– А ну як нас споймают да опосля выдерут, – отозвался один из ватаги.
– Не бойсь, не впервой, али мы не казачата! Мы тишком. Никто и не заметит! – утвердительно закончил первый и первым развернулся в обратную от балки сторону. Фазаны подождут. Не до них, когда у вышки происходит что-то важное. Иначе не стали бы палить в воздух.
Их разделяла с вышкой небольшая ореховая рощица. Нужно было пройти через нее так, чтобы стоявший на баштях казак не принял мальчуганов за абреков и не стал палить по ним. Осторожно, стараясь не наступать на ветки, пробирались казачата сквозь заросли. При любом малейшем шуме мальчики прикладывали палец к губам и шикали друг на друга. Интерес перебарывал страх. Вот и просвет показался среди густых веток орешника. Идущий первым, тот, что был самый бойкий из всех, присел и, махнув рукой, показал, чтобы и остальные последовали его примеру. Казачата сели на корточки и притихли. Сквозь ветки деревьев просматривалась сама вышка, стоявший на ней казак. Хорошо была видна дорога и арба с сидящими на ней горцами. Еще один казак стоял у арбы и жестами объяснялся с адыгейцами. Что-то, несомненно, произошло у вышки, да и повозка неспроста оказалась рядом с ней. Казачата пребывали в догадках, посматривая заговорщически друг на друга.
– Змея! – вдруг разрезал тишину крик одного из них. Небольшой уж, видимо, охотясь в рощице на мышей, прополз по ступне мальца. От неожиданности тот вскрикнул, через секунду осознав, что опасности нет, увидев на голове змейки типичные два желтых пятнышка. Но было поздно. Крик услышали и на вышке.
– Эй, курячьи ноги, ну-ка гэть сюды, – услышали казачата окрик. Стоявший у арбы казак, направлялся в их сторону. Оробевшие, они по одному показались из рощицы. Через минуту уже вся ватага стояла, потупив взгляд до земли, у ветлы, росшей рядом с вышкой.
Иван Колбаса вразвалочку подошел к мальчуганам. Окинув их строгим взглядом, он тоном, не терпящим возражений, спросил:
– Вы шо, бисовы диты, здесь робытэ?! Кто дозволил?!
Те стояли, не смея взглянуть на Ивана. Знали, что их ждет, если откроется их выходка. Строго-настрого было запрещено малолеткам появляться у вышек и постов.
– Дядько Иван, вибачтэ, мы ж тильки узнать кто с рушницы палив, мож допомога трэба, – несмело начал заводила. Осознавал, что это он подбил всю ватагу к вышке идти, значит, и вина на нем больше остальных.
– Вибачтэ, – передразнил Иван, незаметно усмехаясь в усы, но сохраняя строгий вид. – Портки посымать и гузни ваши надрать, пока не уссытесь, а опосля добавить за то, шо уссались.
Казачата переглянулись виновато, зная о том, что по традиции каждый станичный казак мог наказать их за проступок, а после еще и дома отец или мать добавили бы.
– Ладно, курячьи ноги, – помягчевшим голосом сказал Иван. – Гайсайте в станицу, кажите крепостицу нашу абреки разбили, казаков порубалы, тильки Гамаюн живой, но тяжко ранен, дюже добре крови потерял. Пулей неситесь!
Казачата побежали, довольные, что наказание их поступку не последует, мало того – им наказ дали весть донести. В глазах снова вспыхнул задор. Им доверили важное дело! Перегоняя друг дружку и оставляя четкие следы босых ног в пыли, мальчишки гуртом понеслись по каменистому шляху в сторону станицы. Преодолев с лету реку Марту вброд, они срезали путь к станице через бахчу. Навстречу им, тем же путем бежал подпарубок, посланный к вышке дедом Трохимом.
– Эй, шантропа, – окрикнул он малых казачат, – шо за сполох? Куды гайсаете?
Казачата наперебой, заглушая друг друга, стали кричать:
– Казаков вбылы, крепостицу порушылы, Гамаюна почти вбылы, на ладан дыхае, дядько Иван Колбаса послал нас в станицу с вестью!
Подпарубок переведя дух и отерев пот со лба, примкнул к ватаге, и все вместе понеслись что есть мочи в станицу.
Покачал головой Иван Колбаса, провожая взглядом шумных казачат, не успел и дух первести, как напарник с вышки тревожно окликнул:
– Дядько Иван!
– Да шо таке?! – ошетинился казак. Ну за что ему такое наказание? Хоть бы молодого на другой пост перекинули.
– А дядько Иван!
– Да, боже мать, тут я. Чего тебе, оглашенный?!
– Я вижу кого-то.
– Ониська, возжей всыплю! Ты доложить по форме можешь или нет?!
– Дядько Иван! Сумневаюсь я сильно. Не знаю, как докладывать.
– Да не тяни уже!
– К краю рощицы двое вышли. Открыто так-то, таща-ли что-то. Теперь нет. Стоят машут! Пальнуть?! Или как?
– Или как, – заворчал Иван Колбаса, начиная проворно взбираться на сторожевой пост. – Сам посмотрю!
Онисько посторонился и с готовностью показал направление, куда надо смотреть. Иван прищурился, а потом глаза его расширились.
– Пальнуть?! – с готовностью встрепенулся молодой казак.
– Я тебе пальну! То Михась, брат сотника, машет. Кого убить хочешь?!
– Да как вы разглядели-то?! – опешил Ониська.
– Взором внутренним смотреть надо, чутьем. Неужто не знаешь, как Михась двигается?
– Как Михась? – глаза у молодого казака округлились. – Ни.
– Кого я спросил, – сердито сказал Иван и сплюнул вниз с вышки. – Швыдко собирайся. Дуй к хлопцам – помощь им нужна. Я тут и один управлюсь.
Отец Иосиф, станичный священник, сидел на крыльце церкви в окружении старух. В руках он держал свежий номер газеты, присылаемой ему регулярно братом из Катеринодара. Старухи, одетые в повседневные летние парочки, с покрытыми белыми платками головами сидели полукругом, внимая каждому слову, что произносил отец Иосиф. При некоторых из них в ногах расположились малые внучата. Двое ползали рядом, в теплой пыли, находя небольшие камешки, непременно пытаясь попробовать их на вкус. Отчего на их бузях оставались грязные следы. Бабули этих карапузов то и дело вставали со своих мест и, взяв на руки внучат, пытались урезонить, усаживая вновь рядом с собой. Но куда там. Разве можно усидеть на месте, когда Господь тебе дал ноги и ты уже можешь не только быстро ползать, но и почти ходить. Вскоре обеим старухам надоело это беспокойное хозяйство и, махнув руками, они оставили внучат в покое, лишь изредка наблюдая, чтобы они не уползли куда подальше. Казачки, что помоложе, с девками и молодухами замужними в отсутствие казаков все как одна были на работе. Кто на бахче, кто на виноградниках. Не собери вовремя кавуны с гарбузами, полежат на солнцепеке – и считай пропало. А то и худоба какая сама забредет, да и стадо за собой приведет. Похерят все добро, шо с Божией помощью выросло, и не видать тогда урожая. День летний зимой неделю кормит. Нелегкий труд был в жару под солнцем палящим, да иного выбора не было. Постоянный труд и заботы, легшие на руки казачек, дали им особенно самостоятельный мужественный характер и поразительно развили в них физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Причем независимо от возраста. Ведь к труду казачек приучали с трехлетнего возраста.
Отца Иосифа уважала и любила вся станица. Он был своим, из казаков. Не иногородним, не москалем. Всегда знал, кому какая нужда, всегда находил слова, чтобы помочь человеку и в горе, и в радости. Его руки крестили, почитай, всех родившихся за последнее время казачат, венчал он и их родителей, да и отпевал регулярно тех, кто, окончив путь земной, мирным шляхом к Господу отошел, но чаще тех, кого с поля брани уже бездыханного свои односумы привозили.
Доброй души был станичный священник. Но и доброе слово мог в напутствие после исповеди сказать так, что станичники стыдливо глаза прятали. Истинным ревнителем веры православной почитался отец Иосиф. До него служил в местной церкви священник, присланный из Москвы. Не нравился он станичникам. Чужак. Москаль. Да к тому же и в блуде был уличен. Казаки мартанские долго терпеть не стали. Взбунтовались. Блудный священник еле ноги унес. Да и письмо в атаманское правление казаки справили. Дошло то письмо кому надо. Священника того перевели в глухомань на перевоспитание. В станицу же направили отца Иосифа. Его станица сразу приняла. Свой. Да к тому же и потомок запорожцев. Чистой души человек. Казак.
«Библия – лучшее лекарство для души человеческой, – любил он повторять. – Как потребность какая имеется, открывай Святое Писание и читай с Божиим благословением. Откроются и глаза, и язвы душевные зарубцуются». Станичный приход и церковь при отце Иосифе изменились. Казаки с казачками строже к себе относиться стали.
Так вот, почитай, тихой сапой уж восемнадцатый год окормляет приход свой. Здесь и женился. Матушка из местных. Дочь почти взрослая.
Путь отца Иосифа к вере и сану был долгим, тернистым. Не сразу нашел он в себе силы крест свой, что Господь по силе каждому дает, нести. Много есть людей, которые не верят в Бога. Такие люди, конечно, не верят и в Причастие. Но Господь по милости своей открывает шаг за шагом чудесным образом все то, что сокрыто от глаз маловерных. Жил простой казак, нареченный Иосифом при крещении, лет тридцати пяти от роду. Он вел очень чистую, праведную жизнь и отличался необыкновенным смирением. И вера его была простая и тихая. Он всем сердцем верил, что Христос – это Сын Божий. И так же всей душой верил в Причастие. И Господь наградил его за простую и чистую веру. Однажды Иосифа настоятель церкви попросил помочь ему в алтаре. И когда казак стоял в алтаре, то сподобился великого и страшного видения. А было это так: он раздувал кадило, и вдруг показалось ему, что блеснула яркая молния и упала в чашу. Затем из чаши поднялся пламень и начал ходить по Престолу. Когда священник взял чашу в руки для причащения, то его окружило со всех сторон пламя, а затем этот же огонь распространился по всей церкви. Но никого не обжег и не спалил, потому что он был как сверкающая вода из ручья или как роса. Однако когда Иосиф увидел, что священник принимает внутрь себя пламя, то изменился в лице. После службы он с огромным волнением рассказал священнику, что он наблюдал во время Причастия. Начиная с этого дня каждый раз, когда бывала служба с Причащением, которая называется Литургия, Иосиф снова видел все то же самое – то есть как в чашу, подобно молнии, сходит огонь – Христос, и как пламя охватывает всех молящихся, и как священник пьет огонь из чаши. И всегда казак с замиранием сердца следил за видением, и радовался, и торжествовал. Потому что он видел, как к нему и ко всем сходит с неба Иисус Христос. Это было знаком. После обстоятельной беседы свя