Золото сечи [СИ] — страница 2 из 43

охоту решил сходить, ну и зашёл сюда по привычке.

— И? — жадно ловил слова Виктор, позабыв о стынущем в руках чае.

— Ну, те ему сказали, мол: "Иди, отдыхай перед дежурством, нечего здесь шариться". Он и ушёл. Вечером, когда мы заступать пришли, Дикий уже один здесь сидел, без гостей. Отдежурили мы нормально. А утром Федька и говорит мне: "Ты как хочешь, а я прослежу, что днём тут будет". Нас ведь Дикий предупредил, чтоб пока он нам на смену не придёт, не уходили.

— А как же проследить? Тут и спрятаться-то негде.

— Говорю же: Фёдор — следопыт тот ещё! У него и бинокль был, и костюм маскировочный настоящий, он его ещё из армии привёз. Он же раньше в погранвойсках прапорщиком служил.

— Тогда может он на День пограничника по пьянке уехал куда? Ну, типа как в кино "С лёгким паром".

— Ага, так уехал, что полгода вернуться не может? Да и не запойный он… был.

— Ну, не знаю… Я вообще его почти не знал, он же сюда жить приехал только когда женился.

— Мне всё это, если честно, тоже не нравится, — вздохнув, сказал Алексей.

— А что делать? Обратно в трактористы идти? Так меня и не возьмут уже обратно. А на свою технику денег нет у меня. Чем на жизнь зарабатывать?

— А Капустян не рассказывал, что ему выследить удалось?

— Так я его и не видел после этого.

— А что же вы тут ночью делали? Не видно же ни черта!

— Тогда как раз Дикий сюда "абэшку"[2] и привёз. Только мы ей и не пользовались — тарахтит громко, а толку от одного прожектора мало. Сидели возле вагончика всю ночь, слушали… Тогда ведь тепло было.

— Что же всё-таки тогда вы охраняли? — задумчиво произнёс Виктор.

— Может, прямо под нами богатство спрятано? И они его частями вывозят.

— Это какое же богатство должно быть, чтобы его по частям вывозить?! — усмехнулся Витёк.

— Такое, которое опасно сразу всё вывозить, если с государством делиться не хочешь, — серьёзно ответил Алексей. — Может со времён Сталина золото не вывезли, которое здесь добывали, а может казаки клад в этих местах спрятали читал я и такое.

— Если делиться не хочешь, то любое богатство опасно. И не только с государством делиться придётся. Желающих легко разбогатеть всегда много. А кто "они", Иваныч? Дикий что ли?

— Дикий, я думаю, не хозяин здесь, а типа управляющий. Может тот мужик, что на "Мерсе" приезжал, хозяин. А может ещё кто.

— С чего ты вообще взял, что здесь ценности спрятаны?

— Зачем-то же они эту землю взяли в аренду?! И нас охранять наняли. А главное… — понизив голос, сказал Алексей. — Мы с Федькой тогда заметили кое-что.

— Да что же заметили, Иваныч?

— Вагончик этот отодвигался.

— В смысле?

— В смысле — следы на земле были. Вагончик на несколько метров оттянули, а потом на место вернули. Следы волочения остались. Когда мы в ночь заступили, их не видно было, а как рассвело, так и заметно стало.

— Вот это да! А ментам ты говорил об этом?

— Зачем? Чтоб Дикий меня уволил? Толку-то всё равно не будет — у него ведь в ментовке подвязки.

— Это — да. Что делать-то будем?

— Дежурить будем. И нос свой не совать, куда собака… В общем — никуда не совать.

Виктор вспомнил про остывший чай, допил его в несколько глотков и поставил чашку на стол.

— Ладно, Иваныч, пойду я домой, — сказал он. — Зайца себе возьми, пусть жена детишек побалует зайчатиной! Только за окно сумку повесь, чтоб он в холоде был. У меня-то сейчас готовить не кому — матушка к Людке в Ростов погостить уехала, Новый год с внуком встречать будет.

— Спасибо!

Придя домой, Виктор первым делом прошёл в сарай, оторвал на дальней стене доску, и достал из тайника обтянутый чёрным кожзамом дипломат, с которым когда-то ходил в школу. Оттуда он направился в дом, запер за собой дверь, положил дипломат на стол, как в детстве щёлкнул замками…

В дипломате лежал тряпичный свёрток. Виктор достал его, аккуратно раскатал на столе. Из-под белой байковой ткани появилась коричневая револьверная кобура из натуральной кожи. Виктор расстегнул её. Револьвер системы Нагана был покрыт тончайшим слоем смазки, и по-прежнему выглядел как новый. В кармашке для боеприпасов двумя плотными рядами торчали патроны с потемневшими от времени латунными гильзами, полный комплект-14 штук. Рукоятка с деревянными накладками удобно легла в руку Виктора, наполнив его восхищением и уважением к оружию. В памяти всплыл образ покойной бабы Мани — эти вещи достались от неё. Полюбовавшись, Виктор сунул револьвер обратно в кобуру, но застёгивать её не стал — нужно будет протереть от смазки и зарядить патроны в барабан.

Спать в этот день Виктор лёг рано. Насыщенный за день обилием новой, жизненно важной информации, мозг требовал отдыха. Тщательно протёртый и заряженный револьвер лежал в кобуре на журнальном столике рядом с кроватью. В соседнем доме Алексей в это время читал на ночь сказку четырёхлетней Даше, а семилетний Илья укладываться ещё и не собирался.

В это же время замкнутую дверь сторожки осветил свет фар серебристой "Ниссан Альмера". Из-за руля подъехавшей машины вышел директор "Нагольного Кряжа", отпер дверь своим ключом, зашёл внутрь вагончика, поставил на стол фонарь, с помощью отвёртки вынул из стены розетку и достал оттуда диктофон с функцией активации голосом.

Часть 1. "Казна Запорожской Сечи"

Глава 1. "Золотой" обоз.

Запорожская Сечь, май 1775 г.

Пчёлы клубились на ветке высокой, покрытой белыми цветами груши, издавая монотонный дребезжащий звук.

— Айгуль, чёртова баба, иди, помоги! — крикнул Игнат. — Рой вылетел. Я роевню подержу, а ты по ветке ударь.

Айгуль — стройная для своих двадцати восьми лет турчанка, привезённая его крёстным отцом из похода два года назад для работы на зимнике. Игнат Сирко на пять лет младше её. Он не женат и пока не собирается. На нём белая сорочка, синие шаровары с широким тканевым поясом красного цвета, в котором спрятан маленький пистолет — пистоль, и татарские сапоги. В отцовском доме на побывке делать нечего, вот и решил крёстному помочь: проверить, как без него работники по хозяйству справляются. Сам-то крёстный в Сечи постоянно — он у кошевого кухарем и доверенным лицом. Не то, чтобы дома совсем делать нечего… Но там нет безотказной турчанки.

Айгуль вылила в корыто за изгородью для свиней воду, поставила ушат на землю и торопливо подошла к груше.

— Лезь на дерево, стукни по ветке!

Игнат протянул ей большую палку, наподобие черенка от лопаты, а сам поднял вверх закреплённую на такой же палке роевню, похожую на два сита сложенные открытыми сторонами.

В момент вылета роя пчёлы не кусаются — вонзить жало им мешает раздувшийся от мёда зобик. Именно поэтому при работе с пчёлами их окуривают дымом. Пчёлы воспринимают дым как лесной пожар, набирают в 7 зобик мед для нового места жительства и вылетает из улья. Не успеешь снять в этот момент — улетит, не найдешь.

"Так и в жизни, — подумал Игнат. — Кто кого перехитрит. Не перехитрил бы мой крёстный — Никита Корж — того турка, не было бы сейчас ни Айгуль, ни самого крёстного".

Айгуль послушно поднялась по лестнице, приставленной Игнатом к дереву, потянулась влево и резко ударила палкой по тонкому концу ветки. Рой оказался в роевне, и Игнат моментально закрыл её. Лишь несколько пчёл взлетели вверх. Игнат опустил роевню и поставил её на землю.

"Такую попробуй перехитрить, — размышлял он. — Вон как зад выставляет и спускается неторопливо. Специально же…". Он шагнул к лестнице и, чтобы поддержать турчанку, обхватил её сзади, положив ладони на округлые бёдра. Айгуль продолжала спускаться, и задержанное Игнатом чёрное платье оголило ноги до самых ягодиц. В такие моменты Игнат, как та пчела, не мог сопротивляться из-за своего набухшего зобика…

— Дядька Игнат! — голос соседского мальчика Иванки раздался совсем рядом, как гром среди ясного неба. — Там дядька Никита приехал, тебя зовёт. "Лёгок на помине!" — подумал Игнат, одёргивая руки от турчанки.

Иванко стоял за тыном, просунув нос между редко плетёными прутьями.

— И давно ты тут стоишь? — спросил у него Игнат.

— Не, я ничего не видел, — испуганно сказал мальчонка и убежал к себе во двор.

— Отнеси рой в улик?! — попросил Игнат Айгуль. — Мне идти нужно, крёстный ждать не любит.

Турчанка занялась роевней, а Игнат прошёл мимо ровных рядов ульев в саду, мимо изгороди для свиней и подошёл к недавно побеленной мазанке.

— Здравствуйте, батьку! — поприветствовал он крёстного издали.

"Ему только сорок четыре, а чуб уже седой", — подумал Игнат.

Большую часть года казаки ходили без головных уборов и в легкой одежде. Чуб "оселедец" был своего рода паролем при встрече с другим казаком под головным убором, даже если это была мусульманская чалма, он всегда оставался на месте.

Крёстный Игната — Казак Войска Запорожского Низового Никита Корж — зимовым казаком-гнездюшником не был, а был казаком сечевым. Зимовник достался Коржу от его крёстного — полкового писаря хорунжего Якова Качалова. И Коржом он раньше не был, а был Тараном. А как покатился с горы, как корж, так и прозвали казаки. Качалова прозвали так — потому что качалку сделал. У Игната своего прозвища не было. Он был потомком покойного казака-характерника атамана Ивана Сирко. А в память о прославленном атамане его потомкам прозвища не давали. И отец Игната был Сирко, и дед, и прадед. "Так и придётся всё жизнь в тени чужой славы прожить, — расстраивался честолюбивый Игнат. — Вот если бы подвиг какой совершить, чтобы этот подвиг в прозвище закрепился… А что? Игнат Спасысичь звучало бы не плохо" Так думал Игнат Сирко. А ещё он думал о том, что неплохо было бы, если бы крёстный ему насовсем свой зимник отдал, раз самому не нужен.

— Думаешь, зачем мне зимник? — спросил после приветствия крёстный. — Ты хоть и родич Ивану Сирко, да не забывай, что я тоже характерник, думки твои знаю.