Уже в конце 1941 года здесь содержалось примерно шестьдесят тысяч узников, двадцать тысяч из которых немцы держали под открытым небом. Повсюду была натянута колючая проволока, расставлены вышки с пулеметами и прожекторами. Из-за голода, холода и антисанитарных условий в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Естественно, немцы не стали лечить больных, а наоборот, помещали их вместе со здоровыми. Ведь на то он и был лагерь смерти.
В октябре и ноябре сорок первого дьявольская фабрика производила более шестисот мертвецов в сутки, а зимой этот «показатель» дошел до тысячи. Тяжелобольных фашисты закапывали вместе с мертвыми в огромные рвы. Седьмого ноября 1941 года, когда в Москве на Красной площади состоялся знаменитый парад, по приказу представителя верховного командования германской армии был подожжен один из бараков.
Таким способом эсэсовцы решили отметить советский праздник. Заключенных, которые выбегали из подожженного здания, расстреливали из расставленных вокруг пулеметов. В этот день немцам удалось добиться рекордного результата — четыре тысячи трупов.
А в декабре 1941 года под видом отправки в Минск более трех тысяч голодных, полураздетых и изможденных пленных погрузили в товарные вагоны и на открытые платформы. Все эти люди по дороге замерзли и погибли. До июня 1942 года душегубы из старой крепости уничтожили почти сорок тысяч человек. А к январю 1944 немцы окончательно расправились с военнопленными.
Этот лагерь все время пополнялся гражданскими заключенными, которых ожидала та же участь, что красноармейцев и командиров. Людей хватали на улицах Бобруйска и других городов и деревень Белоруссии, а затем привозили сюда на погибель. Когда Красная Армия освободила Бобруйск, в лагере осталось в живых только пять тысяч человек.
Гауптштурмфюрер СС Вильгельм Моргенштерн, молодой подтянутый мужчина, был вызван на личную аудиенцию к министру внутренних дел Германии Генриху Гиммлеру. Всемогущий рейхсфюрер принял молодого офицера СС в своей личной резиденции. Гиммлер сидел за письменным столом под огромным портретом фюрера, сосредоточенно поблескивая стеклами очков. Вильгельм Моргенштерн поприветствовал своего шефа. Тот небрежно махнул рукой в ответ, но сесть не предложил. Весь разговор занял считанные минуты.
Гиммлер говорил отрывисто, отчеканивая каждую фразу. Он наверняка знал, что Вильгельм запомнит все до последнего слова, вплоть до интонации.
— Дело, которое я хочу поручить вам, очень и очень сложное, — начал второй человек в рейхе.
— Слушаю вас, рейхсфюрер, — чуть запинаясь, произнес Моргенштерн.
— Вам придется вылететь в район боевых действий, на Восточный фронт. Вы, насколько я знаю, беззаветно преданы партии и фюреру, поэтому я остановил на вас свой выбор. Вы можете взять еще несколько помощников. Получите все необходимые документы и незамедлительно летите на Восточный фронт, в Бобруйск.
— Но ведь это тыл, рейхсфюрер, — удивился молодой эсэсовец.
— На самом фронте вам делать нечего. Вильгельм понял, что сейчас рейхсфюрер скажет самое важное.
— Вы должны будете получить груз, принять его, проверить все бумаги, а затем доставить этот груз сюда. Повторяю, задание очень важное и очень сложное.
— Что это будет за груз, рейхсфюрер? — осмелился спросить Моргенштерн.
— Это очень важный груз. Вы знаете, что наши дела на фронте идут не лучшим образом. Для того чтобы продолжать войну и закончить ее победоносно, наголову разгромить большевиков, рейху нужно золото. Это золото собрали, и вы должны будете переправить его сюда. Здесь мы его сможем использовать по назначению.
— Все будет сделано, рейхсфюрер! — отрапортовал Вильгельм.
— Вот и хорошо. Документы получите в моей канцелярии. Все ваши просьбы будут выполнены. Людей не жалейте, золото для нас сейчас — самое главное.
Вильгельм кивнул.
— Можете быть свободны. — Гиммлер встал, давая понять, что аудиенция окончена. — Хотя задержитесь на секунду, я забыл вас поздравить с очередной наградой и присвоением очередного звания.
Приходилось спешить. Фронт приближался к Бобруйску, русские непрерывно атаковали. Документ, который получил Вильгельм Моргенштерн в канцелярии Гиммлера, производил впечатление, ведь на нем красовалась подпись самого рейхсфюрера. Текст этой бумаги был коротким: предъявителю сего предписывалось оказывать всяческое содействие, груз освобождался от любого досмотра, в случае необходимости следовало незамедлительно выделять любой транспорт.
И вот короткой ночью начала июня чуть западнее Бобруйска приземлился военный самолет. Из него вышли гауптштурмфюрер СС Вильгельм Моргенштерн и еще четверо эсэсовцев, которых он взял себе в помощь. Даже они пока точно не знали, что будет находиться в ящиках.
Прямо с аэродрома Моргенштерн и его подручные отправились в город. Гауптштурмфюрера поразили безлюдные улицы Бобруйска, и он спросил у водителя:
— А почему в городе так мало народа?
Шофер пояснил, что в связи с приближением фронта в городе каждый день проводятся облавы и жители не рискуют выходить из своих жилищ. Да и большинство горожан уже перебрались в деревню, остались только те, кто обслуживает железную дорогу, электростанцию.
«Что ж, это хорошо, — отметил про себя гауптштурмфюрер, — чем меньше людей, тем лучше».
Конечно же, Моргенштерн такого не ожидал. Он думал, что здесь, так же, как и в Германии, обычная городская жизнь, несмотря на войну, идет своим чередом. Еще меньше удивления вызвали бы горожане, в панике спасающиеся от бомбежки: такая картина для немцев давно стала привычной. Но вокруг не было ни души.
Пролетело несколько самолетов с белыми крестами на крыльях, и гауптштурмфюрер СС немного успокоился. Чем ближе к центру подъезжал кортеж черных автомобилей с эсэсовцами, тем больше попадалось военных. Они суетились, грузили архивы, грузовики с солдатами уходили на восток. Лица воинов вермахта были мрачными и сосредоточенными.
«Да, их ничего хорошего не ждет», — подумал верный слуга партии и фюрера и безукоризненно чистым платком вытер вспотевший лоб.
В воздухе парило, с запада надвигались темные тучи. Моргенштерн прикинул, что часа через два начнется гроза, настоящая летняя гроза с проливным дождем, с зигзагами молний, так похожих на угловатые буквы-значки на шевроне его мундира. А пока ему надо было встретиться с комендантом.
Комендатура располагалась в самом центре города, неподалеку от драмтеатра. Часовой хотел остановить решительно поднимающегося по ступенькам офицера СС, но тот показал ему свои документы. Солдат тут же вытянулся в струнку и пропустил Моргенштерна к своему начальству, даже не докладывая.
Комендант города уже был предупрежден о гостях из Берлина и встретил это известие без особого энтузиазма. Но, когда он увидел документ, подписанный самим рейхсфюрером, его отношение к Моргенштерну тут же изменилось. Вначале комендант поглядывал на гауптштурмфюрера немного пренебрежительно: дескать, много я вас таких видел-перевидел, прилетят, накричат, а затем тут же смоются с первым же самолетом. Но едва он взглянул на подпись Гиммлера, как тут же проникся даже не уважением, а почтительным страхом к молодому подтянутому офицеру в черной, как безлунная ночь, безукоризненно сидящей форме.
Казалось, что мундир гауптштурмфюреру только что пошили и хорошенько отутюжили, будто и не было долгого перелета. Это коменданту не могло не понравиться. Что-что, а военную выправку он уважал. И, глядя на гауптштурмфюрера, комендант подумал: «Вот он, истинный ариец: молодой, красивый, высокий, сильный, подтянутый, белокурый, с пронзительными голубыми глазами и чистой кожей. Словно сошел с плаката ведомства доктора Геббельса».
Впрочем, коменданту было некогда размышлять о чистоте нордической расы. Он прекрасно понимал: фронт с каждым часом приближается, а работы невпроворот. Надо успеть эвакуировать в безопасное место архивы, уничтожить заводы, взорвать электростанцию, все мосты, заминировать административные здания и только после этого покинуть город. В общем, что называется, начать и кончить. Хорошо что хоть крепость с концентрационным лагерем № 131 не числилась за ним, а находилась в ведении СС. Значит, не ему, а эсэсовцам предстоит заметать следы, то есть уничтожить оставшихся военнопленных. Об этом комендант знал. Ведь несколько дней назад он получил приказ выделить свободный транспорт и, если понадобится, солдат.
— Так что вам требуется, гауптштурмфюрер? — спросил хозяин кабинета.
— Мне будут нужны люди, грузовик и самолет. Всем этим вы меня обеспечите.
— Будет исполнено. Но вы же сами видите, что творится. Русские наступают. Я, конечно, уверен, что мы сможем отстоять город, силы сюда стянуты немалые, но тем не менее…
— Меня это не интересует, полковник, — отрезал Моргенштерн. — Удержите ли вы город или нет — ваши проблемы. Я должен выполнить задание, и на это мне отведено три дня. Три дня город будет нашим? — напрямую спросил эсэсовец у немолодого полковника.
Тот поморщился, словно от зубной боли.
— Думаю, что три дня у нас есть.
— Тогда все хорошо.
«Ну, я не сказал бы», — подумал полковник и вновь посмотрел на гауптштурмфюрера СС, бравый вид которого напомнил ему военные парады золотых дней «третьего рейха».
Вспомнилось ему, как он сам в 1936 году маршировал в колонне таких же блестящих офицеров, которым фюрер пророчил неисчислимые победы. И действительно, победы были, и блестящие: вся Европа легла к ногам солдат рейха. Казалось, что так же будет продолжаться и дальше, большевистский колосс на глиняных ногах рухнет, и доблестные немецкие войска пройдут парадным маршем по Красной площади в Москве.
«Наверное, этот мальчишка еще и войны-то толком не видел», — решил комендант, хотя наград у гауптштурмфюрера было не меньше, чем у него самого.
— Скажите, гауптштурмфюрер, вы были на фронте? — спросил начальник бобруйского гарнизона.
— Да, полковник, и не один раз, — улыбнулся Моргенштерн.