Демонстрацию фильмов начал мой знакомый Борис Козлов, и я еще раз восхитился его умением!
В «зале» погас свет. Сперва просмотрели два полнометражных, потом — четыре короткометражных, потом — на выбор по второму разу те фильмы, которые больше понравились, потом — только отдельные части, самые интересные.
До четырех утра длился киносеанс. И не удивительно: ведь месяцами здесь ничего не видят! Почта приходит раз в две-три недели, прочитывают газеты и журналы от корки до корки.
СЕВЕР ЕСТЬ СЕВЕР!
Погода все еще зверская. Сидим в палатке с Агеевым, и он рассказывает о себе, о товарищах, о суровом и прекрасном крае.
Иван Агеев давно трудится на Севере. Какие только задания не выполнял он! Приходилось и людей выручать из беды, и перевозить всевозможные срочные грузы: от продуктов и собачьих упряжек до динамита и золота. Кстати, с золотом у Агеева было такое недоразумение.
На прииске Дусканья только что открыли «площадку» и первым же рейсом послали туда Агеева — привезти золото.
«Сколько же его там, что запрашивают самолет Р-5? Все-таки грузоподъемность Р-5 не такая уж маленькая — больше пятисот килограммов», — подумал летчик. Прилетел на Дусканью. Видит: на взлетной полосе горбится какой-то холмик, покрытый брезентом. «Наше золотишко», — объяснили приисковики.
— Прикидываю его объем на глаз: все влезет, даже еще много места в самолете останется, — рассказывает Иван. — И я сразу стал возмущаться: почему для такого количества груза не вызвали меньший самолет — ПО-2? Работники прииска молчат, улыбаются. Открываю брезент, смотрю — прилепились друг к другу мешочки, такие маленькие, что почти помещаются на ладони. Взялся за мешочек, а рука так и «пристала» — не поднимешь. Пришлось мне сделать несколько рейсов, чтобы вывезти этот маленький холмик!
— Кто же был у тебя самым частым пассажиром? Охотники, геологи, строители, приисковики?
— Геологи! — сразу отвечает Иван. — Они забираются в самые далекие, самые глухие уголки нашего, по существу еще и сейчас необжитого края. И не удивительно, что их поджидают то здесь, то там всякие опасности.
На Севере время от времени что-нибудь да случается, — продолжает Агеев, — хотя бы уже потому, что нигде не встретишь такой резкий климат, такую переменчивую и коварную погоду. Пурга, сильные ливни, наводнения, превращающие горные ручьи в самые опасны реки, да мало ли что случается на Севере!
Да, тут часто требуется срочная помощь товарищей.
…Из-за сильного лесного пожара пилот Нимов на самолете АН-2 израсходовал все горючее и сел в тайге, увяз. Оказать ему помощь сразу нельзя было: мешала плохая видимость. Пришлось с воздуха сбрасывать продукты. Через два дня погода улучшилась, на выручку полетел Агеев, сел рядом. Однако грунт в том месте оказался очень мягким, при посадке колеса увязли, машина «клюнула», и винт погнулся.
Тогда Агеев разгрузил горючее, взял винт с самолета Нимова, переставил на свою «аннушку» и полетел на базу за новым винтом. И еще — за новыми продуктами. Дело в том, что экипаж Нимова не смог пользоваться тем, что было сброшено ему с самолета: банки с молоком, мясом падали на береговую гальку, разбивались, и все содержимое исчезало в воде.
— Речка все же выручила, — говорил Нимов, — ловили хариусов.
…Иван Агеев летел из Зырянки в Сеймчан на Р-5. Пройти через перевал напрямик не удалось: мешал сильный снег. Пошел в обход. Погода ухудшалась с каждой минутой. Сгущались сумерки. Возвращаться в Зырянку уже поздно, а Сеймчана не видно. Наступила ночь. Что же предпринять? Агеев снижается к протокам и по ним идет к ближайшему пункту — на Егорлык. Он знал, что там находится геологическая партия и что возле нее есть площадка. Сделал круг: темнота, ничего не видно.. Вдруг на земле вспыхнул свет! Какой-то шофер догадался завести грузовик. Вот он выехал на площадку и уже осветил ее. Правда, фары были направлены прямо в лоб самолету (посадка на Егорлыке односторонняя полоса упирается в сопку), но и то хорошо: стали различимы пни, бугры, черная полоса леса; Р-5 сел с ювелирной точностью, остановившись всего в нескольких метрах от грузовика.
— У самолета ведь свои фары есть, разве не воспользовался ими? — спросил я.
— Не смог, и другие не смогли бы. В густом слое тумана от фар образуется яркий экран, и летчик ничего не видит. Если садишься на аэродроме в тумане, то ориентируешься только по стартовым огням. Вот и свет автомашины послужил мне вроде стартового огня.
…Андрей Саренко с бортмехаником Алексеем Ионовым и одним пассажиром поднялись в Гижиге и легли на курс в Каменское. В пути упало давление масла. Опустились в тундре, просидели сутки — никто не появлялся над ними. На вторые решили: нужно податься в сторону лесов, там должны быть геологи. В самолете оставили записку: «Ушли на северо-восток к геологам». Чтобы удобней было идти по снегу, сделали из крышек чемодана лыжи. Шли день, второй, на третий услышали звук мотора. Самолет! Да, летел Агеев. Он шел по долине, а тройка была в этот момент на сопке и зажечь костер не успела — самолет упустили.
Пропавших искали не только с воздуха, за ними послали еще и оленью упряжку с радиостанцией.
…А снег все валил, ветер завывал. Почувствовали — силы иссякают.
До леса, где ледяные вихри не так сильны, еще далеко. Вырыли в снегу нору и в ней упрятались.
Что ж делали в это время те, кто отправился на поиски? Агеев облетел все ближайшие населенные пункты, выясняя, не видели ли самолет Саренко. Потом направился в оленеводческий колхоз на реке Порень. Там совсем не было площадки, пришлось сесть на небольшое озеро — в длину оно едва достигало семидесяти метров.
В поселке сказали: самолета не видели, но вот там, на дальней сопке, горел огонь.
Иван тут же «прочесал» сопку. Никого. Стал ждать ночи: загорится ли костер? Горит, Далеко-далеко мерцает огонек.
На рассвете вторично направился туда. Снова-ничего не обнаружил. Наступила темнота, вновь ожил огонек. В третий раз полетел ранним утром — никого. «Что за чертовщина? Уж не галлюцинация ли это? — думал Агеев. — Да нет же, все в поселке смотрели и говорят: костер. Наступила еще одна ночь. Огонек — в го же самое время, на том же месте.
Агеев заводит мотор. Р-5 уходит в ночь к таинственному светляку. С каким напряжением осматривал Иван все вокруг! Никаких признаков костра.
Возвратился, сел на темное озеро, до самой последней минуты не будучи уверенным, что не сломает самолет. Но все сошло гладко.
А огонек горит!.. Теперь-то пилот понял: звезда. Трое суток она вводила всех в заблуждение.
Нужно было пополнить запас горючего, и Агеев отправился на базу.
В тот день охотник-коряк вывел поисковые нарты к самолету Саренко. Осмотрел следы, покачал головой: «На таких лыжах человек далеко не уйдет».
Нарты двинулись по следу, и вскоре нашли пилота, бортмеханика и пассажира. Привезли их к оленеводам, сообщили по радио в аэропорт. И Агеев доставил всех троих в Гижигу.
Если бы человек не имел мужества рисковать, — никогда не стал бы хозяином дикого Севера. Этот риск нужен был первым землепроходцам, не обойтись без него иной раз и нашим современникам.
Агеев показывает свою пилотскую книжку, которая украшена штампом: «С правом подбора площадок».
Пролетая мимо любой площадочки, на которой можно «прилепить», как он говорит, «аннушку», Иван наносит на свою карту эти «пятачки». Появись нужда, он там и сядет и взлетит!.. Таких площадочек у него на учете уже сорок.
ВОЗДУШНАЯ АКРОБАТИКА
Наконец погода угомонилась, можно было лететь.
«Аннушка» тщательно проверена. Все на своих местах. Бортоператор провозглашает:
— Итак, вперед, к высоким сопкам, высоким облакам и еще более высоким заработкам!..
Раздается дружный смех. Его заглушает запущенный мотор — кажется, что «аннушка» тоже захохотала!
В руках у Смирнова схема участка. Она выглядит так, словно на бумаге нарисовали арфу. По этим линиям-струнам нужно сделать облет, проутюжить тайгу. А умные и сложные приборы будут «слушать» землю: есть ли и в ней полезный человеку клад или нет. Воздушные маршруты отстоят друг от друга на 250 метров.
Работа началась. Даже если не смотреть в окошечко, все равно чувствуешь, какова внизу земля: «аннушка» едет то плавно, то срывается вниз, то взмывает вверх и «пригвождает» к железному сиденью. Маршрут тянется вдоль цепи сопок. Крыло почти касается лиственниц. Неба не видно: мимо бегут склоны с ярко-зелеными пятнами стланика, острыми обнажениями пород.
Агеев крепко сжимает штурвал, время от времени бросает быстрые взгляды вправо и влево.
…Стремительно приближается следующая сопка. Вот уже совсем хорошо различимы даже кусты. Тут хоть кому станет не по себе. «Аннушка» ползет вверх по склону, выше, выше и вдруг теряет высоту. В то же мгновение самолет «ложится» на крыло и отваливает от сопки, «скатывается» по ее склону, выходит на простор долины, потом начинает набирать высоту. Впечатление, прямо скажем, сильное!
Набрав высоту и скорость, самолет заходит на то самое место, откуда отвалил, и опять идет на сопку в лоб, по прямой. И вот вторично наступает это испытание. «Аннушка» снова вынуждена отвернуть от сопки. Разворот. И в третий раз заход на сопку, на ту самую точку, на которой вторично был прерван маршрут.
Ревет, напрягается мотор, ты готов отдать ему и свои силы, только бы скорее одолеть эту проклятую вершину. Наконец-то! Под крылом проносится серая плешина сопки. Агеев вытирает рукавом пот.
Да, но впереди еще не одна такая сопка, не один такой барьер!
«Аннушка» приземляется на знакомой галечниковой полосе возле лагеря.
Иван закуривает. Эта послеполетная затяжка для него самая сладкая.
Вот такой у Агеева, Смирнова и их товарищей рабочий день. Шесть часов воздушной акробатики — все-таки это нелегко. Такую жизнь не всякий долго выдержит — даже при северных надбавках! Вероятно, я это произнес вслух, так как Агеев тут же сказал: