— Вот она, манера византийского письма! — неожиданно вырвалось у Порфирия, умеющего всегда и везде сдерживать свои эмоции.
— Я говорил вам, ваше преосвященство: сын занимается исключительно древней живописью. Его стилю характерен простор, обилие красок и, как вы заметили, византийская легкость письма, — согласился Травин, едва сдерживая внутри себя и не давая выплеснуться наружу сладкое волнение от похвалы.
Картин было четыре. У каждой они задерживались подолгу, придирчиво рассматривая творения молодого Травина. Иван сохранял внешнее спокойствие. Иногда от похвал вспыхивали щеки, загорался блеск в его глазах.
В стороне стояло еще одно полотно, закрытое темной тканью.
— Незавершенная картина? — поинтересовался Успенский.
— Не совсем, — замялся Иван. — Просто это не в византийском стиле, так себе, вольный рисунок.
— Интересно, — Порфирий посмотрел на Александр Ивановича. — Вы и сами, наверное, не видели художество?
— Признаться, нет, — поджал нижнюю губу Травин. — Я давно сюда не заглядывал.
— Если это не секрет, то будьте любезны… — певуче произнес священник.
Лицо Ивана, еще несколько минут назад светившееся от радости, потемнело, в глазах появилось выражение обреченности, будто юношу застали за каким-то постыдным занятием. Он посмотрел на священника в надежде, что тот не повторит свою просьбу, но, встретив его пронзительный взгляд, нехотя снял с картины завесу.
— Кто это? — воскликнул отец, не отрывая взгляда от портрета молодой девушки в ярко-розовом платье с белой кружевной вышивкой по вороту.
— Студентка, — тихо ответил Иван, но замечая, что ответ отца не устраивает, смущаясь, добавил. — Учимся на одном факультете.
— Обаятельная девушка, — причмокнул Успенский, подходя вплотную к портрету. — Лицо открытое, доброе.
— Она здесь была? — спросил Алексей Иванович и, сообразив, что спрашивать об этом глупо, перефразировал вопрос. — Как давно вы знакомы?
— С третьего курса, — буркнул сын. — Я ее маме показывал. Она ей понравилась.
— Вот те на, — хохотнул Травин. — Сын второй год встречается с девушкой. Знакомит ее с моей женой. А я и знать не знаю об ее существовании.
— Я несколько раз пытался с тобой заговорить о К атерине, но ты каждый раз отмахивался, говорил, мол, потом как-нибудь, — вспыхнул Иван.
— Бросьте вы, Алексей Иванович, по виду можно определить: девушка из приличной семьи, благовоспитанная, — вступился за молодого человека убеленный сединами архимандрит.
— Благовоспитанная девушка, говорите? — не уступал Травин. — Видел я тут одну молоденькую институтку с таким же благородным лицом. Я с трудом пробирался по тротуару, как раз возле университета. Он весь был забит студентами. Они митинговали. И больше всех кричала этакая красавица, — он посмотрел на сына. — Ты, Иван, случаем третьего дня не был там со своей знакомой?
— Что вы, папаша, — отпрянул от отца сын. — Катя из культурной среды. Ее отец работает инспектором в департаменте просвещения. Третьего дню она была здесь, — он указал на кресло, стоявшее возле окна.
Иван многое скрывал от родителя. Катерина была среди первых девушек, появившихся в аудиториях Санкт-Петербургского Императорского университета в 1859 году. Они вольнослушательницами стали посещать лекции. Вскоре отношение к эксперименту изменилось. Против обучения девушек выступило министерство народного просвещения, скептически об учебе женщин в университете отозвался Александр Второй, и девушки по распоряжению правительства перестали посещать лекции.
Почти сразу за таким решением с 1860 года в столице началось широкое общественное движение за возможность получения женщинами университетского образования. Катерина была в числе активисток, которые добились свидания у императора и сумели его убедить их поддержать. На стороне студенток выступил и ректор университета Андрей Николаевич Бекетов.
— Позвольте полюбопытствовать, каким наукам обучаетесь? — явно выступая на стороне Ивана, архимандрит попытался сменить тему.
— Учусь на историко-филологическом факультете, — с достоинством ответил молодой человек, с благодарностью глянув на священника.
— Похвально, — кивнул Порфирий. — Я ведь тоже историю изучал и продолжаю постигать ее. Читаю старинные книги, написанные на кожах.
— Я думал, вы на него повлияете, святой отец, — сказал Алексей Иванович обиженно, когда они покидали мастерскую. — За тем и показывал картины. Талант у него к живописи. А он наотрез отказался в Академию художеств идти.
Успенский остановился в дверях. Покачал головой:
— Зря расстраиваетесь. Университетское образование не будет ему помехой, если он углубленно занимается историей.
— Я не за то переживаю, — нахмурился Травин. — Впереди предстоит громадная работа по реставрации икон. Получается, все надо будет самому делать в К азанском соборе. Этак, я пока ищу себе другого напарника, обучаю его, придут другие мастера и изуродуют образа. Я ведь, едва узнал, что протоиерей Дебольский попросил Академию художеств смету составить на реставрацию икон и картин, у меня сразу сердце аки кипятком обожгло.
Порфирий хотел ответить, но, открыв дверь, чуть не столкнулся с молодой девушкой, словно сошедшей с картины Ивана.
Она была в черном платье с белой кружевной вышивкой по вороту, распущенные волосы лежали на плечах. Все тот же задумчивый взгляд карих глаз и чуть вздернутый кончик носа, те же пухлые губы и ямочка на подбородке, как и на полотне.
— Что с Иваном? — в широко открытых глазах ее мелькнул испуг.
Она чуть было не взяла за грудки священника, но, встретив улыбку Порфирия, опустила руки.
— Иван ждет вас у себя в мастерской, — поспешил с ответом Травин, преграждая ей путь.
Катерина узнала отца своего возлюбленного. Будучи девушкой смелой, даже она на какое-то время растерялась.
— Разрешите, — наконец вымолвила она, готовая при первой же возможности юркнуть между мужчинами.
— Разрешаю, — сказал он, уступая дорогу, но не отрывая взгляда от девушки, — только с одним условием: на этот раз вы подниметесь вместе ко мне для беседы.
— Я передам Ивану, — бросила на ходу она и исчезла за дверью.
Такой возбужденной Иван не видел Катерину с панихиды по жертвам расстрела манифестации в В аршаве, проходившей в столице 24 марта 1861 года. Она настолько была взволнована, что даже забыла поздороваться и, пролетев мимо, не взглянув на него, опустилась на стул.
— Убийцы! — выпалила она, гневно сверкая глазами. — Мало того что крестьян с реформой обманули, они их теперь убивают физически.
— Успокойся Катя, успокойся, — бросившись к ней, Иван схватил девушку за руки. — Успокойся и расскажи подробно. Я ведь ничего так и не понял.
— Не понял? — она посмотрела на юношу. — Ах, да ты ведь в городе не был. Не знаешь, первого мая в Казанской губернии забастовали крестьяне. Там объявился самозванец. Он назвался одним из великих князей и распространил в народе манифест собственного издания. Манифест предоставлял крестьянам неслыханные льготы, а именно, что вся помещичья земля теперь их и что они ни платят помещикам оброк, ни работают на них. Срочно в губернию были стянуты военные силы. Стали стрелять. Результат — пятьдесят человек убито, семьдесят один ранен.
— Жестоко.
— И несправедливо.
— Еще новость. Правительство издало правила для Санкт-Петербургского Императорского университета, которыми запрещаются сходки, публичные лекции и концерты, — закончила она, поднимаясь и отходя к окну. — А ты, я вижу, совсем от студенческой жизни отстал, — продолжила Катерина, взяв в руки тетрадку с подоконника.
— Отцу помогаю. Он взялся чистить древнейшие иконы для архимандрита Успенского, знаменитого ученого-путешественника, — сказал Иван, поглядывая на тетрадь, хмурясь.
— Ты наблюдаешь за погодой? — улыбнулась она, перевернув лист тетради. — Вон как у тебя лирично получается. — Катерина отвела руку с тетрадью к окну, и словно читая стихи, громко и выразительно продекламировала: «Шестое мая. Прелестные майские дни, нечего сказать. Три градуса тепла, пронизывающие до мозга костей зефиры, грязь, а сегодня ночью еще выпал снег. Надевай опять шубу. Шестнадцатое мая. Май наконец-то смиловался. Вот уже четвертый день тепло, деревья быстро распускаются».
— Я встретила его преосвященство с твоим отцом на лестнице, — без паузы, как будто продолжая читать текст, только изменив тон, заявила она. — Алексей Иванович пожелал с нами поговорить, просил подняться в квартиру.
— Закончим с портретом и пойдем, — буркнул Иван, забирая от Катерины дневник.
— Не обманывай, — девушка капризно надула губы. — Картина уже готова. Да я и не за тем пришла. Комитет просил привлечь тебя к написанию плакатов, призывов. Намечается грандиозное шествие по Невскому проспекту.
— Катя! Я же тебе говорил, нет у меня сейчас времени — отцу помогаю. Сколько раз тебе напоминать: не хочу я политикой заниматься! Не по душе мне это все, понимаешь? — выдавил из себя Иван.
— Тебя никто и не заставляет идти в политику. Ты товарищам своим помоги — студентам, — примирительно сказала она, но заметив, как Иван крутит головой, твердо добавила. — Что? Уже забыл, что говорил в феврале, когда мы ходили на похороны Тараса Шевченко? Или мне показалось, и это не ты клялся в студенческой солидарности?
Иван отступил и, едва не сбив мольберт, отшатнулся к стене. Катерина последовала за ним.
— Ты, пожалуйста, не путай студенческую солидарность и противоправные действия, — взмолился Иван, поднимая руки, словно защищаясь от девушки.
— Я и правда путаю, и давно, — сказала она с усмешкой.
— Вот видишь, — он попытался улыбнуться.
— Думаешь, не вижу! Ты оказался совсем не тем человеком, за кого выдавал себя, которого я представляла, — выкрикнула она и, упав на стул, заплакала.
Иван в растерянности посмотрел по сторонам. Робко коснулся рукой ее головы. Она вздрогнула. Подняла заплаканные глаза.