприимство незнакомцам, нуждающимся в помощи, – включился в разговор казак, что слыл в станице ревнителем веры Христовой. – Первоначальное их название было запорожцы. Происхождением из-за порога Днепра, откуда они были выведены покойной императрицей Екатериной на Кубань с целью отражать набеги черкесов и татар из-за турецкой границы. Предки наши изначально селились на берегах и на болотистых островах Днепра. При основании Херсона они были изгнаны из своих домов и укрылись в устье Дуная, сохраняя обычаи рыбаков и пиратов. Потемкин предложил им деньги и земли за служение на стороне России во второй турецкой войне. Прадеды наши получили в награду страну, отвоеванную у кубанских татар. Теперь мы владеем своими землями и пользуемся привилегиями, как и донские казаки. Предки наши – черноморцы, они в основном занимались скотоводством и обменом соли на кукурузу с черкесами. За службу, которую они оказали России в ее последней войне с Турцией, Екатерина указом от второго июня 1792 года подарила им полуостров Тамань и всю страну между Кубанью и Азовом, вплоть до рек Ея и Лаба, охватывавшую около тысячи квадратных миль. Они также были наделены своей конституцией, подобной той, что существует у донских казаков, и получили название черноморские казаки. Им была оставлена привилегия выбора атамана, но численность их уменьшилась. Когда-то они могли предоставить армию из сорока тысяч всадников. По приезде их на жительство в Кубанскую Тартарию сначала было необходимо изгнать исконных жителей, которые были таким же свирепым племенем, как и черкесы. Часть их была изгнана в ногайские пустыни, а часть – в степи к северу от Крымского перешейка. Оставшиеся бежали через Кубань в Черкесию и подчинились князьям, населявшим Кавказ. Черноморцы заняли всю страну от Еи до Черного моря, от границы донских казаков. Русские говорили о наших предках как о ворах и разбойниках. Что не соответствовало действительности. Москали всегда относились к нашим пращурам, как к сословию низшему, хотя и не могли без нашего брата выиграть ни одного сражения. Посему и москаль – для наших прадедов, да и для нас – не ровня.
Завидя Билого, казаки снова приутихли.
– Добре, станишные. Хто правду шукаэ, того Бог най-дэ, – сказал Микола. – Побачьте, казаки! Сынка Гната Рака Господь сподобил обрести снова.
Станишные воспринимали новость по-разному: один из сидевших на аульном майдане казаков вскочил с места, вглядываясь в лицо шедшего рядом с сотником мальца. Другой, сняв папаху, стал истово осенять себя двуперстным знамением.
Но были и такие, кто, не веря до конца в происходящее, переговаривался, обуждая чудо.
Акимка, став на время центром внимания, смутился, прижавшись к ноге сотника Билого. Взгляд его выражал удивление и некоторую радость. Энергия волнами исходила, знакомая и теплая, от этих могучих воинов с бородами и усами, с нахлобученными на головы мохнатыми папахами. Это было его племя. Он чувствовал очевидное на непонятном ему генном уровне. Реальность возвращалась к нему. И он был рад проиходящему.
Пять лет, проведенные среди чуждого народа, наложили свой отпечаток на детское сердце. Но сейчас оно, казалось, оживало заново, наполняясь новым и в то же время знакомым и родным чувством.
– Станишные, кто чем богат, малого накормите, – распорядился по-отечески Микола Билый. И тотчас перед Акимкой легли несколько лепешек, добро смазанных соленым бараньим салом и горсть сушеных яблок.
– Так ты, стало быть, Гната сын?
– Акимка?
– Чумазый-то какой!
– Не наседайте! Дайте малому освоиться, – приказал сотник, видя растерянность Акимки, когда несколько казаков присев рядом с ним наперебой стали задавать ему вопросы. Казаки послушно встали, оставив мальчика одного. Тот заправски уселся, скрестив ноги на турецкий лад, и, прошептав, вероятно, молитву, сложил ладони вместе и омыл ими лицо. Видевшие это казаки, да и сам сотник Билый, недовольно, но с пониманием мотнули головами и оставили Акимку в покое трапезничать.
– Где Василь? – глядя на станичников, словно спрашивая их всех сразу, произнес Билый. – Не случилось бы чего по дороге.
Глава 21Василь
А Василь Рудь уверенно продвигался к своей цели, исполняя приказ своего командира – сотника Миколы Билого.
Солнце, все больше пробивавшееся сквозь завесу туч, постепенно овладевало всем небосводом. Становилось жарко. Бешмет у казака взмок под черкеской, со лба из-под края папахи стекали мутные капли соленого пота. От постоянного подъема в гору ступни ног отекли, и ичиги слегка давили на пальцы. «Горе – не беда, – подзадоривал себя Василь. – Сейчас станет легче!»
Задание, которое он получил от Билого, необходимо было исполнить как можно быстрее.
Горцы непредсказуемы.
Враждебных племен еще достаточно бродило по горным дорогам Кавказа. И если кто-то из уцелевших жителей аула успел послать за подмогой, то повторный бой может закончиться для казаков не так успешно. Поэтому нужно спешить оповестить коневодов и как можно быстрее привести коней в аул.
Напряжение боя в ауле прошло давно, но легкое волнение оставалось. Мысли не могли собраться в единую цепь. В сознании пробегали картины схватки с горцами. Вот один упал с отрубленной Василем рукой и добитый им же кинжалом, подаренным еще дедом Трохимом. Вот второй горец, срезанный ловким ударом шашкой наотмашь слева-направо. Третий попался более ловкий и, судя по всему, опытный. Но и с ним Василь не сплошал. Вспомнил, чему учили его дед Трохим и дядько Гамаюн. Увернулся удачно от очередного замаха, изловчился и нанес молниеносный ответный удар, аккурат в адамово яблоко. Чиркачем прошла шашка, вспоров горло абреку.
– Аллах акбар, – только и просипел.
Алая кровь из разрезанной сонной артерии пульсирующей струей выплеснулась наружу. Вытаращив глаза от неожиданности, горец схватился за горло, зажимая смертельную рану. Сделав еще несколько неуверенных шагов к Василю и поднимая шашку в ослабевавшей руке, он упал замертво, хрипя и поливая остатками крови землю, которую еще совсем недавно топтали его кiархаши – чувяки из сафьяна, что говорило о зажиточности его хозяина. Завершению поединка Василь был особенно рад. Срубить более опытного врага для молодого казака всегда – честь. Есть что деду Трохиму рассказать, есть.
«Не позорь хфамилию!» – наказ на всю жизнь.
Мысли о бое сменялись тоской по родной станице, по деду Трохиму. Идти стало немного сложнее. Усталость давала о себе знать. Василь намеренно поднимался по более крутому склону, чтобы выиграть время. Но молодость снова проигрывала перед опытом. Рассчитывая на то, что по пологому склону подыматься дольше, Василь после посещения долмена рванул напрямки. Но без опыта хождения в горах ошибся в распределении сил и выдохся.
Чуть в стороне показалась тропа, по которой он, Рудь, спускался давеча со станичниками к аулу. «Ни хмары, ни витра», – взглянув в прозрачную синь небес, вздохнув, подумал Василь. «Можэ, где товарчии недалэко овец пасут? – спросил сам себя приказной. – Водицы бы испить да шо съестного раздобыть».
Молодое, крепкое тело казака нуждалось в подкреплении сил. Решив сделать короткий привал, Василь осмотрелся вокруг. Метрах в двадцати красовался, раскинув в стороны свои огромные темно-зеленые листья, горный лопух. Рядом примостился небольшой валун, вероятно, когда-то отколовшийся от скалы и скатившийся сверху. Ветры отшлифовали его, стерев острые грани. И теперь он был похож на каменное изваяние, похожее на то, что видел Василь у дольмена. «Оцэ кстати!» – крякнул обрадованно казак и, пройдя с десяток метров до валуна, с видимым облегчением уселся на ковер из густо растущего горного разнотравья, достигающего местами пяди высоты. Оперевшись спиной на ровный край каменюки, Василь устало откинул голову назад. Снял папаху, вытирая ею пот с лица. Прислушался. Нет, не показалось. Еле слышное журчание воды доносилось до его слуха. Совсем рядом тек ручеек. Казак наклонился, вновь прислушался. Журчание доносилось из-под толстых стеблей лопуха. Ручеек тоненькой струйкой сочился меж скалистой почвы и таял, не оставляя следа, метрах в пяти от валуна. Василь раздвинул мясистые стебли. Почти у самого корня лопуха между небольших камешков бил родник. Точнее, не бил, а медленно вытекал из-под земли. Помня науку деда Трохима, Василь не стал разрывать почву, чтобы увеличить сам родник. Это могло привести к обратному эффекту. Маленькие и слабые родники уходили внутрь земли, если неопытная и незнающая рука пыталась их расчистить. Василь пошарил и вынул из поясной сумки кусок мягкой суконной ткани. Приложив ее к крохотной лужице, образованной родничком, и используя ткань как фильтр, Василь стал жадно пить, делая большие глотки. От этой затеи пришлось почти сразу отказаться, так как сил родника не хватало вновь наполнить ямку величиной с небольшую ладонь. Василь стал пить мелкими глотками, и дело пошло лучше. Выпрямившись и переведя дыхание, он вновь припал к живительной влаге и напился вволю. Сделав шаг к валуну, он вновь уселся на зеленый ковер альпийских трав, пьянящих своим духмяным ароматом, и прикрыл на минутку глаза. Образ красавицы хохлушки невольно вкрался в мысли. Вспомнился, как будто вчера было, сеновал. Жаркая июльская ночь. Такая же жаркая, пышущая страстью девка-работница. Ее обнаженное пышное тело, пахнущее терпкой смесью желания. Ненасытная и любвеобильная, она сводила с ума, отключая возможность здраво мыслить. Да и кто ж из молодых казаков-станичников смог бы удержаться от соблазна попробовать сладость любви такой женщины?! Ведьма. Здесь уж сила инстинкта переборет любой строгий указ стариков на запрет водить шашни с гамсэлками.