– Да знаю, – поморщился я.
– Будь здоров! – на ломаном русском сказал доктор и приложился к бренди. Выпил до дна.
– Уйдем скоро. Ночью, утром – не знаю. Добудет мой друг коней – и уйдем.
– Хорошо, – сказал доктор и вдруг поник головой, захлюпал носом. Напился, что ли? Не похоже. Быстро слишком. Уж больно натурально всплакнул.
– Просить вас хочу об одолжении, шевалье.
– Любезный, отблагодарю. Денег пришлю с первой оказией. Не волнуйтесь.
– Нет, – доктор замотал головой, – не надо денег. Просить о другом хочу!
– Слушаю, – осторожно сказал я.
– Шевалье, оставьте шельму. Привык к ней, сил нет. Не забирайте с собой. Как сами-то выберетесь – неведомо, а вдруг с турками столкнетесь. Пропадет девка ни за что, сгинет моя шельма-вьюнок.
– Шельма? – Сначала не понял я.
– Иванку мою. Она же вещи уже неделю собирает! Не таится! Смеется надо мной! Говорит, как ей хорошо с русским будет. Боюсь, пристрелить смогу! Или зарежу, – совсем тихим голосом закончил старый философ.
– А как же гуманизм и человеколюбие?
– Оставьте, шевалье, доктора, даже такие образованные, как я, все равно остаются людьми, не чуждыми обычных человеческих чувств и поступков.
– Что-то когда во мне железками своими ковырялись, не заметил у вас человеческих чувств.
– Это как раз профессиональное, я про другое…
– Уж не про нежные ли чувства? Вы о любви? – опешил я.
– Любовь – химия. Нет любви, – вздохнул доктор. Поболтал бутылку, на слух определяя, как много осталось содержимого. – Понял, что скучно без нее станет. Беспросветно. Дни без солнца. Тоска. Привык я к ней. Без нее совсем сопьюсь. Мне тут и поговорить больше не с кем. У вас вся жизнь впереди. Зачем она вам, шевалье?
Я вроде призадумался.
– Ну. Э… Незачем, – согласился я с доктором. – Чудная больно. Оставлю.
– Правда?! – изумился медик.
– Истинный крест, – я перекрестился. Доктор повеселел. Поверил. Я и не думал его обманывать.
– Должен же я вам, в конце концов, – успокоил я его и сам протянул стакан.
К дороге я решил править полем, но постовые у развилки стали сигналить надетыми на винтовки шапками.
– Конный отряд, вон там, час назад прошел шагом. Нас не заметили.
– Тамам, тещиккурле. Хорошо, спасибо.
Теперь нужно принять решение. С одной стороны, нужно запутать следы, чтоб непонятно было, откуда взялась моя кобыла на дороге, но так я рискую не догнать этот отряд. Азарт пересилил осторожность. Я направил свою животину напростец по полям, наперехват чужих конников.
Нашел и двинулся по цепочке следов от подков. Следы круче и круче забирали в сторону позиций 3-й армии Османа-паши. Значит, не дезертиры, ну мне-то разницы никакой. Хуже, что следы вели в сторону то ли большого сада, то ли небольшого леса. Во всяком случае, из-за деревьев увидеть верховых было нельзя. Я же в белом поле был как на ладони.
Можно было сделать привал, перекусить, дать лошади отдых. Дождаться темноты и далее преследовать, рассчитывая издали увидеть костер, попробовать, спешившись подобраться к отдыхающим кавалеристам. План имел одно уязвимое место: если они оставили на границе леса заслон. Тогда солдаты сразу поймут, что я иду по их следу, и тут тоже есть варианты, но все нехороши для меня.
Другой способ – сблизиться, найти место захода и двинуться вдоль деревьев, через полверсты завернуть в лес, стараясь по ржанию выйти на всадников.
Ржать жеребцом я умел, как заставить заржать кобылу – знал. Я всмотрелся в мерзлую землю. Конники здесь останавливались. Навоз, пучки соломы, пепел от выбитых трубок. Желтые пятна на снегу. Сделаю короткий привал и я. Снял седло, обтер лошадиные бока от пота, укрыл своим полушубком и попоной. Кобылка у меня слабенькая, а может, все силы ее понадобятся. Поводил ее по кругу, чтоб сердце лошадиное успокоилось. Насыпал в торбу пару горстей ячменя, больше пока нельзя. Достал ватрушки, половинкой поделился. Сам пожевал, осторожно бросая взгляды на лес.
Все, хорош отдыхать. Пора. Укоризненно так кобыла посмотрела, боком попыталась уклониться от седла.
– Ты чего? Отдохнула, пожевала, потник сухой тебе подложил. Брюхо надуваешь, чтоб ремень не давил, а вот кулаком под ребра, сразу на две дырки затянул, вот теперь нормально, а то сбросишь меня в самый важный момент.
Теперь осторожненько, неспешно к лесу. Винтовку и шашку приторочил слева, чтоб из леса не было видно, но так, чтоб легко можно было достать. Нагайку на левую руку, ремешок револьвера наружу. Лишь бы сразу не стрельнули.
А чего в меня стрелять? Ну трусит на плохенькой кобыле не торопясь одинокий всадник. Не военный, не вооруженный. Кому такой нужен-интересен?
За полверсты заржал из леса жеребец, и моя кобылка ответила.
Ага, сторожатся чего-то наездники! Плавненько поворачиваю влево. Через пару минут сзади топот.
– Дур! – кричат по-турецки. Стой, значит.
– Вичин тивар.
А это по-каковски?
Не спеша поворачиваю. Двое важно так укорачивают рысь. Вот так встреча! Черные бешметы, черные папахи. Черкесы! Интересно, из того же отряда? По одежде похоже.
– Сашко, друже, встречай своих палачей, даже если не те же самые, все равно встречай.
Поднимаю пустые руки, показываю.
– Салам аллейкам, баши.
Что вами двигает, ребята? Желание по-легкому хоть плохенькую кобылку забрать, вам ведь сторожить поручили. Серьезное дело, а вы за наживой погнались. Наказывают за это и свои, а тем более пластуны.
Снимаю шапку, вроде кланяюсь.
Горбоносые, высокомерные, лошадки лоснятся, даже оружие не достали.
Левому жеребцу нагайкой по глазам. Шарахнулся назад в сторону, присел на задние ноги. Всадник – все силы на то, чтоб в седле удержаться. Правой рукой, без замаха, правому всаднику шашкой по лицу. Завалился назад на лошадиный круп без звука. Чуть вперед, расчетливо провожу по горлу. Левый справился с конем, шашка над головой, но между нами лошадь его мертвого друга. Вздернул своего аргамака на дыбы, будет сверху атаковать. Страшный удар. Лошадь падает вниз, рука и тело, все одновременно вниз, только я не рядом, тянуться нужно. Согнутой рукой встречаю удар на свою шашку. Все силы в руку, спину ровно. Ноги изо всех сил упереть в стремена. От удара кобылка моя присела, но выдержала. Скользнула его сталь по моей безопасно вниз, почти отрубив ногу мертвому сотоварищу. А моя рука как пружина разогнулась, врубая шашку в его плечо. Сползать начал мой противник. Сперва наклонился вбок, ниже, ниже, быстрее. Вот свалился как куль.
Спешился, все три уздечки в кулак. По лошадиным бокам пробегала дрожь. Учуяли кровь хозяйскую. В тишине морозного вечера только всхрапывание лошадей и облачка пара изо рта. Второй абрек был жив. Правой рукой бессильно шарил под бешметом. Я покачал головой:
– Не нужно. Молись лучше, только не долго.
Он понял, зашевелил губами. В глазах его не было страха. Боль, досада, но страха не было. Уважаю, достойные враги. Видно, закончил, моргнул, мол, готов.
Тогда прощай, джигит.
Итак, два отличных жеребца, а в идеале нужно четыре. Два полных комплекта хорошего оружия, револьвер за пазухой. Незнакомая система, крупного калибра и пули с насечками, серьезное оружие. Ладно, потом разберемся. Теперь никого искать не нужно, сами мстить кинутся. Пока трофеи нужно снять.
Черкесы, как и мы, все свое носили с собой. Лошадей привязал в лесу. Затащил в лес трупы. Седельные сумки потом, сначала одежку, черкески тяжелы – есть золотишко. Освободил тела от ненужного груза. Прикормил жеребцов, вовремя Иванка со своими ватрушками попалась.
Неподалеку раздался выстрел – наконец хватились. Побежал между деревьями на выстрел. Приблизившись шагов на двести, остановился, отдышался, приготовился.
Раз, два… девять. Лошади навьючены. Всадники в бурках, еще не беспокоятся. Просто пикетчиков на месте нет. Шагом, без строя идут по следам. Поравнялись, я за деревом замер. Теперь рваную черкеску на куст, эх, времени мало было, я б вам такую залогу устроил!
Разглядев впереди кровь на снегу, двое рванули вперед.
Пора. Из винтовки снимаю одного, выпускаю винтарь из рук, еще одного из револьвера, бегом вперед из дыма, пока ближние к лесу разворачивают лошадей, приникнув к лошадиным шеям, разок прицельно из револьвера и остальные поверху, чтоб лошадей не задеть и задымить пространство.
Подхватил винтовку – и к своим лошадкам, шагов пятнадцать успел пробежать, пока выстрелы не раздались. Быстро сообразили, но вряд ли прицельно. Сейчас бешмет на кустике дырявить будут. Попал ногой в ямку. Проехал на пузе, собирая расстегнутым воротом снег и прошлогодние листья. Получил своей винтовкой по уху и остановился, головой въехав в куст. Запах снега смешался с чем-то летним, вкусным, пахучим, домашним.
Выбрался, потряс головой, опять побежал. Вот и лошади. Стрельба не уменьшалась. Прихватил вторую изрезанную черкеску, пополз к открытому месту. Пятеро спешившихся полукругом подползали к месту первой залоги, шестой угнал лошадей в поле. Вот с него и попробую начать. Перезарядил револьвер, очистил винтовку. Тщательно прицелился. Отложил. Вытер внутренней стороной шапки мокрое лицо, опять прицелился. Выстрел. Бегом в сторону черкесов. Прилег за деревом. Лошади разбегаются по полю. Попал в коновода. Двое черных вскочили, побежали ловить. Тремя выстрелами уложил. Осталось трое. Теперь им не до меня. Как бы лошадок своих вернуть. Еще раз шмальнул в одну убегающую в лес черную фигуру. На всякий случай, без надежды на результат.
Вернувшись к лошадям, выбрал жеребца для себя, к нему надежно привязал цугом второго жеребца и кобылку из усадьбы. Повел их шагом по лесу, не удаляясь от поля. Стало быстро темнеть. Пару раз слышал свист, лошадей подманивают. Сделал несколько петель по лесу и уже по темноте снова вернулся в поле. Правее жалобно заржала лошадь. Через несколько минут нашел жеребца с застрявшим в стременах черкесом. Это первый, убитый из винтовки. Пуля вошла в голову сзади, так, что в лицо смотреть не стоило. Караван пополнился, а вскоре с радостным ржанием к знакомым лошадям прибилась еще одна справная кобылка под богатым седлом.