«Он будет любить меня вечно. Я буду всегда напоминать ему о себе», — дерзкая мысль не покидала Елизавету, когда она, высоко подняв голову, улыбаясь шла навстречу великой княгине.
— Вы сегодня прекрасно выглядите, — восторженно сказала, внимательно разглядывая ее, Елена Павловна.
Едва жена пришла в себя от трудных родов, Алексей зашел к ней в комнату и заявил:
— Спасибо, Татьяна, за сына. Доброго молодца принесла. Назовем его Иваном. В честь отца моего, — заметив удивление на ее лице, уже строже произнес: — Отец мой мечтал стать богатым, но так и умер в бедности. Его внук Иван Травин обретет богатство. Ему помогу я — отец его, Алексей Травин.
Довольный своей речью, он подоткнул одеяло на кровати, пригладил сбившиеся волосы у Татьяны и, ступая по дощатому полу, словно деревянными ногами, вышел из комнаты. Сердце бешено колотилось в груди. Был первый день апреля одна тысяча тридцать шестого года. У него родился первенец Иван!
Блуждая кругами по улицам Коломны, Алексей наткнулся на верстовой столб в виде гранитного обелиска на мраморном постаменте, с овалом солнечных часов. Отсюда начинался счет верстам до Петергофа. Поселение за Фонтанкой в прошлом веке считалось предместьем, Калинкиной деревней, потому и мост с романтическими каменными башнями и декоративными цепями назвали Калинкиным. Годы его строительства были обозначены на больших медных досках, с сокращениями: «Н» — начат в 1786, и «О» — окончен в 1788 году.
Травин частенько приходил сюда, как он выражался, «чтобы подышать морем». Неизвестно какими путями, плутая по закоулкам Коломны, свежий морской воздух лучше всего проникал сюда. Вот и сейчас он чувствовал его остроту, и голова, опьяненная радостью рождения сына, кружилась еще больше. В нее лезли самые несуразные мысли, которые Алексей не собирался сдерживать.
Вот видится, как он приходит во дворец Юсуповых, и Михайлов дает самостоятельную работу. Алексей выполняет ее с блеском, и архитектор поручает сделать несколько скульптур. После того как скульптуры устанавливаются в залах дворца, Михайлов просит продолжить реконструкцию и создать проект сооружений, прилегающих к главному зданию.
Алексей не пытается сдерживать фантазию. После решения архитектора Михайлова объединить русского художника с итальянцем Травин стал получать дополнительные навыки от лучшего мастера живописи по искусственному мрамору Антонио Виги. Было что перенять и у Пьетро Скотти, художника, тяготеющего в своем творчестве к теплым мягким тонам, предпочитающего мелкий цветной узор и изящные танцующие фигуры. Ему льстило, что работать доводится вместе с известными художниками. И задумка его нарисовать звездное небо в Большой ротонде никем не была отвергнута.
Подтачивала самолюбие собственная самооценка. Он не мог сказать себе, что Михайлов ему не доверяет, считает его талант малозначительным в сравнении с такими мастерами, как Виги, Скотти, Медичи, Торичелли. Обижался он вовсе не на архитектора — на самого себя, не сумевшего раскрыть свой талант полностью. В юные годы у него получались хорошие поделки, он мог бы скульптурой заняться. В голове Алексея созревало множество оригинальных проектов строений, в которых не было подражания ни итальянцам, ни французам, а жила в них русская душа с ее размахом и удалью.
Течение мысли прервала большая белая чайка, важно опустившаяся на верстовой стол. Казалось, птица не замечает человека. Ее маленькая головка с острым, чуть крючковатым клювом устремлялась вверх. По тому, как сидела она, едва ростопырив крылья, можно было понять: сделай шаг к ней — и она стремительно оторвется от столба. От неожиданности Алексей качнулся назад. Мысль об одинокой птице, забравшейся в поисках пропитания в город, появившаяся мгновенно, улетучилась. Все его внимание было обращено на то, как выглядит чайка перед взлетом.
«Почему бы не создать скульптуру птицы? Она еще не взлетела. Она только готова взлететь», — подумал он быстро, словно боясь потерять нить размышлений. Он видит ее с расправившимися крыльями, потом с едва трепыхнувшимися крыльями. Сосредоточивается на клюве, на голове и вдруг понимает: облик птицы должен быть величественнее.
«Нет. Это будет не чайка, а человек. Да, да, это будет мифологический Икар!» — чуть не кричит Травин и ускоряет шаг.
Сделать наброски Икара Алексею в тот день не удалось. Надо было спешить в Юсуповский дворец: срочно требовал к себе Михайлов. Скупо похвалив молодого художника за работу над плафонами в Большой ротонде и Зале Антонио Виги, он как бы между прочим заметил, что хотел поставить его на оформление интерьеров Античного зала.
— Рисунки утверждены князем Юсуповым. И чтобы никакой самостоятельности. Все как есть в точности передать, — сухо сказал он.
«Вырвался из-под опеки Виги, — подумал Травин и обрадовался набегающей мысли. — Вот и начинают исполняться мои мечты!»
— Чего улыбаетесь? — буркнул Михайлов. — Рано радуетесь. Я теперь как император буду с вами поступать: испортили — взыщу по всей стоимости.
К мысли об Икаре он в тот день так и не вернулся. Не вспомнил о нем и через неделю, и через месяц. Завершив работы во дворце Юсуповых, распростившись с Михайловым, Травин отважился проверить себя в ином виде искусства — архитектуре. На следующий день в Правление Императорской Академии художеств от него поступило прошение:
«Имея желание обучаться архитектуре и представляя присем рисунки опыта трудов моих, я покорнейше прошу Совет Императорской Академии художеств дозволить мне посещать художественные классы Академии и заниматься архитектурою под надзором профессора К. А. Тона, а также подавать на рисовальные экзамены свои программы. Свободный художник Алексей Иванович Травин. 1837 год марта, 29 дня».
В Академии с решением не замедлили. 6 апреля 1837 года он получил ответ. Свободному художнику Травину дозволялось посещать художественные классы и подавать на экзамены архитектурные программы, задаваемые академистам под надзором профессора Константина Андреевича Тона.
Тогда он еще не знал, что занятиям в архитектурном классе, как и мечте создать скульптуру Икара, не суждено было сбыться так скоро.
27 февраля 1837 года во дворце Юсуповых давали первый бал по случаю завершения переустройства здания. Танцевала французскую кадриль императрица Александра Федоровна. Блистала нарядами неподражаемая Зинаида Ивановна Юсупова, прогуливаясь по залам и гостиным под ручку с красавцем, русским богатырем императором Николаем Павловичем.
Юсуповы приехали в обновленный дворец незадолго до бала. Княгиня Татьяна Васильевна, ее взрослый сын Борис Николаевич, красавица невестка Зинаида Ивановна и девятилетний внук, названный в честь деда Николаем, — все эти дни вместе с Андреем Алексеевичем Михайловым осматривали помещения, нахваливая архитектора, сожалея, что не дожил до этого времени Николай Борисович Юсупов-старший, бывший инициатором перестройки здания.
Михайлов признавал: он вместе с князем задумывал композицию дворца. В спорах родилась идея центральной оси — Парадный вестибюль — Аванзал — Зеленая гостиная. Таким образом, залы, размещенные слева и справа от этой оси, получились равновесными. Несмотря на то что в передней анфиладе нет единой точки восприятия, нет ее начала, композиция не рассыпается. Ее стягивает смещенная к окнам ось анфилады с прямоугольными помещениями, которые подчеркивают театральность ампирных интерьеров.
Во время бала архитектора засыпали вопросами. Чаще всех к нему обращался князь Алексей Федорович Орлов, задумавший заняться переустройством своей квартиры у Красного моста. Он умышленно уводил подальше от других Андрея Алексеевича, чтобы в тишине апартаментов никто не мог им помешать.
В какой-то момент князь, оставшись один в Большой ротонде, заметил фрейлину, задумчиво разглядывающую купол.
— Не обессудьте, я подумал, вы заблудились, — витиевато начал он вкрадчивым голосом.
Фрейлина вздрогнула. Узнав князя, улыбнулась:
— Вы правы. Заблудиться здесь проще простого. Но я расположение залов хорошо знаю, бывала во дворце не раз, когда шли работы.
— Вот как? — воскликнул Орлов. — А я тут архитектора терзаю. Оказывается, есть и без него люди, сведущие в искусстве.
— Ну что вы, — кокетливо отмахнулась она.
— Нет-нет, милая. Теперь вы от меня никуда не денетесь, — покрутил пальцем возле носа Орлов. — Сами сказали, ходили сюда ранее. Значит, интересовались. А кто просто так будет глазеть на незавершенные работы? То-то и оно — знаток искусства.
Елизавета покачала головой. Она знала — Орлов не отступит. Сама проболталась. Надо было что-то отвечать.
— Я действительно люблю живопись. Особенно плафонную роспись, — начала девушка, неторопливо подбирая слова. — А здесь, как я узнала, архитектор Михайлов собрал лучших мастеров. Они меня заинтересовали. Точнее, один — наш, русский художник. Он состязался в искусстве с итальянскими мастерами и преуспел. — Елизавета подняла руку к куполу. — Этот плафон сделан им.
— Похвально, похвально, — похлопал в ладоши князь. — Я всегда был такого мнения — жена великого князя Михаила великая княгиня Елена Павловна умеет подбирать в свой штат не только красивых, но и умных барышень. Вы достойное тому подтверждение.
— Да будет вам, — смутилась Елизавета.
— Вижу, не притворяетесь. Молодцом! — пробасил Орлов. — Только мне этого мало. Я, знаете ли, все мечтаю квартиру обновить, но мастера хорошего найти не могу. Может, вы мне, голубушка, подскажете, — хитровато улыбнулся генерал от кавалерии.
— Травина и возьмите, — вырвалось у нее. — Он княжну Ольгу Николаевну в ее совсем юном возрасте рисовал. Много заказов выполнял по заданию в бозе усопшей Марии Федоровны. Делал роспись в Троицко-Измайловском соборе и вот это, — она снова посмотрела на купол, — это тоже его работа.
— Видать, знакомый, — прищурился Орлов, заметил беспокойство на ее лице, замахал руками. — Что вы, что вы, не смущайтесь. Это я так, для подтверждения вашего в надежности человека, к которому обращаться буду.