Остальные после проверки мехов готовили личное оружие. Смазывали все движущие части. Здесь пыли, грязи нет, зато воды хватает, и лишняя смазка не повредит. Вострили сабли и шашки, подгоняли ремни, укладывали заплечные сидора.
Сел в сторонке, закрыл глаза, представил все на пять дней вперед. Вроде все продумано, все есть, все заготовили. Вроде ладно. А вот и Грицко возвращается со связкой веревок через плечо, за ним улыбающийся Михайло, тоже весь в веревках. Довольные. Можно не спрашивать, как прошло.
– Последнюю веревку оставили? – не удержался Микола все-таки от банального вопроса. Немногословный Гриц, глянул, как на ребенка, мол, чего спрашиваешь, конечно. Пусть на полчаса, но преследователи задержатся, проверить же нужно, может, мы этим путем ушли. Только за полчаса не управятся, следов там полно, будут делить отряд преследователей. Веревки, конечно лишний груз, но без них никак, вдруг загонят в горы. Если выбирать – еда или веревки, я лучше от провизии откажусь. Еды-то всегда в горах добыть можно, а где достанешь хорошую веревку?
– Батько!
Старик вскинулся. Мотнул головой. Чего, мол.
– Вы в лагере потом не задерживайтесь. Зарядишь свои горшки, и, тикайте.
– Не волнуйся, атаман. Полетим как ветер. Дурней нема. – Все заулыбались, это хорошо, что кураж есть. Смотрю на лица, за поход как родные стали. Нет страха. Нет упрека. Верят атаману. Не потерять бы никого. Сашко все скалится. Тоже мне девку нашел – никак сотник.
Свел Билый сердито брови – казак быстрее тряпицей заработал.
– Сейчас поснедаем плотненько, Грицу и Михайло спать до самого выхода, остальным собираться. Швырь, вонючка твоя не подведет?
– Микола, ты такой материал добыл, – это Швырь про кисею. – Такие запалы получились, хоть женись на них!
– Это как моя Маричка? – чего-то приплел Гамаюн и пояснил тут же, видя на лицах растерянность и непонимание: – Молчит баба, молчит, да рванет иногда так, что куда там чугунной пушке. В ушах потом три дня звенит.
– Твоя Маричка только пахнет получше. – Все засмеялись.
– Это да, – вдруг погрустнел Степан, не разделяя общего веселья. Поник головой. – Это правда.
– Не журись, друже, на веселое дело идем, – Горазд обнял его за плечи. – Еще кто песню сложит про наши подвиги.
– Да как бы головы черт-те где не сложить.
– Тю, испугал казака смертью.
– Доставай, браты, ложки! Языком молоть – не мешки таскать. Пошли к костру. Каша с мясом попрела. Аромат голову кружит. Готово блюдо.
Только сейчас поняли, как голодны.
– Отче наш… – начал Швырь как старший, и уже ложки скребут по дну, быстро управились, хотя торопиться опять было некуда. Сроду такого неспешного похода не было.
22. К острову
Вот и сумерки опустились.
Заскрипели цикады, подул прохладный ветер с гор. Вытащили из кустов лодку, стали спускаться, стараясь не задеть вешки. Осторожно, надо не попасть в свою же ловушку. Вот шест с нанизанным черепом козла – нашли в лесу, настоящий оберег, муслимам, наоборот, устрашение.
Вот наконец берег, две жердины, что у турок уволокли, поставлены косым Андреевским крестом, мол, сюда не суйтесь – запретное для вас место, если что, мы предупреждали. А не поймете, так самострелы, взрывающиеся горшки, ямы с острыми кольями доскажут. Тихо лодку на воду поставили, сбегали за оружием и мешками. Перекрестились на дорожку. Швырь загрузил всех острыми камнями для своей пакостной мины. Сам же тащил завернутый в турецкий мундир самодельный глиняный горшок с крышкой, набитый углями.
– Батька, – Сашко оступился и несколько метров проехал по склону на спине, но камни, тоже завернутые в трофейную курточку, не выпустил. – На кой черт мы еще и булыганы с собой тащим. Горшков каких-то уродливых налепил. Зачем, расскажи.
– Меньше по округе хамылять нужно, побольше с мудрыми товарищами сидеть, ума-разума набираться.
– Ну чего вы, как поп-батюшка, опять поучаете, просто расскажите, чего да как.
– Дело не сложное, если, конечно, знаешь, что к чему.
– Опять за рыбу гроши…
– Не, Сашко, нельзя тебя к пороховым делам подпускать. Терпения у тебя нет, правда, атаман?
– Господин сотник, ну чего он, я для науки пытаю, а он смешки строит.
– Терпи, казак, а вы, Батько, не мытарьте человека.
– Зараз спустимся, все расскажу.
На берегу, отдышавшись, Швырь достал мешочек жменьки на четыре пороха.
– Дывись, козаче, кладем ряд камней под цей мишок, Пробиваешь ножом, вот с этого края. Сюда кладешь запал. Все плотненько обкладываешь острыми каменьями – заместо шрапнели. Теперь горшок. Кулеш с него куштовать несподручно, дырочки те для воздуха, чтоб угли не потухли. Затыкая дырочки, можно удлинять время тления угольков. Крышка тонкая. Вообще весь фокус в горшке. Можно сделать, что он завалится, подожжет запал, можно установить так, что крышка лопнет, ну если наступить. Сегодня поставим, чтоб завалился, как лодку качнут. В другой раз приходи камни в порошок тереть, запалы научу делать, о то наука так наука! Ошибся – и кишки на деревьях!
– Батько, сколько времени нужно зарядить вашу штуку небесную?
– Минуту за глаза, только чтоб не мешали.
– Ночью они боятся посты выставлять, но Димитр с Михайло тебя прикроют, заодно гатей наставят у казармы. А когда рванет?
– В аккурат как лодку тронут.
– Как мы на остров высадимся, быстро к бывшей пристани. Когда закончите, три раза селезнем крякнешь, и гребите быстро к нам. Причаливайте с тыльной стороны острова.
– Понял.
Груженая лодка сидела в воде по самые борта – лишний раз не пошевелишься. Ничего, мы потихонечку. Торопиться некуда – вся ночь впереди. За время, проведенное здесь, прекрасно изучили, какие участки озера с острова видны, а какие даже лунной ночью остаются в тени скал. Гамаюн уверенно орудовал шестом, толкая лодку в нужном направлении.
Меха скользили за лодкой, постоянно сбивали ее с нужного направления, так что Гамаюн постоянно перекидывал шест с борта на борт. На острове светилась, мигая, точка. Пост? Накаркал. Это меняло немного план. Похоже, правда костер. В этом месте я как раз собирался высаживаться. Ладно, зайдем с другой стороны. Завернем пока в камыши.
– Гляди, атаман, часовые по острову ходят, двоих вижу, – доложил шепотом глазастый Грицко. – Усилили охрану. Никак бдеть стали?
– Теперь у них есть что сторожить.
– Давай в камыши, подождем, пока умаются. Турки еще те часовые. Бдительности через край.
23. Гибель форта
Над рекой комаров сдувал ветер, но в камышах они брали свое. Ну, может, и хорошо. Отвлекают ватагу от черных дум. Казаки опустили обшлага рукавов на своих черкесках, замотали лица башлыками.
– Гриц, что там?
– Один присел, угли ворошит. Кукурузу печет. Чуешь?
– Тогда скоро и второй присоседится.
Османы воины хорошие, старые достойные враги, но с караульной службой у них беда. Нам на радость. Наши черкесы, хоть тоже мусульмане, часами могут лежать неподвижно, выжидая удобный момент для нападения. Турки слишком горячи. Страшны в атаке. Может, просто здесь османов никогда по ночам не резали. Ну да нам и это на руку.
– Сашко, расскажи, как турки по надутым жабам палили.
– Я тогда чуть не потоп со смеху. Когда горящие маты на спящих османов упали, они наружу из форта выскакивать начали, а весь берег в лягухах – земля с песком шевелится. Они руками брать боятся, что-то про шайтана кричат. Верещат дико. Прикладами в воду сбрасывают, а надутые квакухи поверху плавают, нырнуть не могут, и знай заливаются в своих трелях. Такой гвалт стоял – волосы дыбом. Турки со страху из пушки пальнули, из ружей стреляют, кричат, суетятся. Да толку мало. И тут пристань как бабахнет! – Сашко машет рукой, показывая высоту пламени. – Из-за туч огромная луна вываливается, и Батька волком как завоет, подливая масла в огонь. Переполох, как при конце света. Жуть, да и только. Сам, думал, поседею.
Горазд, делая большие глаза, прошептал:
– И тут на них напала швыдка Настя!
Казаки прыснули со смеху.
Хорошо, пусть побалагурят, лишнее напряжение только мешает. Ветер с гор, камыш шелестит, хлопцы голос не повышают, однако побалакали – и хорош.
– На часовых мы с Грицом сходим, остальные как сговорено.
Каждый знал, что ему делать, кто куда стреляет, кто перезаряжает. Ковш Медведицы показывал часа два после полуночи, пора.
– С богом, браты!
Минута – и лодка в тени острова. Два часовых, два резких взмаха пластунских ножей, и тела еще не успевают осесть на песок, а тени казаков уже побежали по острову, разбегаясь в разные стороны. У одного из часовых позаимствовали мундир – пригодится. Сашко рысьим манером направился на островную пристань, прилаживать ручную картечницу. Горазд с Гамаюном уже на крыше, сбрасывают веревки, машут, помогают беззвучно взобраться к ним. Достаю из-за пазухи вонючку дымовуху. Готов. Все, теперь ждать остальных.
Сербы между казармой и берегом ставят гати – заостренные колышки. Бегущий неприятель спотыкается на первом и летит на второй. В основном не смертельно, но бежать в темноте охоту отбивают. Заостренные кончики зачернены углем, и в темноте рассмотреть их невозможно.
Ждать.
Время кровью отстукивает в голове.
Ждать.
Как же медленно тянется время. Ожидание – непременный спутник пластуна. Кто ждать не умеет, тому в пластунах делать нечего.
Долгожданный заветный знак от Швыря, и его лодка скользит в тень острова. Еще пара мгновений. Пора.
– Поджигай, атаман. Сейчас пойдет потеха.
Запалил, бросил в трубу, свернутым турецким мундиром заткнул, чтоб наружу дым не выходил. Когда внутри началось движение и крики, вытащил на мгновение затычку и завыл в трубу по-волчьи, захохотал сатанински. Шайтан нам в помощь – нехай еще и швыдка Настя нападет.
Хлопцы залегли за каменным огражденьем. Загремел засов, и три десятка неодетых усатых мужиков, кашляя, давясь соплями, не понимая ничего, вывалились кучей на свежий воздух, прямо под выстрел Сашкиной картечницы. Жахнуло так, что в ушах заложило. Картечницу в руках не удержишь, обязательно упереть во что-то требуется.