– Тепер вси бачуть, шо це и есть та, по ком у казака сердце болило! – растягивая слова, почти пропела Аксинья и добавила: – А ну-ка, Марфушка, пройдись, пройдись. Побачимо як ты ходишь.
Следуя традиции сватовства, Марфа прошлась по комнате.
– Ай невестушка, что та лебедушка! – подметила Аксинья.
– Ну, шо, доченька, мил-люб тебе жених, Микола Билый? – спросил Федор Кузьмич.
Марфа, смущенно отведя голову в сторону, ответила негромко:
– Люб, батько!
– А приметила ли ты жениха нашего? А ты, жених, невесту? – вновь запела сваха.
Микола и Марфа, как водится, обменялись приготовленными друг другу подарками. Марфа подарила Миколе вышитую своими руками рубаху, Микола – отрез на платье.
– Ну вот и добре! – заключил Федор Кузьмич. Наталья Акифеевна, державшая до сей поры испеченный каравай в руках, поставила его на стол, что означало одно: далее будут смотрины.
– Василь, – сказал Иван Михайлович. – Передай работнику, чтобы принес съестное, припасенное в арбе. Теперь гулять будем.
Домой Билые вернулись поздним вечером. Прощаясь, Иван Михайлович обнял Федора Кузьмича и сказал:
– Ждем через неделю у нас в курене на смотрины!
– Шо ж не быть-то. Непременно побачимо!
По станице разлетелась новость: Микола Билый Марфу Коваль сосватал.
Через неделю Федор Кузьмич с братом и его женой, Марфа и работница Марийка были в курене у Билых. Там они, как и полагается, осмотрели хозяйство, комнаты и познакомились с семьей будущего зятя. Затем снова было пышное застолье, где уговорились, когда быть сводам. Тогда же в присутствии родителей Микола и Марфа дали обоюдное согласие на брак: «Из воли родительской не выходим. Согласны».
Федор Кузьмич и Иван Михайлович ударили друг друга по рукам и договорились о дне свадьбы, назаначенной на первое воскресенье после праздника Покрова. Расходились весело, приняв на дорожку по «стременной». Микола же и Марфа с друзьями-подружками катались по станице.
С этого времени Марфа считалась пропитой невестою, или пропитухою.
Глава 40Свадьба
Сговорившись и завершив сговор рукобитием, Федор Кузьмич и Иван Михайлович, как водится, обсудили все, что касалось непосредственно свадебных мероприятий. Помимо желания молодых соединиться, требовалось по справедливости распределить между семьями затраты на свадьбу, обсудить приданое. Родители молодых торговались недолго. Здесь вновь помогло красноречие свахи Аксиньи Шелест и ее умение маневрировать меж двух огней. Зато все щекотливые и неудобные вопросы обсудились детально и сразу. Назначена была и дата свадьбы.
Традиционные до дня венчания в доме невесты «вечеринки» или «ночевки», на которых собираются жених, его друзья и ее подруги, Марфа с Миколой решили не проводить. Уж слишком много событий предшествовало этому, причем, если вспомнить, событий нерадостных. Но казаки – народ привычный. Радость и горе, жизнь и смерть всегда рядом шествуют, и никуда от этого не денешься.
Марфа с Миколой обошлись объездом куреней друзей да подруг с приглашением на свадьбу.
Вечером перед днем свадьбы, как и водится, в хату Ивана Михайловича, где жил и Микола, завезли приданое невесты. Таков был обычай.
В день бракосочетания Марфа, ощущая себя уже невестой, встала до восхода солнца. Помолилась не торопясь. По древней казачьей традиции обошла весь свой двор, баз, палисадник, прощаясь со всем, что ей было дорого. Затем вышла в сад и, присев у высокого ореха, по которому так любила лазать детстве, стала причитать. Конечно же, больше для порядка, отдавая дань традициям предков.
Вскоре пришли и ее подруги. Накинув платки на головы, вместе они отправились на кладбище испросить благословение на свадьбу от умерших родственников. Марфа задержалась у могилы матери. Умываясь слезами, поговорила с матерью мысленно. Закрыв глаза, представила дорогую мамочку рядом и словно как в детстве прильнула к ее груди, и на сердце стало легко и светло. Подружки стояли чуть поодаль, не тревожа Марфу.
– Вот, мамо, взрослая стала твоя доча. Теперича я невеста просватанная. Сегодня под венец с Миколой Билым иду. Как жаль, что ты этого не видишь. Но я знаю, что ты рядом. Тепло твоих рук и доброта твоего сердца согревают меня всегда. Царствие тебе небесное, родная. – Тихий голос Марфы, как шелест чакана, колышемого ветерком, вплетался в колоски ковыля, росшего у могильного холмика, и серебристыми волнами убегал в безграничную даль степи. Туда, где гуляют свободные казачьи души, души предков.
После необходимого ритуала на погосте Марфа с подружками вернулась домой и стала готовиться к встрече жениха.
Самые близкие подружки Марфы взялись за обряд заплетания косы. Другие приготовляли гильце – исконный элемент свадебной традиции каждой кубанской свадьбы. Это была вишневая веточка. Своей тонкостью, гибкостью и красотой веточка служила символом девственности. Подружки Марфы обвили веточку узкими полосками пресного несдобного теста, нарезанного с одной стороны в виде бахромы, и выпекли все это в печи.
Марфе же сначала завили кудри. Для этого брали большой толстый гвоздь, накаляли его докрасна, натирали о кусок сала и накручивали на него волосы прядь за прядью. Затем завитки уложили в несколько рядов вокруг лба, закрепив их сверху венком. Венок невесты всегда считался символом девичьей чистоты и невинностьи. Марфа, как и любая казачка, вышедшая замуж, была должна хранить его до конца своих дней. Косу, в которую были заплетены длинные волосы Марфы, сначала расплели. Причем каждая из близких подруг расплетала по пряди. Затем вновь коса была заплетена по всем правилам и украшена малиновой атласной лентой. Коса по традиции после заключения брака вновь расплеталась, и волосы заплетали уже в две косы, укладывая на голове букли – преображение в бабу. Впоследствии казачка носила эту традиционную прическу – две косы, обернутые вокруг головы.
После заплетания волос Марфу отвели в баню. Подружки сняли с нее исподнюю тельную рубаху, и Марфа разорвала ее, тем самым показывая, что прощается с прежней, девичьей жизнью. Омовение в бане происходило под традиционные причитания подружек. После на Марфу надели новую рубаху, и подружки, взяв ее под руки, вновь отвели в хату.
Мысли Марфы сплетались в один клубок, не имея определенного направления. Микола, батько, прощание с прежней жизнью, к которой, как понимала Марфа, возврата уже не будет, первая ночь с любимым. Все это и волновало, и немного пугало.
– Царица небесная, матерь Божия, помоги мне с этим справиться, – произнесла негромко вслух казачка.
– Ну, что ты, милая, – поддержала ее одна из подружек. – Все управится как надо. Не бойся.
Марфа улыбнулась в ответ: «Дай бог!»
Перекрестясь, надела чулки, задев нарочно ими одну из своих подруг.
– Будешь следующая, – подмигнув подружке, сказала Марфа. Та в смущении зарозовела щеками.
Платье белого цвета как нельзя лучше подходило к смуглому лицу Марфы. Надев его на невесту, одна из подружек приколола к платью белый искусственный цветок из атласа. Для того чтобы уберечь Марфу от дурного глаза, в подол свадебного платья с четырех сторон крест-накрест закололи иголки без ушек и за пазуху ей положили кусочки ладана. Бусы малинового цвета обрамляли шею. В тот же тон Марфе на ноги надели черевики, подаренные накануне Миколой.
Федор Кузьмич, отсутствовавший все то время, пока собирали подружки Марфу, показался из соседней комнаты. Невольно залюбовался красотой дочери. Скупая отцовская слеза скатилась по морщинистой щеке и затерялась в густой бороде.
– Эх, мамка не дожила то этого момента, – сказал он негромко. В голосе слышались дрожащие нотки.
За окном послышался конский топот, стук колес арбы, песни, выстрелы. Микола, в новой парадной черкеске, которую дополнял пояс с кинжалом, сапоги со скрипом и шапка-кубанка, со своими гостями подъехал ко двору. На груди жениха был приколот большой белый атласный цветок. Точно такой же, как у Марфы на платье.
Подруги невесты, выйдя во двор запели песни.
Даеш мэнэ, мий батэнько, молодую,
Купы мини зозулэньку слуховую.
На що тоби, дытя мое, зозулэнька,
Есть у тэбэ, дытя мое, свэкрушенька.
Вона сама рано встае, тэбэ збудыть,
Сама пидэ до сусидок та й огудыть.
Ой, соплывэ та дримлывэ чуже дытя,
Ще сонычко нэ заходэ, спаты ляга.
Ще сбнычко нэ заходэ, спаты ляга,
Як сонычко пидибьеться, то й проснэться.
Сусидочкы, голубонькы, нэ ймить вы йий виры,
Мэла хату, мэла сина, ще й прысинкы.
Та прынысла я водыци пры зарныци,
Поставыла у свитлыци на скамийци.
Самая близкая подруга, та, которой коснулась Марфа чулком, подошла к воротам.
Дружко, Василь Рудь, избранный на семейном совете родителями Миколы, был также одет в черкеску, но не такую богатую, как у жениха, перевязанную крест-накрест рушниками. В правой руке он держал разукрашенный двухметровый шест – своеобразный символ власти представителя жениха на свадьбе. Этим шестом он уверенно постучал в створ ворот.
– Кого это занесло ветром до нашей хаты? – спросила дивчина.
– Ясный сокол за голубкой своей прилетел! – отвечал Василь, пристукивая шестом о землю. – Просим разрешения ввести в курень ваш нашего князя!
– Ну, что ж, заходите, гости дорогие! Голубка заждалась сокола своего! – вторила дивчина.
Вся процессия вошла во двор. Подруги Марфы, указывая на крыльцо, проводили Миколу, Василя и еще двух казаков в хату, подпевая песню:
Ой, попэ, попэ Иосифу,
Нэ звоны рано в нэдилю.
Зазвоны рано в суботу,
Потурай дружечкам роботу.
Нэхай и нэ шьють, нэ прядуть,
А до нашойи до Марфочки
В дружкы идуть.
За столом сидела Марфа, смущенно склонив голову, зардевшись в щеках.
Казаки, сняв папахи, перекрестились на красный кут.
– Мир в хату вам! – воскликнул Василь, ударив о пол шестом.