Стоило проверить переправу. Василь первым ступил на мост и, для надежности несколько раз с силой подпрыгнув, опустился ногами на бревна. Они лежали, крепко вдавленные в прибрежный песок. Бревна были преднамеренно положены так, что для коней переправа по ним не представляла сложности. Следуя один за другим, они благополучно перебрались на противоположный берег. Почуяв под своими копытами твердую почву, некоторые из них, подобно малым жеребятам, подняв хвосты и высоко закидывая задние ноги, промчались несколько метров по травянистому покрову.
Рудь, впрыгнув в седло, дал знак коневодам, и те последовали его примеру. Верхом было сподручнее собрать коней в косяк и вести их в аул. Василь привстал в седле и посмотрел вперед. К распахнутым воротам аула подъезжали два всадника. Судя по одежде и манере сидеть в седле, Василь признал в них своих станичников. Но кто это был, издали разобрать было невозможно. Им, сжимая папаху в руке, махал с вышки другой казак.
«Мыкола часового выставил», – подумал Василь. И, обернувшись к коневодам, с радостью в голосе выпалил:
– Трохы щэ. Гайда швыдчэ!
– Слыхал я, Мыкола, як старики наши балакалы за святой колодэзь, где всяк исцеление получал, – готовый помочь хотя бы советом, не унимался Иван Мищник. Он лихо подкручивал ус, занятый историей. – Балакалы старики ще, шо це самый першый и богато почитаемый на Кубани колодэзь. И колодэзь сей – Параскевы Пятницы. Вин меж станыцами Новолабинской и Некрасовской. Тудыть тэбэ трэба. Усю хворобу сымет.
– О то дило! – поддержал ближайший казак.
– Святые места кого хочешь на ноги враз поставят!
– Да и я слыхал за сей источник, – поддержал односума Осип Момуль. – Дед Трохим, который, почитай, все знает, ибо древней, умнее и старше его никого нет, балакал, что упоминание о нем и о его чудодейственной силе встречается еще в одна тысяча восемьсот сороковом году!
– Как – старше деда Трохима никого нет? А мой дед?!
– Не перебивай! Давай, Момуль, дальше!
– А шо дальше? – крякнул Осип. – Связывают появление этого источника с молитвами монахов-подвижников, которые имели нужду в ближайшем источнике воды, и с обретением иконы святой Параскевы Пятницы. Здесь же под крупным обрывом возвышенного берега Лабы бил родник. Существует предание об источнике святой Параскевы: «Местный пастух нашел в нем икону, и ключ стал особенно почитаем. Произошло это в девятую пятницу после Пасхи. Найденную икону он отнес домой, но утром икона исчезла и была позже обнаружена в роднике. На этот раз ее уже перенесли в церковь, откуда икона тоже чудесным образом исчезала . И являлась все в том же источнике, после чего было решено построить часовню. Родник обустроили, сделали сруб. У колодца выстроили часовню, куда и поместили икону, с тех пор икона не исчезала. Известие об явленной иконе быстро разлетелось по всей округе и далее, люди потянулись сюда и конным и пешем ходом, приходили даже из других регионов Российской империи. Ежегодно девятая пятница стала одним из главных праздников станицы Некрасовской. Богомольцы во главе со священниками приходили сюда Крестным ходом с иконами и хоругвями, а после молебна начинались народные гулянья. Ктитором этой часовни в начале XX века был Трофим Тараненко. Из наших, из черноморцев. Вокруг часовни им был посажен красивый сад, в котором росли яблони и груши. Перед праздником Девятой Пятницы Тараненко на подводе ездил по станице и собирал самовары, чтобы на праздник напоить людей чаем. Станичное правление устраивало для всех бесплатное угощение. Паломники, приходившие сюда, набирали воду в ведра, бутыли и бидоны на год вперед для себя и своих близких. Говорят, однажды собралось около двадцати тысяч человек. Приезжают не только из окрестных местностей, но даже из-за пределов Кубанской области. Все это собрание располагается под открытым небом и после краткого богослужения варит себе пищу, отдыхает, пьет чай, что представляет весьма живописную картину. Все это мне дед Трохим поведал, – закончил Осип.
– А я сам там был, у того колодэзя, – продолжил разговор тот самый казак, слывший в станице ревнителем веры православной. – Так вот, в среде паломников существовало испокон веков устойчивое мнение, что к святому источнику или другой святыни нужно обязательно идти пешком, шли и калеки. С собой ничего паломники не брали: в селениях покормят, все дадут, пошли дальше. Рассказывали и об исцелении этой водой. Шли с Урала, Киева и исцелялись, знали о колодэзе и на севере. Большинство источников раннего происхождения освящались казачьим населением Кубани в честь святой Параскевы Пятницы – покровительницы семейного благополучия, женщин, детей, полей и плодородия. Кроме того, святой Параскеве молятся о сохранении скота от падежа. Она является целительницей людей от самых тяжелых душевных и телесных недугов. Из ее жития мы узнаем, что святая мученица Параскева, нареченная Пятницею, жила в III веке в Иконии в богатой и благочестивой семье. Родители святой особенно почитали день страданий Господних – пятницу, поэтому и назвали дочь, родившуюся в этот день, Параскевою, что в переводе с греческого и означает – Пятница. Всем сердцем возлюбила юная Па-раскева чистоту и высокую нравственность девственной жизни и дала обет безбрачия… За исповедание православной веры озлобившиеся язычники схватили ее и привели к городскому властителю. Здесь ей предложили принести богомерзкую жертву языческому идолу. С твердым сердцем, уповая на Бога, отвергла преподобная это предложение. За это она претерпела великие мучения: привязав ее к дереву, мучители терзали ее чистое тело железными гвоздями, а затем, устав от мучительства, всю изъязвленную до костей, бросили в темницу. Но Бог не оставил святую страдалицу и чудесно исцелил ее истерзанное тело. Не вразумившись этим божественным знамением, палачи продолжали мучить Параскеву и наконец отсекли ей голову. Вот такие, стало быть, дела.
Казак выждал минутку и добавил:
– Так есть, господин сотник, до крыныцы той тэбэ трэба. Исцеление от ран, тай иншых недугов дарует святая Параскева.
– А я шо казал? – обиделся Мищник. – Туда надо!
– Побачимо, – негромко произнес Билый. – Бог даст, на все его воля. Пойду Акимку гляну. Чай, накормили станишные малого.
Билый прошел к тому месту, где оставил Акимку на попечение станичников. Казаки, кто развалившись на земле и облокотившись на руку, кто сидя по-турецки, держа в руке чубук с терпким тютюном, пуская сизый дымок изо рта, кто просто стоя рядом, с серьезными лицами внимали словам говорившего станичного балагура-рассказчика, не уступавшего в охоте побалакать самому деду Трохиму. Акимка, держа в руках кусок лепешки, с нескрываемым интересом вслушивался в рассказ казака. По его взгляду было заметно, что сути самого рассказа он не понимает, как и слов, хотя и на родном, но забытом языке. Но от этого интерес не ослабевал, наоборот, следя за мимикой и интонацией рассказчика, Акимка пытался все же вникнуть в происходящее.
Билый не стал мешать и, присев чуть поодаль от малого, сам вслушался в то, о чем вещал говоривший.
Их было семеро. Пятеро братьев Дейнек и еще двое: чигиринский хлопец Петро Загорулько и весельчак Федор Коробка.
Сам Хмельницкий пришел к ним поклониться:
– Спасибо вам, казаки.
Они сидели на земле, и он сел с ними.
– Вы знаете, на что идете, и не отступились! Дай же Бог каждому из нас прожить такую светлую жизнь… Пойдет один. Кто – сами решите. Но прежде чем сказать «иду», измерьте духом вашим силу вашу, ибо пытки ждут охотника хуже адовых, а стоять надо будет на своем, как Байда стоял, вися на крюку в Истамбуле.
Молчали.
Хмельницкий горестно покачал головой:
– Какой наградой поманить можно человека, если смерть ему обещана? Нет такой награды. Но знай, человек, ты спасешь все наше войско. Вот и все утешение.
Хмельницкий встал, и казаки встали. Обнялся с каждым до очереди.
– Ну что, хлопцы? – подмигнул товарищам Федор Коробка. – На палке будем канаться или как?
– Лучше соломинку тащить, – сказал Петро Загорулько. – У кого короткая, тот и пойдет.
Наломал сухих стебельков, измерил, обломил концы. Растерянно улыбаясь, поглядел вокруг, кому бы отдать соломинки. Хмельницкому – неудобно вроде, Кривоносу или старику-запорожцу, отбиравшему охотников? Кому? Кого не обидеть? Запорожец этот был сед и жилист, под стать Кривоносу.
– Возьми, тащить у тебя будем! – протянул ему соломинки Петро Загорулько.
– Погодите, казаки! – сказал запорожец. – Давайте-ка кровь я вашу заговорю. Становись круг меня.
Запорожец перекрестился, поцеловал крест.
– За мной повторяйте. И шло три колечки через три речки. Як тем колечкам той воды не носити и не пити, так бы тебе, крове, нейти у сего раба божьего. Имя реки-те. – Казаки назвали каждый свое имя. – Аминь! – Девять раз «аминь» надо сказать… А теперь еще два раза повторить заговор. – Повторили. – Ну и славно! – просиял запорожец, словно от самой смерти казаков загородил. – Богдан! Максим! А к полякам я пойду. Этим молодцам сабелькой-то рубать да рубать. Погляди, силища какая! Что у Петро, что у Хведора… А у меня какая сила? На дыбе голоса не подать разве что. Столько рубцов и болячек. Привык я терпеть.
Богдан шагнул к старику, поглядел в голубые глаза его и опустился перед ним на колени:
– Прости, отец, за хитрости наши проклятые, но врага без хитрости не одолеть.
– Встань, гетман! – тихонько сказал старый запорожец. – Негоже тебе убиваться за каждого казака. На то мы и казаки, чтобы на смерть идти. Пришел мой черед. Не беда. Себя береги. Берегите его, хлопцы.
– Чем хоть порадовать-то тебя? – вырвалось у Богдана.
– Дайте мне воды попить и доброго коня.
Принесли воды, привели коня. Запорожец сунул за пояс два пистолета, попробовал большим пальцем лезвие сабли.
– Я за себя хорошую цену возьму. – Поманил семерых казаков: – Давайте-ка, хлопцы, оружие ваше. Заговорю от сглаза. То будет вам память от меня.