— Хлеб у нас во!!
Завхоз поднял еще выше засученные рукава, поманипулировал руками, словно маг, и начал расталкивать гору тлеющих головешек. Потом разгреб гальку, обжигая о нее пальцы, и вытащил оттуда миски с готовым хлебом. Повертел одну буханку в руках, понюхал, удовлетворенно крякнул. Потом отрезал от буханки краюху, разломил надвое, дал мне и Сухову.
— Ну, як?
«Ну, як?» Мыкола Карпович говорил только в том случае, когда оценка могла быть похвальной.
Итак, на обед была уха, жареные грибы, рыба и куропатки, кисель из голубики. Восторг вызвали два «колдовских блюда».
Первое приготовил Степан Донатыч. Он налил в котелок немного спирта, добавил туда сироп, приготовленный из голубики с сахаром, — наливка получилась на славу!
Мыкола Карпович не мог уступить и выставил на стол… мороженое! Попробовали — блаженство! В мире еще не было лучшего прохладительного! Секрет приготовления? Пожалуйста: в сгущенное молоко положить снега и размешать. Вот и все. Для тайги — более чем достаточно!
В середине торжества Слава куда-то исчез и потом явился, держа в одной руке мелкокалиберную винтовку, в другой — записку.
— Новорожденному телеграмма и подарок! — возвестил он и вручил Владику.
— Вслух, вслух! — шумели повеселевшие «гости».
Коллектор прочитал: «Дорогой Владик, поздравляю с днем рождения, желаю успехов, здоровья, счастливого двадцать первого полета вокруг солнца. Прими мой подарок. Винтовка хорошо пристреляна. Ираида».
Так вот о чем таинственно, говорила Славе Горину Кочева перед уходом в маршрут и какую бумажку вручила ему!
Обед подходил к концу, и тогда появился езде один, совсем неожиданный, но желанный «гость»: затарахтел мотор самолета, и в небе показалась «аннушка». Мы повскакали, приветливо замахали руками. Самолет сделал круг, и вниз полетела бутылка, разбилась о камень. Из нее, словно вылупившийся птенец, вывалилась бумага и, подхваченная ветром, пропрыгала совсем по-птичьи до куста можжевельника.
Схватили бумагу, прочли: «Как дела, есть ли больные, нужна ли помощь?»
Юра и Слава моментально бросились в палатку, вытащили простыню, положили ее на землю.
«Аннушка» сделала еще круг, приветливо качнула крыльями и скрылась за высокими лиственницами.
Сухов пояснил мне: это условный знак, означающий: «Все в порядке». Если же нужен самолет — одна черная полоса поперек простыни; если есть больной — две полосы крест-накрест. Обо всех этих знаках договорились еще перед походом.
— Ну, а теперь, друзья, зажжем костер, — предложил Владик.
Высоко поднялось пламя на берегу Омолона.
День рождения, отмеченный в тайге… Он останется в памяти навсегда!
Владик Ловинкин вспомнил, как в прошлом году отмечали в партии день рождения геолога Вали Шевченко. Мужчины специально ходили за тридцать километров к чукчам, купили Вале пыжика на шапку. А ее подруга Рая Пчелинцева испекла в тайге торт.
Потрескивают сухие смолистые ветки, «дышит» костер, то вздымаясь к вершинам деревьев, то сворачиваясь рыжим клубком, словно живой.
И кажется, к несмолкающей беседе прислушивается река, притихшая на это время, и лиственницы, обступившие поляну…
…Настал день, когда базу, основанную Мыколой Карповичем и Жорой, мы покидали навсегда, чтобы снова плыть вниз по Омолону. Владик сделал на самой толстой лиственнице затес и написал на нем химическим карандашом:
«Здесь жили люди омолонской полевой партии».
Ушли, когда от запасов продовольствия остались только два старых валенка.
Привет вам, будущие исследователи страны Ламутии!
Старайтесь не топить соль в ручьях и не есть грибов «гуп-гуп».
Погрузились в лодки.
— Прощай, база!
ЕСТЬ ФАУНА!
Три выстрела подряд прозвучали за лагерем, три выстрела означали тревогу. Мы повыскакивали из палаток, Сухов схватил ружье, помчались на выстрелы.
— Никак, на медведя наскочил завхоз! — воскликнул Жора.
Слава тоже бежал с ружьем, Юра заколотил по тазу ложкой.
За тальником кричал Мыкола Карлович.
Вон он выскочил на полянку, увидел своих, остановился, тяжело дыша.
— Где медведь? — подлетел Жора к завхозу.
— Якый медвидь? Ниякого медвидя нэма!
— Зачем же кричал?
— Чую крычите, ну я тэж крычу: можэ на вас медвидь напав.
Все расхохотались.
— А три раза стрелял кто? — не унимался Жора.
— Я стриляв, кедровок быв, — сказал завхоз.
Жора разочарован и даже возмущен. Он выпаливает:
— Что же ты зря панику поднимаешь! В следующий раз не пойду тебя спасать, даже если вправду медведь схватит.
— Дывысь, як бы тоби першому не налэтиты на медвидя! — отпарировал Довгый.
Однако первому пришлось встретиться с медведем все-таки Мыколе Карповичу. В этот день почти все были в маршрутах, а завхоз и Семен готовили обед. Завхозу понадобился черпак. Где черпак? Никак не мог вспомнить. Пошел в одно место, другое, потом направился к бочке с бензином и обмер: возле бочки возился медведь! Мыкола Карпович стоял ни жив ни мертв, от страха боясь пошевелиться, а медведь посмотрел-посмотрел на него, пнул лапой бочку и… ушел в тайгу.
Из перевернутой бочки выливался бензин. Бочку сразу поставили на место. Но бензина вытекло много. Завхоз с досадой стукнул себя по лбу:
— Це ж я забув закрутыты пробку.
Ни Кочева, ни остальные, вернувшиеся из маршрута, не ругали завхоза: потому что очень устали в походе, потому что были очень огорчены случившимся (не хватит бензина на оставшийся путь), потому что давно убедились, что рассеянность и забывчивость завхоза ничем не исправишь. И еще все понимали, что виноват-то медведь! Не будь его — бензин остался бы цел.
— Мыкола Карпович отделался легким испугом, — сказал после ужина Сухов.
— Почему легким? А медведь? — произнес Владик. — Этого страха хватит завхозу до будущего летнего сезона.
Но Довгый уже ходил с таким видом, будто ничего не произошло, и даже под хохот товарищей заявил:
— Проклятый медвидь подвив мэнэ. Як попадаться вин мэни ще раз — намну йому чуба.
Медведь действительно попался, только не Мыколе Карповичу, а Степану Донатычу и Жоре.
Они изучали ручей Голубой. Жора, как всегда, был «при вооружении» и сразу же начал искать дичь, не забывая заглянуть и в ручей, где серебрились хариусы: «Будем повертывать домой — наловим».
Жора перешел вброд неглубокий перекат.
Сухов двигался по этой стороне ручья. Было жарко, захотелось пить. Степан опустился на колени, глотнул прохладной воды, брызнул на лицо несколько пригоршней и, фыркнув от удовольствия, поднялся. Поднялся и остолбенел: перед ним, на бугорке, всего в нескольких шагах, стоял… медведь. Из раскрытой пасти вырывалось хриплое дыхание.
Жора заметил медведя, но стрелять не мог: Сухов заслонил зверя. Так продолжалось несколько секунд. Степан крикнул, Жора — тоже, медведь повернулся и скрылся в кустарнике.
Жора поздравил Сухова «с медвежьим крещением». Возвратившись в лагерь, Жора весело рассказывал о встрече с косолапым.
Ручей назвали Медвежьим и добродушно подшучивали над Степаном. Но недолго — до следующей встречи с медведем.
Точнее, встреч было еще две. Сухов, описывая прибрежные обнажения эффузивов, заметил неподалеку косолапого и успел его сфотографировать. Потом он и Жора столкнулись с «хозяином тайги» на звериной тропе. Оба одновременно вскинули ружья, грянули два выстрела. Зверь заревел, упал. Теперь — контрольный выстрел дробью в глаза, и можно подходить к трофею.
Тушу волокли в лагерь веревками, как бурлаки.
— Наконец-то я попробую медведя! — обрадовался Юра.
— Будет у нас много всякой вкуснятины! — воскликнула Кочева.
Шкуру «хозяина тайги» растянули на земле, придавили по краям камнями. Может, кому-нибудь пригодится.
…Ирина задумчиво смотрела на лодки.
— Чем озаботили вас эти корабли? — спросил я.
— Названиями. Ауцелла, Мегалодон — это, можно сказать, наше знамя. Но мы до сих пор не нашли ничего, что заставило бы «говорить» немые толщи пород. Завтра отправимся на охоту за фауной. Я знаю заповедное место. Там, в глинистых сланцах, попался мне однажды отпечаток раковины, но был он очень плохой. Сколько я ни старалась тогда, лучшего не нашла. А тут еще лил дождь, пришлось возвратиться в лагерь не солоно хлебавши. Вот туда и пойдем.
— Может быть, и меня возьмете?
— Пожалуй, возьмем. Маршрут недалекий.
Кочева, Сухов, Ловинкин и я ушли за фауной. Найдем ли? День жаркий. Идем по валунам, очень хочется пить. Терпим. Но вот Кочева не выдерживает.
— Где бы все-таки напиться? — спрашивает она в спускается на дно распадка. Находит лужу с кустиками какой-то травки. И делает питьевую воду. Я держу носовой платок над железной кружкой, а Кочева горстями льет воду на платок. Нацедила полную кружку, жадно пьет влагу, пахнущую почему-то картофелем.
— Пить будете? — спрашивает нас.
Степан заглядывает в кружку, морщится:
— Потерпим.
— Как хотите, — Ираида допивает воду.
Вскоре мы добрались до цели.
Сухов присел на камень, вытер потное лицо:
— Отдохнем, коллеги. Знаете ли вы, что этот маршрут юбилейный — после него на нашем счету полтыщи километров пеших переходов.
— Да на лодках сколько прошли! — добавил Владик.
Кочева развернула планшет. Место, где мы сейчас находились, было «белым пятном», которое предстояло разгадать и нанести на карту. Оно лежало уже, за Северным полярным кругом. В квадрате карты, словно тоненький кровеносный сосуд, вилась речка Катанар с многочисленными ручьями — притоками. А вот она в натуре — ворчит, беснуется. По берегам в высокой траве лежат валуны. Они похожи на наседок в гнездах.
Распадок прорезали поперечные рвы. Обнажения радовали — опытному глазу геолога можно было многое «прочесть»: какие здесь пласты, какова их мощность, когда они образовались, каким подвергались изменениям, какие полезные ископаемые возможны при такой геологической структуре.