– Господа казаки, снедаем поплотнее, всухомятку, час на отдых, и будем искать место для спуска. До темноты нужно найти место для лагеря на берегу. Завтра начинаем наблюдение за островом, наметим два пути отхода, ночью промерим глубины.
К вечеру окончательно выбившись из сил, с ремнями и веревками спустились вниз на узкую, в два шага полоску возле озера. Силы совсем кончились. Спать попадали прямо в бурьян. Светает. Сквозь сон почувствовал, что-то сильно давило на лицо. При попытке повернуться, прямо в глаз потекла струйка воды. Поднимая голову, вызвал целый водопад холодных струек. На каждом листочке, в зависимости от размера, скопилось от ложки до стакана холодной росы. Бешмет насквозь промок. От холода и сырости зуб на зуб не попадал. Левая сторона лица занемела. Пошарив там, где лежала голова, нащупал револьвер. Как он из-за пазухи попал под голову? Утренняя серость еще не рассеялась, а нас от острова прикрыл туман. Плотным ровным слоем он лежал на пару локтей выше воды. Не клубился и не струился, белый пласт висел над озером, сливаясь с рассветным небом. Осмотрелся. Прислушался, принюхался. Тревоги ничего не вызывало. Народ сопел в узкой полоске бурьяна. Не хватало Гамаюна и Грица. Они обычно первые встают. Чтоб согреться, начал приседать. Три десятка приседаний. Потом прыжки из нижней точки с подтягиванием ног к груди. Сразу же показалась голова Сашка, револьвер смотрел в мою сторону. Молодец, сразу почуял. Показал, чтоб присоединялся. Прыгали, выгоняя холод, пока призывно не заухал филин. Звал нас Гамаюн.
– Поднимай народ, только тихесенько.
Звук над водой далеко разносится. Осторожно, стараясь меньше мять мокрую поросль, пошел вдоль озера на звук.
– Чш, – раздалось выше головы. Голова Грица, казалось, торчит прямо из скалы.
– Вон там, – он мотнул головой, – вроде ступенек. Щель на высоте рослого мужчины шагов на пятнадцать уходила в тело скалы, каменная складка прикрывала со стороны озера. Узкий проход завесили бешметом, и Гамаюн уже колдовал над костерком.
– Зараз треба усих за дровами послать, пока туман, ветра нет – дрова высушить надо. Кулеш зробим. Остатний раз перекусывали вчера до спуска. Сало с комарами. У меня кишка на кишку як кобыздох на волка рычит с голодухи. Бог знает сколько нам тут просидеть придется, и обогреться нужно, и обсушиться. Огня ниоткуда не видно будет, пока туман, сырыми подымить немного можно. В сторону моря, – он показал направление, – подъем божеский, туда за сушняком ходить будем, а по берегу топляка завались, так что про дрова не думай.
10. Табор на берегу
Вчерашний спуск так вымотал казаков, что, спустившись, просто попадали в кустарник, совсем не подумав о такой обильной росе. Утром мокрые пластуны, быстро натаскав плавника, разделись до подштанников, так было теплее.
Пока хлебали горячий кулеш, туман пропал, а с ним и роса. Пока Горазд варил кофе, атаман распределил обязанности на сегодня.
– Сегодня отдыхаем, наблюдаем, обследуем скудные окрестности, обживаем наше убежище.
Хвощи и папоротники даже днем спокойно позволяли передвигаться и наблюдать за островом. Солнце всходило за спиной из-за скал, склон был в тени, а остров освещен. Выходило, что, пока солнце не достанет, ходить можно было не скрываясь.
Определили два пункта наблюдения за островом и один за морем.
За пару часов наблюдений поняли, что ничего полезного с этого берега казаки не разглядят. На их сторону выходила глухая стена форта, сложенного из крупных камней с двумя бойницами для пушек. Противоположный берег устья-озера порос камышом. Глубину привычного для пластунов укрытия определить было невозможно. От полосы камышей до острова было на треть ближе, чем от их берега. Скорость течения увеличивалась, чем дальше от берега, но какова она у острова, предстояло промерить, как и глубины, а вода ледяная, и вряд ли будет теплее. Значит, какие задачи нужно решить? Первое: никто не должен бездельничать, так как в воде плескаться можно только ночью, безлунной ночью и по два человека, нет, по четыре, двое с одной стороны острова, двое с другой. Второе: охота и рыбалка. Третье: подготовить путь отхода для пешей группы и знак для Батьки.
Справа зашуршали кусты. Камень недолго застучал, прокатившись. Сербские ругательства сквозь зубы. Показался Горазд.
– Что ж ты, друже, как барсук шумишь, – застыдил его наблюдавший за островом сотник.
– Тут же чужих нет.
– Ты или можешь ходить неслышно, или нет. Сейчас вернись, найди тот камень, о который споткнулся, выкинь в воду, только тихо. И запомни, если двигаешься и думаешь, что больше никогда второй раз здесь не пройдешь, убирай все, что мешает, может, ноги уносить бегом придется тем же путем и по-тихому. Ложись рядом, рассказывай, что видел.
– В эту сторону коса сужается и упирается в скалу. Так что туда хода нет.
– Значит, и оттуда никто не пройдет?
– Только по воде.
– Сегодня, время будет, двадцать раз пройдешь туда-обратно. Сперва медленно, как будто подкрадываешься, так, чтоб сам себя не слышал. Плавать без шума умеешь?
– Конечно. Я ж моряк, – гордо заявил серб.
– А говорил – пастух.
– Каждый серб наполовину пастух, наполовину моряк. Мы такие! Сербы нигде не пропадут!
– А где по скалам так насобачился лазить, с веревками ловко управляться?
– С парусами во время шторма работать без веревок, ремней нельзя. Вот и насобачился.
Говорит, а сам в сторону смотрит. Глаз не показывает. Руками шарит вокруг. Вон что. Знать бы – это правда или голову мне дурит братушка.
– Ночью до того берега доплывешь?
Серб замялся. Мысль ему не понравилась:
– Не знаю. Вода сильно холодная.
– Ладно, разберемся. Ты мне вот что скажи, раньше времени не было для такого разговора, сейчас у меня есть время спросить, а у тебя подумать, да и ушей лишних нет. Почему греки один раз поднялись и выгнали османов. Государство свое объявили. Вы десять лет бьетесь, а толку нет. Народ вы храбрый, отчаянный, русские вам помогают. Ты не хмурься и не вздумай обижаться, ты ведь мне как кунак, побратим по-вашему. Понять причину – это больше вам нужно.
– Грекам деньги французы давали, англичане, русский флот турок отогнал, даже американцы два корабля подарили. Весь мир за них!
– Ну так и вам помогают.
– Теперь, атаман-четник, ты не обижайся. Какие русские к нам приезжают? Смелые да умелые, но все безденежные. Мы, конечно, никогда не забудем вашу помощь, но…
– Дык шо, мабуть, мы вам ще гроши платить должны? – опешил сотник, даже заикаться начал, так дыхание перехватило от сербской простоты и наглости.
– Негодовать нет нужды, ты пойми. У меня дружина есть, жонка, – я кивнул, что понял, – детишек двое. Их кормить кроме меня кто будет? Вот я два месяца четник, а десять – работник. Так и все у нас. Кроме таких неприкаянных, как Вук Сречко.
Он замолчал, сунул в рот травинку.
«Ох и усы у него. Черные, блестящие, густые. Не то что у меня, – некстати пронеслось у Билого. – Ладно бы чисто пшеничные, так черные волосины вылазят то там то сям. Несолидные у меня усы».
Солнце уже хорошо пригревало. От срезанной травы пахло домом, первым сенокосом. Речная вода легонько плюхала о камни. Из камышей на другом берегу несколько уток вывели утят на чистую воду. Вот у кого жир. Только сколько же взрослых уток нужно, чтоб одного казака измазать с ног до головы?! Тогда ледяная вода не так страшна.
– Горазд, добудем мы гроши – изгоните османов, как думаешь?
– Не знаю. Ты ведь, наверное, уже понял – сербы разные. Турки этим пользуются. Одни, как мы – православные, другие католическому папе в рот смотрят. Сербы мусульмане и мусульмане босняки вообще не сильно хотят перемен, а еще есть албанцы мусульмане. Сосед, австрийский император, за приличный кусок исконных наших земель предлагает помощь, италийские князьки только османов пока боятся. При турках мы единая провинция – пашалык. Так что не знаю… Намылит русский царь туркам шею, сразу православным сербам налоги уменьшают, католикам поднимают, те на нас волками смотрят. Австрийский император выиграет битву, католикам послабление, мы на них крысимся. Не знаю, атаман, не знаю.
– Верить нужно, молиться. Бог поможет, только верить истинно нужно. Храмы у вас есть, монастыри, на службы люди ходят, а крепости в людях не чувствуется. Нет, Горазд, я не о трусости говорю, народ ваш отважен, иногда безрассудно смел, но как-то – не знаю, как сказать словами. У вас Бог сам по себе, а вы сами по себе. Вот и ты – говоришь, не знаешь, доплывешь ли до берега, да разве Бог позволит тебе утонуть здесь, если для его славы здесь страдаешь. Конечно, доплывешь, и нырять будешь, глубину мерить, возможно ли ящик протащить способом Батьки Швыря. Когда совсем туго будет, молись, не бросят тебя ни Бог, ни ангел-хранитель, вся небесная рать тебе поможет. Даже когда ты забываешь о Боге, он всегда с тобой.
– Николо, правду скажи, успокой душу. Если с золотом все получится, отдадите его на борьбу?
– Десятую часть себе заберем, по нашим обычаям. Оттуда и твоя доля, и Михайло с Димитрием. Васыль Довгий в монастырской больнице лежит с простреленной грудью. На лечение и обратную дорогу ему денег нужно?
– Нужно.
– Войско кубанское в деньгах тоже нуждается, опять же, семьи и у нас имеются.
– Никто не против, лишь бы все не забрали.
– Вот, а ты проследить можешь, чтобы Сречко оружие купил, а не…
– Вук Сречко много лет на свои деньги покупает припасы и оружие, но я не отойду от него ни на шаг.
– Добыть – это одно, а сохранить – совсем другое, ты со своими поговори, Сречко дядька умный, но с таким грузом и ему охрана требуется.
– Жизни положим, если потребуется. Никола, расскажи про сад Богородицы.
– Сто раз рассказывал.
– Расскажи сто первый.
– Прослышал султан турецкий, что в монастырях греческих молятся за изгнание османов с балканских земель, и удумал, собака, хай черт забере его душу, попугать монахов, да заодно и пограбить. За сотни лет в храмах скопилось подношений великое множество. Направил целый корабль своих гвардейцев-янычар злато-серебро забрать, а монахов, если перечить будут, порубать. Начать порешил с главной – Афонской обители. Случилось это за месяц-полтора до нашего прибытия на Афон. Так что своими глазами я видел только икону простреленную и игумена живого и здорового.