Тут сердце мое снова заколотилось и в жар бросило – сняла платок.
Может… шашку кто увидел? Но быть такого не может! Вот загадка так загадка! Откуда у русского офицера шашка убитого хозяина имения? Прятал в ножны ее хорошо, не видно совсем, а как достал и лимон стал резать, так и обомлела. Признала сразу. Видела не раз. Семейная реликвия. Сам визирь за заслуги господина наградил. Рукоять вся в золоте, так и сияет! Такое владение чужим оружием и жизни ему стоить может! Уж как плакали по убитому на войне господину. Сколько слез пролито было. И не только моих горьких капель, но и жены старой да дочки своевольной. Понесла же ее нелегкая ездить на позиции и искать могилу отца. Любовь дочкина и погнала. Легко отделалась. А могла бы и пропасть. Так не взял ли он шашку на ужин семейный? Ой, бахвальство-то до добра не доведет. Ох, тревожно-то мне как. Ой, что же будет теперь.
От волнения закачало. А тут на улице хмельная фигура появилась. Странная, то прямо спину держала, то скрюченно шаталась, пугая и беспокоя редких дворовых да наряд гайдуков.
Сердце дернулось, признавая любимого. Вскочила на ноги, не помня себя, платок с плеч упал, запутался между сапожками. Чуть не упала, но побежала к дверям. Входная дверь громко хлопнула. В полутемном коридоре, с улицы зайдя, темнее кажется. Лампу надо было бы зажечь, да не успела я, теперь стояла, прижимаясь спиной к холодной стене, заходясь от волнения. Все же русский господин запнулся о низкий табурет и чертыхнулся незлобно, балансируя, спасая себя от падения, смешно махая одной рукой. Прыснула я от смеха нервозного, не сумев совладать с собой. А он резко голову поднял и, кажется, зажглись глаза его любовью ко мне. Я робко шевельнулась навстречу порыву мужскому. Обмякая как-то сразу – ноги подогнулись. Зашаталась, готовая упасть от дурноты нахлынувшей. Справилась как-то. Откуда силы взялись только. Не зря ждала – желанна, значит, тоже. Сердце ликовало.
Видела в мечтах своих, как берет меня мой господин. Представляла все не так. Не было никаких поцелуев и страстных объятий. Не было и любовного шепота. А я ведь так много хотела сказать ему. Русский грубо схватил меня, развернул к себе спиной и сильно прижал к стене. Так, что глаза мои расширились от внезапного страха. Руки по-хозяйски прошлись по телу, ничего не пропуская, рванули кофту, справляясь с крючками, а затем резко наклонили меня и закинули юбку на спину.
Когда хватка немного ослабла, и я смогла обернуться, чтобы точнее подстроиться под своего любимого, русский снова меня напугал. Закатив глаза, он скрежетал зубами и выдавливал из себя слова. Сначала я не могла понять, а потом четко услышала имя. Сердце мое оборвалось. Холод сковал тело. А ведь где-то была потаенная мысль, что не я, а кто-то может приворожить моего любимого. Но не думала, что так быстро такое может произойти.
– Малика! – захрипел русский. – Малика! – Казалось, в самое ухо выдохнул слово ненавистное. Имя соперницы моей. С той, с кем я даже состязаться не могу, ибо не равны мы перед Богом и судьбой. Слезы крупные полились из глаз, и не в силах я была остановить их. Не видел никто слез моих. Не пожалел и не утешил. И высохли глаза мои. Запылали гневом.
Счастья захотели? Лебединого?
Будет вам счастье.
Будет.
Скоро.
9. Зарево
Вторую седмицу жили мы с Иваном в большом сарае. Добротное строение, возвышаясь над всеми, выглядело много лучше покосившихся куреней, имело несколько выходов и давало хороший обзор сверху. Спали, зарывшись в заготовленное с лета сено. Тепло. Запах душистой травы напоминал родную станицу и время отрочества.
Поручик «лечился» во всю ивановскую. Днем спал, когда один, а когда и болгарка вертлявая его навещала. По вечерам ходил страдать по турецкой барышне в господский дом. Там и ужинал. Нашел себе занятие, будто и войны кругом не было.
Вшнипылся в эту турчанку, как черт в сухую грушу! С разбегу, до искр из глаз!
Может, у графьев так принято. Грезить об одной, а солому мять с другой. Ох, накажет Бог… Неправедная жизнь всегда боком выходит. Такие грехи одной молитвой не замолишь.
С девками как-то справлялся, а вот верхом еще ему рановато, к тому же иногда пугал меня, падая на колени, зажимая голову руками. Выл тихонько, вращая покрасневшими глазищами. Если бы не знал, что контузия, решил бы, что падучей страдает. Ну как с таким к своим пробиваться, подведет в самый неподходящий момент. Только и тянуть уже дальше нельзя – негоже отсиживаться при наступлении, не про нас.
Сарай я сам выбрал, можно было в любой хате квартировать, хоть в болгарской, хоть в турецкой. Можно в воинском доме, но не хотел я свободу свою ограничивать. Мало ли куда мне ночью понадобится отлучиться. Да и потеряться, если что, из сарая было легче. Только лошадей своих добыть нужно было.
Целый день мотался по окрестностям, выискивая следы и выслеживая группки дезертиров. Попутно охотился по мелочи. Болгарам запрещалось охотиться, и дичи хватало. Иногда готовил сам, но чаще отдавал в любую хату, потом приходили снедать вместе с поручиком. Дичи всегда приносил больше, чем нужно на двоих, к тому же шкурки оставались хозяевам, так что все были довольны.
Группки попадались пешие. Небольшие и не страшные. Оружейный запас быстро бы вырос в небольшой арсенал, если бы не раздал винтовки гайдукам да крестьянам из знакомого села. Безоружных турок не трогал. Иногда по ночам одиночки пробирались к крайним хатам, просили еду. Им давали. Жалели.
В целом, жизнь в имении успокоилась. Неспешные дела местных жителей вернулись на круги свои. Мирные крестьяне занимались скотиной да делами домашними. Гайдуки же теперь, с новыми ружьями, когда возвращались со своих постов в имение, раздувались от гордости. Защитники, едрена вошь!
В болгарском селе тоже сколотил самооборону в десяток стволов. Каждый день хоть час старался заехать, обучить крестьян воинской науке.
Поручик заворочался в сене, подпер рукой голову:
– Николай, как вы до Сербии добрались?
Я вздохнул, неймется Ивану, не избежать вопросов.
– Одна дорога там.
– Какая?
– Морем, вместе с паломниками.
– Младший брат – моряк – писал, освободим от турок христианские страны – откроется короткая дорога через теплые моря, хоть в Европу, хоть в Африку. Единое христианское пространство от Тихого океана до Греции.
– Ну не знаю насчет единого, нужно хорошо поработать. Сербский народ расколот тремя разными религиями, а еще там магометане, босняки и албанцы. Болгарию еще не освободили, а среди болгар разговоры, что сербский Ниш – это Болгария. Если наш государь не возьмет эти земли под твердую руку, как Кавказ, здесь сто лет порядка не будет. Вон приказчик несколько раз интересовался, когда русские придут, чье имение будет.
– Странные вопросы!
– Ничего странного!
– Как чье? У него хозяйка есть. – Я все еще не понимал, почему у управляющего могут возникать подобные вопросы.
– Турчанка? – протянул я.
– Конечно, она! Что, у нас в России богатых иноверцев нет? Станет подданной не Османской Порты, а того, что тут будет, не знаю. Кто же дворян обижает? Что у них во владении, то вечное. То за заслуги получено или куплено. Может, здесь республика будет, как Франция или королевство Болгарское. Грабить государь император не позволит. Эта война за веру, а не за сало.
– Хорошо сказал! За веру.
– Так правду, поэтому и понравилось тебе. Какое может быть сало, если война освободительная?
Я подобрел, невольно заулыбался. Сглотнул.
– О, Вань, какое у меня дома сало! Да с чесноком! А девки какие! Да лучше казачек никого нет! Враз турчанку забудешь! – я подмигнул. – На фортепиано играют, стихи французские декламируют, а верхом, извините, граф, не хуже вас держатся. Хоть рысью, хоть аллюром. А надо, так и шашками начнут махать.
– Да ладно тебе, – добродушно посмеялся поручик, – я в училище всегда призовые места брал по джигитовке. Тоже сказал: девки лучше меня в седле держатся! Не верю.
– Ну и не верь, – насупился я. – Только я врать не умею. Не научен.
– Ты лучше про черкесов расскажи, как у вас сейчас с ними.
– Линии[47] держим. Тысячных набегов уже нет. Сотенные редко, а так… Десяток-другой абреков проползут как ужаки. Табун угонят или стадо, мы к ним отбивать, с обязательным прибытком. Невинные, скажешь, пострадают? Нет невинных. Через земли свои пропустили, кормили, укрыться помогали? Так что все по справедливости. Черкесы разные. Есть мирные, христиане есть. Есть православные, но в основном иноверцы. Если б османы не настропаляли, давно бы мир был. Народ отважный и по-воински умелый. Струсить черкес может только тогда, когда точно соплеменники не видят, иначе позор на весь род, а память у них длинная. Но если задружишь с черкесом, кунаком станешь, никто из его соплеменников худо тебе не сотворит. Беда, что народностей около тридцати, а языков еще больше. Друг с другом или по-турецки, или по-русски договариваются. Когда деды наши по повелению матушки Екатерины с Днепра на Кубань перебрались, в местах, Суворовым указанных, крепости стали строить и крепостицы, многое перенимать у черкесов. Одежда у них удобнее. Они же от века в этих местах жили. Обычаи некоторые, сноровку конную переняли. Их приемы рубки соединили с казачьим умением, тоже веками выкованным.
– А правда, что абреки с кинжалом вблизи весьма опасны? – загорячился Иван, привставая. Уж больно сомнительно ему было очевидное. Видно, раньше много рассказов слышал, да не видел никогда.
– Истинно так, – заверил я и перекрестился.
– Даже против шашки?! – усомнился поручик и головой покрутил, словно в кителе, и ворот сильно давит. Я улыбнулся:
– Бери шашку, давай вниз.
Нож, даже в ножнах, короче кавказского кинжала. Покажу, что знаю.
– Руби!
– Как? – с готовностью отозвался граф, желая подыграть. Такому лишь бы рубить. Дай только команду и волю.