– А наши князья сразу разбежались, кто в Британию, кто во Францию, кто в Россию.
– Нам бы вашего Александра!
– Царя – Александра Второго?
– На это и мусульмане согласятся. Все знают, что в России все религии равны. Как думаешь, господин сотник, возьмет царь нас под свою руку?
– Господа четники, ну где мы – и где государь российский?! Однако я знаю, что на наших землях, на родной Кубани, села болгарские, немецкие, чешские, греческие есть, и мы их так же охраняем, как свои.
Не знаю их замыслов, но решил еще раз напомнить о нашем бескорыстии.
– Хлопцы, если после закупки оружия что-то не получится, давайте к нам. Землю дадим, курени поставим, примем как родных. Если нам придется голову сложить, имена наши откроют вам все двери на нашей родной Кубани.
Михайло прочистил горло, Горазд резко тиранул глаз. В общем, кажется, попал. А вот Димитрий и ухом не повел. Говорит ли это о чем? Нет. Он из них менее чувствительный.
– Кто ночью идет – отдыхать, выходим после полуночи.
18. Вторая вылазка
Пробившись через стену камыша, лодка наконец почти всем своим телом засела на мелководье. Ноги по щиколотку погрузились в воду и ил. Шагов десять – и вот твердый берег.
Чужой берег, а впрочем, здесь для нас все чужое. Изредка над головой стремительно пролетали летучие мыши.
Разделились без слов, все обговорено. Гамаюн с Гораздом поволокли кабана, связанного ремнями. Они по прямой уходят от берега до дороги, ведущей к казарме, снимая попавшиеся посты. Мы с Грицем идем вдоль берега до пристани с той же целью.
Все так легко на словах.
Двое двигающихся человек должны первыми рассмотреть в ночной темноте неподвижного часового, незаметно подобраться к нему, ну… и там видно будет. Вся надежда на зрение, нюх и годами полученные навыки. У каждого по паре револьверов и нож, все остальное только помешает.
Григорий движется вдоль камыша, я – шагах в десяти дальше. Сперва шли в рост, потом пригнувшись. Почувствовав чуждый природе запах, поползли. Вот и супостат. Что-то почувствовал и приподнялся. Молодец, хорошо спрятался. Ничего, подождем. Ночь, как назло, тихая, безветренная, даже лягушки молчат. Через полчаса я пополз, забирая вправо, потом влево, за спину часового.
Гриц, подергал камыши. Часовой опять приподнял голову, больше мне и не нужно. Бросок, удар ручкой ножа. Негромко хрустнула какая-то кость в его затылке.
Лежа верхом на турке, поднял руку, привлекая внимание друга. Знаками показал, что нужно ползти дальше. Возможно, пост двойной, нужно найти второго. Обследовав слева и справа от пристани, никого не обнаружив, загрузили тело часового в большую лодку. Привычные звуки ночи нарушил крик дневной птицы – сойки, это Горазд, как умеет, нас ищет. Чего ему нужно? Отозвался, обозначив наше место. Нет, так он и не научился ходить по-пластунски. Топает, как тот кабан, которого тащил. На плечах тело османа.
– Куда? – прошептал, отдышавшись. Сотник помог уложить тело в лодку.
– Сейчас еще одного притащу, живого. – Серб скрылся во тьме.
– Микола, на крыше форта часовой. Лодку не уведем, пока он там.
– Покажи. Не вижу.
– Смотри, он изредка выглядывает.
– Вон, увидел! Как его достать?
– Выманить.
– Он с крыши не слезет.
– Давай я переплыву…
– И что? Снизу ты его никак не достанешь.
– Сам говорил, стена неровная забраться можно.
– Под пулю?
– Не успеет.
– А если успеет?!
– Значит, отвлечь нужно. И еще, весел нет. Для большой лодки.
– Большую возьмем на буксир. Давай так. Зараз Горазд языка притащит, я его волоку в нашу лодку, ждем сигнал от Горазда, как он с овцой закончит, плыву сюда, ты уже на стене. Завою волком, он обязательно попытается рассмотреть, прицелится. Успеешь? Да не волнуйся, попасть в темноте испуганному по качающейся лодке… Тело сбросишь на землю, потом столкнешь в воду. Я тебя подберу.
Что-то теплое будто коснулось сердца казака – товарищу грозит большая опасность, а он за меня волнуется.
– Храни тебя Господь!
Гриц разделся, связал ремешком одежду в узел. Тут Горазд приволок здоровенного турка.
– Е-мае, поменьше не было? – запыхавшийся Горазд только рукой махнул, мол, прости, атаман, маленьких разобрали, и вместе с извинением передал две винтовки. Загрузившись, как ишак в ауле, пластун побежал вдоль камышей искать оставленную лодку. Пробежав полпути, споткнулся, полетел, сбрасывая турка, откидывая винтовки. Связанный турок очнулся от падения и теперь вращал глазами, силясь понять, что с ним и где он. Ну а атаман лежал и дышал, дышал, обливаясь потом. Однако нужно поспешать. Дотащил поклажу, столкнул лодку на чистую воду, загрузил. Окунул голову в прохладную воду, смыть пот и немного остыть.
По течению, чуть подправляя шестом, поплыл пластун вдоль камыша к острову. А чего, собственно, на глаза показываться? Упершись в дно, остановил лодку в тени камыша, дождался условного клекота и негромко завыл. Порядок! Гриц с крыши подает знаки, теперь быстро за ним. Когда привязали к маленькой лодке большую, прибежали Гамаюн с Гораздом. Один тащил на плечах козла, второй – барана.
– Тикаем, а то сейчас турки по запаху нас найдут.
– Ну, хлопцы! Меня и так чуть пару раз не вывернуло. – Голый по пояс Горазд, весь перемазан черт-те чем, выгрузил свою поклажу в большую лодку и сам туда забрался. У береговой казармы начался переполох, замелькали факелы, закричали люди. Дополнил выстрел из винтовки. Ему ответили выстрелы с острова. Мы уже спрятались в небольшой заводи и выли в четыре глотки, направляя звук ладонями в разные стороны. На острове суета, загорелся сигнальный костер, теперь, правда, на земле. Ему ответил огонь на скале. Вот и славненько!
Скоро примчится конная сотня. Теперь и нам пора.
Волчий вой раздался с нашего берега, вернее, это мы знали, что с берега. Он отражался от скалы, и казалось, что идет из самой воды. В ответ загремели беспорядочные выстрелы.
Вы спросите, зачем выть волком? Все мусульмане знают, когда шайтан заканчивает свои шутки, он уходит верхом на волке. А вот пули его не берут, только холодным оружием его можно одолеть, и то только тогда, когда у него человеческий образ.
Сейчас османы обнаружат в загоне вместо вожака-козла кабана и выпотрошенную овцу без следов разрезов. Вся отара осквернена. Овец придется забить и выкинуть. Вот ракам будет удача, потому что закапывать в землю оскверненных овец тоже нельзя… Харам! Скоро узнаем, как с дисциплиной у османов. Или половина по ночам будет сторожить другую половину, или все дружно будут сидеть за запорами.
Офицер там один остался. Сможет ли он перебить первобытный страх? Я лично сомневаюсь.
Из-под косого креста замахали пока неясные фигуры. Кому крест на страх, нам на радость. Пленного вытащили. Швырь погнал его в гору, нагрузив ему на плечи козла. Вонючие внутренности овцы, завернутые в турецкую форменную куртку, Горазд передал Сашко.
– Заряди вершу, раками полакомимся. Он с ожесточением стал смывать, овечью кровь, слизь, дерьмо.
– Откуда в ней столько дерьма, никогда столько не видел. Одна овечка, а дерьма, как от отары.
– Тебе просто повезло. Отмоешься, помоги Батьке допросить языка. Просто садись сзади османа, если, по-твоему, врет, хватай за ухо, мол, зараз отрежу! Они этого жуть как боятся. Верят, будто Аллах их в рай за уши вытягивает.
– Сашко, брось пока эту гадость, бери шест и с хлопцами выводи большую лодку в море. Насыпьте мертвякам гальки в шаровары и притопите метрах на трех – трех с половиной, чтоб как дозорные под водой стояли. Большими камнями пробейте дно лодки, чтоб не залатать, потом в море, пусть болтается, как волны распорядят.
На острове мелькали огни, доносились голоса, но разобрать было невозможно.
С утра обе большие лодки бестолково плавали по озеру, но в море так и не вышли. Еще через день подбросили на остров козлиную голову с отрезанным языком. Каждую ночь то на вражеском берегу, то на острове по ночам стреляли.
Однажды зажгли сигнальный костер и бегали с факелами. Казаки искренне веселились и даже спускались вниз, чтоб исполнить песню волчьей стаи.
19. Сашко Гулый. Зачем лягушки?
«Неужели дядька Микола был прав, и Беляна подлюгой оказалась? Да как такое может быть?»
Глаза у Сашко предательски подернулись слезой. Поспешно сморгнул и рукой отмахнулся, словно под веко мушка залетела. Затряс чубатой головой и побрел дальше к берегу, таща плетеную ловушку, полную рыбы. Под ивой на сухом беленом бревнышке сидел такой же старый Швырь, наблюдал, как один из сербов выбивает соль из утром замоченной в море кошмы, кивал, давая изредка ценные указания. Соли добывали немного, но на день на семерых хватало и еще чуть-чуть для нужд Швыря.
Дед, перетирал ее в порошок вместе с углями, мешал с белыми комками из турецкого матраса. Сушил, опять перетирал, добавлял порох. Часть забивал в полые камышинки разной длины, часть смешивал с соком чистотела, пропитывал полоски кисеи. Расплетал куски веревки, опять заплетая уже с кисеей.
Узнав, что на крыше форта есть дымовая труба, сказал, что, когда нужно будет, все турки из форта сами вылетят, как пчелы из улики, когда хозяин их дымом окуривает.
– Нет, еще быстрее. Такую вонючку сотворю, мир не видел.
Изредка уходил подальше, испытывал свои запалы и вонючки, по новой тер, перемешивал.
– Батько, а соль вам зачем? Она ж не горит.
– И хорошо, замедлитель тоже нужен.
Сейчас пожилой казак находился в благостном состоянии, видно, все получалось как нужно. Первые звезды через тонкие облака как бы мигали. С озера потянуло влажной прохладой.
«Ну, как же она могла-то, а?! Ведь так смотрела на меня! В любви клялась. Сыскать да спросить. Да так прижать, чтоб ответила!» Сашко вновь не удержался и снова шмыгнул носом. «И как глаза под звездами сияли. Нет, невозможно! Как же жить теперь с этим? Уволокла чертовка с собой сердце».