— И что вы там с реставратором решили? — после длительной паузы спросил отец Порфирий.
— Соколов предложил написать письмо на имя президента Академии художеств, великой княгини Марии Николаевны, напомнив, мол, не все иконы и картины являются собственностью Патриархии, есть там и приобретенных за счет казны и личных средств императоров Александра и Николая.
— Об этом я писать не стану, — потупился отец Порфирий. — А вот о тебе, твоем способе расскажу подробно. О необходимости срочно принимать меры тоже напишу. Но разделять образы на наши и не наши не стану. Все они не чужие. Все принадлежат государству Российскому.
— Да ведь… — начал было Травин, но замолчал под строгим взглядом архимандрита.
— Ея высочество Мария Николаевна умна. Она и сама знает, как составить письмо в Синод и постоять за образа и картины, что сказать императору. В мою задачу входит только подвести ее к этом у, — заключил Успенский, не обращая внимания на гримасы Алексея Ивановича.
Им было еще неизвестно, что после ознакомления с содержанием письма митрополита Исидора на общем собрании Академии было принято решение обратиться за помощью к министру императорского двора графу Владимиру Федоровичу Адлербергу. В письме содержалась просьба исходатайствовать высочайшего государя императора повеления на реставрацию в Казанском соборе икон и картин только под наблюдением профессоров Академии художеств.
Спустя четыре дня такое же письмо из Академии художеств было направлено и обер-прокурору Святейшего Синода Алексею Петровичу Ахматову.
Почти одновременно вице-губернатору Академии художеств Григорию Григорьевичу Гагарину пришло послание от протоиерея Казанского собора Дебольского. Он известил, что духовенство Казанского собора предложило реставрировать образа храма художнику Тюрину, который запросил за всю работу три тысячи рублей серебром. В конце послания Дебольский покорнейше просил в том, чтобы Академия предоставила соборному духовенству распорядиться своими делами согласно своего мнения и выгод церкви.
22 марта 1863 года в Академию художеств поступил ответ от обер-прокурора. В нем сообщалось, что в отношении приостановления реставрации икон в К азанском соборе митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским Исидором предписано о том настоятелю собора протоиерею Дебольскому.
Обстановка накалялась. До Алексея Ивановича день ото дня доходили отрывочные известия о новых разногласиях с представителями духовенства по очищению образов и картин в Казанском соборе. И каждый раз, получая весточку, Травин все больше приходил в уныние. А тут еще беда: простудился и слег.
Едва почувствовав себя лучше, он направился в Александро-Невскую лавру. Словно винясь за свое отсутствие, вошел в знакомую келью с опущенной головой.
— Прости, отец Порфирий, что долгонько не заглядывал, — начал Алексей Иванович, но замолчал, встретив сердитый взгляд.
Архимандрит поднялся со стула, подошел и, обхватив за плечи, посмотрел на него. Теперь он не сердился, а внимательно рассматривал лицо художника. В его глазах не было стального блеска, их сменил теплый — зеленый.
— Что же ты, Алексей Иванович, еще и нездоровый, а по морозу бежишь докладываться мне? — протянул Порфирий, покачивая головой. — Так ведь недолго и совсем слечь.
— Морозец нынче не сильный, да и закутался я хорошо, — сказал Травин, пытаясь выглядеть бодро. Он даже живот втянул и грудь выпятил. — Кроме того, дело не терпит, сами понимаете, ваше преосвященство.
— Эх, Алексей Иванович, — махнул рукой Порфирий. — Все суета сует. Торопимся жить, о себе не думая, спешим, спешим. А зачем?
— Так как тут не торопиться! Я у графа Адлерберга был, у Владимира Федоровича, министра императорского двора. Просил его государю императору сообщить о моем способе чистки. Про икону Божьей Матери сказал, что она наполовину очищена, где можно видеть, что было, а что стало. Он мне по доброте душевной посоветовал обратиться, как полагается, с этим вопросом к вице-президенту Академии художеств, и икону, о коей я ему говорил, наполовину очищенную Божью Матерь, князю Гагарину передать. Дескать, как получу от князя письмо и икону, сразу пошлю императору. На радостях-то я, вместо того чтобы в бричку забраться, опрометью домой побежал. Тут-то она меня, болезнь эта проклятая, и поймала.
Он закашлялся, но быстро подавив приступ кашля, вытер глаза платком и продолжил:
— Я ведь чего к вам? К письму моему надобно бы приложить документ. Вы мне про статейку, помните, говорили, что в журнале «Домашняя беседа» напечатана. Там про мой способ написано.
— Вот оно как! — архимандрит приосанился. — К императору, говоришь? Для такого случая и статейку найдем, и копию сделаем.
Пока монах, которого вызвал к себе архимандрит, ушел делать копию, Порфирий помог Травину составить письмо к вице-президенту Академии художеств:
«Января 17. 1864 года Его сиятельству князю
Григорию Григорьевичу Гагарину
…Честь имею довести до сведения вашего сиятельства, что я не смел утруждать особу вашего сиятельства ходатайствовать обо мне, о преставлении моего способа очищения реставрации святых икон, писаных на яйцах и масляными красками, для расширения моего способа и доверия ко мне от православных христиан. Я имел счастье представлять на благоусмотрение его высочества графа Адлерберга, и просил его сиятельство о ходатайстве обо мне представить государю императору очищенную одну половину образа Казанской Божьей Матери.
Господин Министр изволил одобрить мой способ и ласково объяснил мне, что он готов представить государю императору. Но следует соблюсти форму и просить ваше сиятельство, чтобы Вы приняли на себя труд представить от вашего сиятельства к господину министру графу Адлербергу. А потому я осмеливаюсь утруждать особу вашего виятельства.
Благоволите по доброте души вашей представить государю императору означенный образ и объяснить о моем изобретении очищения древних икон и доложите, что много очистил и исправил древних икон знаменитому нашему археологу архимандриту Порфирию. Из числа оных честь имею представить одну верхнюю половину очищенную мною без ретушировки, на что мне выдано от его высокопреподобия архимандрита свидетельство, копию оного честь имею при сем приложить и еще описание моего способа в „Домашней беседе“ г-на Аксоченского».
Травин и Успенский едва успели попить чаю, как явился монах. Он принес копию статьи редактора — издателя журнала «Домашняя беседа» Виктора Ипатьевича Аксоченского «Новый способ реставрации икон и картин». Алексею Ивановичу текст был знаком, но он решил все-таки прочитать его еще раз:
«Произведения живописи с течением времени темнеют от пыли и копоти, которые, несмотря на всю заботливость хранителей, покрывают их непроницаемым слоем, иногда до того, что различить предметы, на них изображенные, нет никакой возможности. Такие иконы и картины, как известно, чистят и реставрируют разными способами — но операция эта редко бывает безвредна даже для картин, писанных масляными красками. Копоть в продолжение многих лет так вдается в лак, что для отделения ея необходимо употреблять известные жидкости: но при самых осторожных употреблениях их и натирании ими картин не могут не страдать краски, наложенные рукой художника. Сняв сильными средствами копоть, а с нею лак, реставратор находится в необходимости подправлять картину новыми красками, но, как бы осторожно он это ни делал, произведение из рук реставратора выходит не таким, каким создал его художник; картина оказывается восстановленною в техническом отношении, но изуродованною в отношении художественном.
С иконами реставрация представляется несравненно более затрудненной. Грунт икон, как известно, делается из левкаса, состоящего из мыла и клея, краски, которыми пишутся иконы, растираются на яичном белке, и потому далеко не имеют той прочности, как вареное растительное масло, употребляемое для картин, следовательно, чистка и реставрация оных требует от реставратора несравненно большего искусства и осторожности.
Сколько есть в России древних, почерневших от времени икон, хранящихся под непроницаемой копотью, забыто великих художников из далекого времени христианства! Благочестивые обладатели сиих священных памятников не могут решиться реставрировать их, потому что, при всей осторожности реставратора, краска, составленная на яичном белке, не может противостоять трению, употребляемому при общих, известных всем способах чистки икон. Она сходит, и реставрируемые иконы, если переписывают заново, то подправляют очень значительно.
Благочестивый обладатель иконы смотрит на подправку ея, как на святотатство, но не иначе могут смотреть на это и просвещенные ценители изящных произведений древности и ученые археологи. И действительно, может ли рука ремесленника-реставратора не только воспроизвести стертую им экспрессию в лицах, но даже сохранить верность очертаний в одежде и атрибутиках, которые в глазах археолога изыскателя представляют столько данных для различных разъяснений значения различных предметов древности.
Алексей Иванович Травин, работая более сорока лет кистью как художник и занимаясь в особенности технической стороной живописи, открыл способ реставрировать иконы так, что после снятия копоти они остаются совершенно чистыми и не требуют ни малейшей подправки. Вполне удачные, даже блистательные опыты своего открытия он сделал по заказам известного нашего археолога и писателя архимандрита Порфирия.
Данные им ему для реставрации иконы, существующие более 1000 лет, представляли совершенно черные поверхности, на которых предметы, изображенные самыми светлыми красками и золотом, отличались едва заметными пятнами. Быв подвергнуты способу Травина, иконы эти сделались, так чисты и ясны, что все мельчайшие подробности на них можно рассматривать невооруженным глазом.
После таких удачных опытов, сделанных на иконах, не нужно объяснять, что картины, писанные масляными красками, при чистке по способу г-на Травина, освобождаются не только от пыли и копоти, но не лишаются ни малейшей частицы своих красок.