Рано утром на запряжённой в телегу Зорьке Степан и Дарья выехали со двора.
— Что своей сказал? — спросила Дарья.
— Тебя, сказал, к бате повезу.
— А вернёшься на чём?
— Ещё я перед бабой не отчитывался, когда вернусь, да на чём!
"Вот же куркуль, даже лошадь свою не взял, — подумала Дарья. — Не собирается, значит, мне Зорьку возвращать. Неужели и меня убить задумал?".
Игнат стоял во дворе, у пышущей жаром от сухого коровьего навоза печи-горнушки. Яичница начала подгорать. Игнат уже неплохо научился обходиться без зрения. Учуяв запах горелого, он снял сковороду с печи, привычно сделал несколько шагов по мощёной пластушкой дорожке к стоявшему под абрикосовым деревом небольшому квадратному столу, нащупал табурет, сел, и приступил к завтраку. После Дарьиных разносолов подгоревшая яичница была противна вдвойне. Но нанимать людей ещё и для готовки — расходы неподъёмные. Да из-за переживаний и аппетита-то не было. Лишь на третий день после ухода Дарьи он заставил себя поесть. За неделю Игнат, и без того не склонный к полноте, похудел ещё больше, а недельная небритость старила его лет на десять.
От незатейливой трапезы его заставил отвлечься знакомый скрип телеги.
Игнат отложил вилку и настороженно прислушался. "Вернулась, — подумал он.
— Одна, или…". Чуть слышно отворились ворота, и подвода заехала во двор.
— Здорово бывал, казак! — поприветствовал, подойдя, Степан.
Дарья близко подходить не стала, остановилась шагах в пяти за ним.
— Когда-то бывал здоровым, — сдержанно ответил Игнат вместо ожидаемого "Слава Богу".
— Не больно ты приветлив, Игнат.
— Чего же ты отчество моё не назвал, если приветливый не в пример мне?
Не знаешь, поди, отчества-то?!
— Не знаю, — признался Степан. — Не интересовался. Не затем к тебе пришёл, чтоб почтения свои высказывать. У меня для тебя лучше почтение есть — не на словах, а на деле. С моего предложения тебе конкретная польза будет — и зрение своё вернёшь, и жену.
Игнат лишь презрительно усмехнулся.
— Предложение моё такое… — продолжал гость. — поехать нам с тобой вместе и откопать клад, что вы схоронили. Поделим по-братски, я тебе за это ещё и за границу помогу на лечение съездить.
Игнат молчал.
— Чего молчишь-то? — нервничал Степан. — Лыбится[28] ещё… — Ты же понимаешь — я и сам могу схрон найти и всё себе забрать?! Жалко просто тебя. Игнат никак не реагировал на слова Степана. Похоже, он его вообще не слушал. Незрячими глазами он смотрел прямо на Дарью. В этот момент ей даже показалось, что он её видит.
— Дарья! — позвал Игнат. — Я знаю, что ты здесь. Зачем же ты так?
"Бесполезно с ним разговаривать", — понял Степан. Он вынул из голенища сапога небольшой кинжал с тонким обоюдоострым клинком, шагнул к Игнату…
— Бах! — раздался выстрел.
В следующую секунду Степан повалился наземь. На его спине, прямо напротив сердца, на сером чекмене быстро увеличивалось бурое пятно. Дарья выронила пистоль и закрыла лицо руками. Игнат вскочил, нащупал палкой тело Степана, присел рядом и приложил три пальца к его шее, в районе сонной артерии — проверил, есть ли пульс.
— Дарья! — снова позвал он. — Подгони подводу ближе!
— Он… Он не дышит? — всхлипывая, спросила Дарья.
— Нет. Скорее давай, пока соседи на выстрел не пришли!
Игнат погрузил тело в телегу, а Дарья прикрыла его сверху соломой.
— Правь к Дону, — сказал Игнат, запрыгивая на борт подводы.
Дарья вывела лошадь под уздцы со двора, закрыла за собой ворота и села на скамью для возницы — обычную доску, лежащую поперёк телеги на бортах. Слёзы на её лице уже успели просохнуть и теперь с Игнатом они выглядели как обычная семейная пара, выезжающая по делам.
Калитка двора на противоположной стороне улицы распахнулась, и оттуда вышла Маланья — известная в станице модница и любительница сплетен — в зелёном кубельке[29] и белом кружевном платке.
— Здорово ночевали[30], соседи! — крикнула она.
— Слава Богу! — в один голос ответили Игнат и Дарья.
— То не у вас стреляли?
— Да кому же у нас стрелять-то? — ответила Дарья.
— Ну да, ну да, — закивала Маланья. — А вы, никак, на базар собралися?
— Какой же базар, если уж обед скоро?! А ты, смотрю, сегодня принарядилася, прям как на свадьбу…
— Так я и так на свадьбу иду, — расплылась в улыбке Маланья, тут же забыв о своём вопросе. — Крестник же мой, Сашко Намётыш, атаманскую дочку из Багая в жёны берёт.
— Ну, дай им Бог!
Дарья дёрнула вожжи, и Зорька послушно ускорила шаг. Проводив их взглядом, довольная соседка вернулась во двор — хвастлива она была ещё больше, чем любопытна.
В молчании Игнат с Дарьей выехали на околицу станицы.
— Ребёночек у нас с тобой будет, — неожиданно сказала Дарья.
Игнат молчал.
— Ты простишь меня?
— Бог простит, — ответил он. — Хоть про ребёнка не ври! Про такое, как про смерть, шутить нельзя.
— Твоё право не верить. Только сейчас я правду говорю, перед Богом жизнью своей клянусь тебе.
— Если соврала — убью, — спокойно, но уверенно сказал Игнат.
Отъехав подальше от станицы вниз по течению Дона, они нашли на берегу огромную корягу, привязали её к ногам Степана и сбросили труп с обрыва в воду.
— Теперь раки сделают своё дело, — сказал Игнат. — Когда он оторвётся от коряги, всплывать уже будет нечему.
Первенцем Дарья родила дочку. Заботы о малышке вытеснили всё остальное на второй план. А о поисках клада она и вовсе думать перестала. Тем более что муж предупредил: как поступить с казной Сечи он сам решит. Теперь главной ценностью для Дарьи стала семья. Настоящая, полноценная семья, которой раньше у неё не было. И это счастье Дарья не согласилась бы променять ни на какие богатства.
Игнат в дочке души не чаял, старался уделить ей каждую свободную минуту. Но свободного времени было мало — раз уж завёл семью, нужно её кормить. Через год у них уже была пасека из 15 ульев, одна дойная корова, по паре коз и овец, куры да утки. Не сильно богато, в общем, но на жизнь хватало. Лишь иногда Игната одолевала грусть. В такие минуты он сидел неподвижно с задумчивым видом, словно смотрел незрячими глазами сквозь стену.
— О чём загрустил? — спросила как-то Дарья, видя мужа в таком состоянии.
— Только бы не умереть раньше времени! — ответил он.
— Вот ещё! Чего это ты? Вроде рано ещё об этом.
Она перестала мыть посуду, вытерла фартуком руки и села на стул напротив мужа.
— Я не о том, — смутился Игнат. — Не смерти я боюсь. Встретить там меня есть кому, да и здесь потомство оставил… Боюсь, что зря это всё было — зря друзей растерял, зрения лишился… Даже дочь свою увидеть не могу. Ради чего всё? Не поднять мне уже новую Сечь.
— Скажешь тоже! Новую Сечь… А нельзя просто для себя оттуда золото взять, чтоб хоть дети наши в достатке пожили?
— Какие дети? Одна же пока у нас дочь. Ты роди сперва! Прокормим как-нибудь.
— Вот именно — как-нибудь! — не вытерпела Дарья.
— Ну, всё, хватит!
Игнат хлопнул ладонью по столу так звонко, что проснулась и заплакала дочь, спавшая в плетёной из лозы люльке, подвешенной к потолку.
— Хватит об этом! Один раз тебе говорю, а ты запоминай. Заговорено то богатство. Аж на 200 лет. У нас говорят: "Не будите зарытого лиха". Не будет добра тому, кто его взять захочет. И посторонним тот заговор не снять — на кровь я его поставил. Сын мой, или внук сможет. Потому и дожить хочу, чтоб им передать.
— Как скажешь, — смиренно ответила Дарья.
Больше к этому разговору они не возвращались. Через два года после первенца Дарья родила вторую дочь.
— Вот уж характер, — ворчал на жену Игнат. — Даже мой характер перебила, одни девки рождаются.
Сына им бог так и не дал. А внуков Игнат дождался — погодков, двоюродных между собой: Пахома и Никифора. Только тайну свою им передать не успел. Ушёл в мир иной тихо и спокойно. Ясным весенним днём лёг отдохнуть на кровать под старым абрикосовым деревом возле печи-горнушки во дворе, уснул, и больше не проснулся. Снилось ему, как он, молодой запорожский казак Игнат Сирко, ловит вылетевший рой на зимнике у крёстного, только не с турчанкой, а с Дарьей. А пчёлы жужжат, клубятся… Снился и Дмитро Неваляха. Совсем обычный, живой и не раненый, он готовил плов на горнушке рядом. Игнат хотел его спросить, как это может быть, он ведь видел, что Неваляха умер… Но так и не решился спросить. Он просто перестал отличать сон от яви. Пахом и Никифор к тому времени даже подростковую инициацию[31] в казаки не прошли, совсем малы ещё были.
Помня слова мужа про заговор, Дарья хранила тайну клада до самой старости. Лишь когда инсульт уложил её в постель, и она ясно поняла, что скоро встретится с Игнатом, решилась рассказать о спрятанной казне внукам. В ту ночь ей приснился Игнат. Молодой и зрячий, каким Дарья никогда его не видела. В белой сорочке и синих шароварах с широким красным поясом, он смотрел на неё, и улыбался. "Пора", — поняла она.
Утром Дарья попросила присматривающую за ней невестку — жену
Никифора — позвать внуков, и рассказала им всё, что знала. Её любимица, шустрая правнучка с редким для этих мест именем Лада, играла в это время рядом — спрятавшись под большим столом, укладывала там спать своих тряпичных кукол. Когда её отец со своим двоюродным братом вышел из комнаты, Ладка прошмыгнула следом.
— Пап! — позвала она. — Ты мне сделаешь для куклы кровать?
— Ещё одну? — отец ласково потрепал её по голове. — Сделаю, конечно. Потом. Беги, играй!
— Бредит старушка, — сказал брату Пахом.
— Да, — поддержал тот. — Мне чин есаула обещан. И что мне теперь, бросить службу и ехать степь копать? Искать непонятно что, непонятно где…
— А я протоиереем скоро стану, новый приход обещают…