Сражаться с огромной армией Дария в открытом бою было совершенно невозможно. Как ни велико воинство Иданфирса — силы все же неравны. Сколько скифов воюют против персов, Иданфирс не знал. Помнил только — когда-то царь Ариант пожелал узнать численность скифских воинов и приказал каждому принести по одному наконечнику стрелы. Тому, кто ослушается, пригрозил смертью. Скифы принесли столько медных наконечников, что из них был сооружен громадный котел толщиной в ладонь — памятник царской любознательности. Медный гигант поместили в приток Гипаниса[5], и вода, попадая в котел, изливалась уже непригодной для питья от примесей меди. Котел поделил течение Гипаниса на верхнее — сладкое и нижнее — горькое…
Иданфирс вышел из юрты и оглядел широкий простор степи. Он все-таки заставил Дария подчиниться своему замыслу! В погоне за скифами персы все глубже врезались в степи, но находили засыпанные источники и сожженные конские пастбища. Похоже, Дарий еще не осознал, что его армия может и не выбраться из этих степей…
Война затягивалась. Срок, отпущенный самим Дарием для скифского похода, перевалил за половину. Ионянам, стерегущим по его приказу переправу через Истр, он оставил свой ремень, завязав на нем шестьдесят узлов. Велел развязывать по одному в день, и, если время, указанное ремнем-календарем, истечет, а Дарий не вернется, мост следовало разрушить. Ему тогда даже в голову не приходило, что скифский поход может закончиться поражением, а переправа — пригодиться для спешного отступления.
Дарий ощущал тревогу и очень жалел, что ограничил скифскую кампанию двумя месяцами. Время шло. Открытого боя скифы избегали, а его армии, уставшей от лишений и безумной гонки по степи, еще предстоял обратный путь.
Иданфирс чувствовал, что Дарий дрогнул, но, чтобы превратить его тревогу в панику, послал к персидскому царю всадника с «дарами» и посланием: «Желаешь с нами сражаться — найди могилы наших отцов и попробуй разрушить их! Я так сказал!»
Задумавшись, он не заметил, как подошел конь и стал тереться мордой о его плечо. Иданфирс ласково похлопал ладонью по крепкой шее. У Колаксая, первого скифского царя, согласно преданию, был такой же солнечный конь огненно-рыжей масти. И звали его также — Борисфен. В честь великой скифской реки[6].
Иданфирс мысленно обратился к предкам. Как никогда ему нужны их мудрость, опыт и помощь. Сейчас ОН в ответе за Скифию и не имеет права на ошибку. Трудно принимать решения, определяющие участь целого народа! Уверенность и твердость, с которой он отдавал приказы, передавалась всей армии, настраивала скифов на боевой лад, и они не догадывались, какие сомнения терзают царя. Верную ли он выбрал тактику в этой «блуждающей» войне? Не напрасно ли избегает сражения? Что, если неправильно найден момент для символического подношения персидскому царю? Тяжелое бремя — ответственность!..
Прибыл вестник и доложил Иданфирсу обстановку в стане противника. Персы быстро разгадали тайный смысл полученных «даров»: птица, мышь, лягушка и стрелы означали, что они погибнут от этих стрел, если не улетят в небо, как птицы, не зароются в землю, как мыши, и не ускачут в болото, как лягушки…
Лагерь персов переживал большие трудности. Вода ценилась как золото, и постоянно мучившая жажда делала воинов безумцами. В небогатой лесами степи приготовление пищи для огромной армии становилось невозможным. Скифы-то давно приноровились и могли обходиться без дров и котлов. Вместо дерева в кострах горели кости убитых животных, а мясо варилось в их же желудках, подвешенных над огнем. Персы о такой ловкости и мечтать не могли!
Дарий принял решение прекратить скифский поход! Но если о начале кампании он заявлял очень громко, то отступление к истринской переправе начал глубокой ночью, очень тихо и даже тайно. Чтобы сбить скифов с толку и оторваться от них хотя бы на несколько часов пути, создал видимость дышащей жизнью ночной стоянки: мычали оставленные на привязи мулы, горели огни, слабо переговаривались между собой больные и немощные, которых Дарий обманул и оставил на растерзание скифам. Он спешил и двигался быстро. Очень быстро. Дарий бежал. Скифский поход был окончен!
Узнав, что лагерь неприятеля пуст, Иданфирс начал преследование отступающей армии. Страх погибнуть от скифских стрел придал персам столько свежих сил, что они летели, сметая все на своем пути. Иданфирс позаботился о том, чтобы путь этот пролегал через земли «отказников» — тех, кто не захотел заключить со скифами союз против персов два месяца назад. Вытоптанные пастбища, пепелища и тучи персидских стрел обрушились на них скифской местью.
…Иданфирс лежал на траве, разглядывая звезды на черном ночном небе. Он так любил эту траву, и это небо, и эту жизнь! Сейчас ему казалось, что даже войну любил. Благодаря ей понял, как дорого ему все то, что так отчаянно он защищал.
С неба улыбался небесный олень. Иданфирс любил его тоже и с детства помнил рассказ матери о небесном покровителе Скифии. Согласно преданию, днем олень жил среди северных гор в стране неистового холода и летающего пуха, а ночью взбирался на самую высокую вершину и созвездием Большого Оленя появлялся на небосклоне.
— Скажи, Олень, я хорошо защищал свою Скифию? — спросил царь, всматриваясь в ночь.
Сначала вспыхнула одна звезда, потом замигала другая, и вскоре все семь звезд Большого Оленя засверкали таким ослепительным небесным сиянием, что Иданфирс зажмурился и радостно засмеялся.
1
Огромная могильная яма центрального захоронения уходила в глубь материка метра на четыре и была полностью заполнена землей, нанесенной за долгие века грунтовыми водами. Как и предполагал Зимин, могила оказалась разграбленной.
К ней вели три подземных хода, или, как говорят археологи, «подземные мины». Все три начинались у основания кургана — два с северной стороны, один с южной — и постепенно углублялись до уровня погребения. Только материковый нетронутый грунт, в отличие от насыпи, мог обеспечить относительную безопасность копателя. Если два лаза рылись явно наугад, то третий — южный, самый древний, был кратчайшим путем к захоронению. Грабители хорошо представляли расположение могильной ямы. Настолько хорошо, что возникала догадка об их непосредственном участии как в похоронах, так и в сооружении кургана. Эти люди собственными глазами видели блестящую добычу и знали, за чем охотились.
Примерно до девятнадцатого века, может, чуть ранее охота шла только за золотом. Погребальные предметы из керамики, меди, бронзы стали похищать уже потом, когда появился спрос на антиквариат.
То, что центральная могила ограблена подчистую и даже в боковых нишах не нашли ни одного предмета погребальной утвари, свидетельствовало о неоднократных набегах на усыпальницу в разные эпохи. Зимин, конечно, огорчился, что его предположение оправдалось, но не удивился. Ленинградские коллеги из Эрмитажа, которые должны были заниматься разысканиями, видимо, тоже не очень-то рассчитывали на сенсационные находки — иначе не отдали бы курган в чужие руки. Но своих в тот год не хватало.
Огромные территории курганных памятников, попавшие в зоны строительства плотин, дорог, искусственных морей, требовали срочного расследования в связи с предстоящим уничтожением.
К так называемым «новостроечным» относились раскопки и близ хутора Драный — курган перекрывал русло Ингулецкого оросительного канала, сооружение которого подходило к концу. Заканчивались в этом году и раскопки.
Второй сезон Зимин работал как приглашенный археолог. «Открытый лист», дающий право на археологические исследования, был выдан не ему, а сотруднику Эрмитажа. Зимина это не смущало. Для него, как для ученого, преданного археологии, эти организационные штучки значения не имели. Хотя обидно, конечно, что написать статью по добытым материалам он не сможет. Да какая разница, в конце концов, чья фамилия будет значиться в научной публикации! Он безмерно благодарен своему товарищу из Эрмитажа за возможность копать такого исполина…
В центральной могиле не нашли ничего, кроме беспорядочно разбросанных костей скелета. Привлек внимание позвонок, в котором застрял наконечник стрелы. Он, видимо, и принес смерть какому-то скифскому царю. Зимин не сомневался, что захоронение царское. Много тому подтверждений, но прежде всего — высота кургана. Это огромный труд многих людей и признак истинно царской почести. Есть, правда, отступление от скифского погребального обряда: в боковой нише нашли скелет лишь одного коня, что совсем нехарактерно для царского захоронения. Никогда прежде Зимин не встречал такого нарушения скифских традиций. Может быть, это последнее распоряжение умирающего царя — похоронить рядом с ним только самого любимого… Все может быть! Теперь никогда не узнаешь. Зимин проникся вдруг сердечным, искренним расположением к хозяину кургана, решив, что симпатичный, видно, был мужик этот царь…
Вскоре Зимин испытал чувство истинного удовлетворения, увидев, как судьба наказала древних похитителей царского золота. Раскапывая грабительский лаз, обнаружили скелет человека. По расположению костей в грунте понятно, что жуткую свою смерть он встретил внезапно — скорее всего, его засыпало землей, когда грабители возвращались назад по прорытому ими коридору. «Так тебе и надо! Пес!» — в сердцах сказал Игорь.
Отец с интересом наблюдал за сыном. Сергею Матвеевичу даже показалось, что тот забыл свою Альбику — настолько увлекли раскопки кургана.
Однако, рассуждал Зимин, если «пес», как назвал грабителя Игорь, шел по направлению от могилы, то должен был нести в руках какую-то добычу! Стали аккуратно расчищать грунт вокруг кучки костей и наткнулись на первую находку — костяную чашу с остатками позолоты как снаружи, так и изнутри; необычной пологой формы,