лете набрался терпения, то вскоре смог бы её увидеть.
Он повернул трубу к прилегающему кладбищу, где похороны приняли зловещий оборот: крышку гроба откинули, под ней оказался шлемоподобный предмет с торчащей из основания длинной палкой. В ногах гроба стоял бочонок с шёлковым шнуром.
Ещё чуть-чуть левее: Тауэрский холм. Алые шеренги исчезли! Солдаты ушли. Старик обвёл трубой холм и нашёл их там, где рассчитывал: они маршировали в сторону дыма и огня. А как же иначе: горело неподалёку от полковых конюшен. Протокол лондонских пожаров был так же чёток и неизменен, как протокол коронаций: сперва прибывает пожарная команда, потом толпа и, наконец, солдаты, чтобы её разгонять. Всё по традиции.
Он опустил трубу и взглянул на сыновей — выполняют ли те свою часть плана. И впрямь, они уже закрепили посох в основании механизма и прислонили его к парапету, направив в сторону церкви святой Марии на холме. От основания палки тянулись несколько ярдов стальной цепи, привязанной к свободному концу троса, проходящего над бадейкой, которую принёс индеец. Всё как задумано. Старик взглянул вниз и увидел, что воз подъехал к основанию Монумента. Повернулся к реке, проверяя, что там, но обзор ему загородил худой человек в длинной одежде, который вышел с лестницы, даже не запыхавшись.
— Тысяча чертей, ребята, к нам большое начальство!
В ответ — презрительное фырканье Джимми и Дэнни.
Человек в длинной одежде откинул капюшон, явив взглядам чёрные с проседью волосы и немодную, но безусловно красивую эспаньолку.
— Добрый день, Джек.
— Скажите лучше: «Бонжур, Жак», отец Эд, чтобы заложники увидели вашу французистость. И заодно перекреститесь несколько раз, чтобы подчеркнуть свою католичность.
Отец Эдуард де Жекс с удовольствием перешёл на французский и повысил голос:
— До конца дела у меня будет ещё не один повод перекреститься. Мон Дьё, это все заложники, каких вы сумели взять? Они же евреи.
— Знаю. Как свидетели они тем более ценны, что не питают пристрастия ни к одной из сторон.
Нос отца Эдуарда де Жекса являл собой великолепную несущую конструкцию для ноздрей, которыми можно было втягивать пробки. Сейчас он пустил их в ход, засопев на евреев, потом сбросил плащ, так что те увидели иезуитскую рясу с распятием на груди, чётками и прочими католическими регалиями. Евреи, пребывавшие до сих пор в блаженной уверенности, что возня с тросами — часть работ по рутинному поддержанию Монумента, теперь не могли решить, изумляться им или трепетать. «Мы пришли полюбоваться видами, — словно говорили они, — и не ждали инквизиторов».
— Где монеты? — спросил де Жекс.
— Когда вы поднимались, вас едва не сбил с ног индеец, спешащий вниз?
— Oui.
— Когда вы следующий раз его увидите, он будет с монетами. А теперь, если позволите, я хотел бы взглянуть на реку.
Джек обошёл де Жекса и поднял подзорную трубу, но тут же вновь опустил её за ненадобностью. Баржа дрейфовала с отливом и преодолела примерно треть расстояния до Тауэрской пристани. На палубе шли уже знакомые манипуляции с верёвками и ракетами. Что до шлюпа, он двигался к Тауэрской пристани, неся французский флаг на виду у всего Лондона. Если бы Джек удосужился глянуть в подзорную трубу, он увидел бы тросы, кошки, мушкетоны и прочий абордажный инвентарь.
Оставался вопрос: видят ли это из Тауэра? Что, если Джек закатил банкет, на который никто не явится?
За его спиной де Жекс, как всякое надзирающее лицо, задавал дурацкие вопросы:
— Джимми, что ты думаешь?
— Думаю, слишком много зависит от того, как всё повернётся в Тауэре, — буркнул Джимми.
Де Жекс обрадовался случаю поддержать маловеров пастырским словом:
— Да, с виду Тауэр неприступен. Однако тебе, как человеку неграмотному, недостаёт исторической перспективы. Знаешь ли ты, Джимми, кто был первым узником Тауэра?
Джимми подумал, не столкнуть ли де Жекса с площадки, но рассудил, что ответить, пожалуй, проще.
— Нет, — буркнул он.
— Его святейшество Ранульф Фламбард, епископ Даремский. А знаешь ли ты, Джимми, кто первый бежал из Тауэра?
— Понятия не имею.
— Ранульф Фламбард. То было в лето Господне тысяча сто первое. С тех пор мало что изменилось. Из Тауэра не бегут не потому, что он так надёжно охраняется, а потому, что узники, английские джентльмены, считают неприличным его покидать. Если бы Тауэр охраняли французы, наша затея была бы обречена на провал.
— Смотрите, всё-таки они не спят, — вставил Джек. — Вон, алые мундиры на пристани. Тревогу подняли.
— Отлично, — промурлыкал де Жекс. — Значит, русский и шотландец могут осуществить то, о чём англичане не смели и помыслить.
Шлюп «Аталанта», у берегов острова Грейнконец дня
К тому времени, как они в следующий раз увидели Барнса, «Надежда» осталась далеко позади. Отлив продолжался: вода убегала с такой скоростью, что грозила схлынуть совсем, оставив шлюп на обнажившемся дне Темзы. Река сужалась на глазах, оголяя серо-бурые отмели. В нескольких милях по левому борту был виден Саутенд, увязший в илистой плоскотине. Однако главенствовал в этой картине океан, занимавший теперь примерно четверть обзора.
Справа в Кентских болотах петляла широкая река, почти безуспешно силясь пробиться к стремительно отступающей Темзе.
— Это Янлет, — объявил полковник Барнс. — Всё, что за ним — уже остров Грейн.
— Как может река отделять остров? — спросил Даниель.
— Такие вопросы — наказание нам за то, что мы взяли с собой натурфилософов, — вздохнул Барнс.
— Сэр Исаак тоже спросил?
— Да, и я отвечу вам так же. — Барнс, развернув карту, провёл пальцем по S-образному изгибу Янлета до верховий, где с ним соединялся отросток другой реки, текущей в противоположную сторону и впадающей в Медуэй на другом берегу острова.
— Здесь тяготение словно смеётся над нами — кто объяснит направление этих рек? — задумчиво пробормотал Даниель.
— Может, Лейбниц? — тихо отвечал Барнс.
— Значит, и впрямь остров. Тогда возникает следующий вопрос: как ваши люди на него переправятся? Насколько я понимаю, такова их задача.
Барнс грязным ногтем провёл по дороге, идущей от Грейвзендской пристани на восток к основанию меловых холмов. Там, где Темза делала петлю, огибая головку молотка, дорога сворачивала на юг, чтобы напрямик пересечь его узкую рукоять по более высокому и сухому месту.
— Вот здесь они должны были нас обогнать, — сказал Барнс. — А вот мост — единственный — через Янлет на остров Грейн.
— Как человек военный, вы с особым нажимом отмечаете, что мост один.
— Как человек военный, я на сегодня им завладел, — сообщил Барнс. — Мои люди перешли его и поставили пикет со стороны острова. — Он взглянул на часы, убеждаясь, что не поторопился с этим утверждением. — Теперь Джек и его люди не смогут уйти сушей. А если они попытаются уйти морем — там будем мы.
Из карты ничего больше узнать было нельзя, и Даниель поднял голову. Он увидел прямоугольную башню на чём-то вроде сложенного из камней кургана, примерно в миле впереди.
В прилив Шайвский утёс, одиноко встающий из вод над морскими вратами Англии, вероятно, производил впечатление если не чарующее, то угрюмо-величественное. Однако сейчас он просто торчал посреди обнажившейся илистой равнины размером с Лондон.
— Если Джек достоин своей славы, у него наверняка есть корабль — возможно, побольше и получше нашего, — сказал Даниель не столько из искренних опасений, сколько из желания подначить Барнса.
— А вы посмотрите, что там вдали! — воскликнул Барнс.
Даниель посмотрел за островок и увидел, что в миле-двух дальше снова начинается вода. Ему потребовались секунды две, чтобы догадаться: это устье Медуэя. На дальнем берегу стояла система укреплений с рыбачьей деревушкой у подножия — Ширнесс.
— Если Джек попытается бежать во Францию, нам довольно будет дать сигнал Ширнесскому форту. Остальное — забота Адмиралтейства, — рассеянно проговорил Барнс, наводя бронзовую подзорную трубу на Шайвский утёс. — Впрочем, до этого не дойдёт. Видите, там есть фарватер для доставки припасов и воды, и Джек его углубил, чтобы можно было подходить на всё больших и больших кораблях. Но в сизигийный отлив там не пройдёшь даже на шлюпке. Джек остался на мели.
Примерно тогда же, когда Шайвский утёс показался из-за острова Грейн, ветер задул с правой скулы. Последние несколько минут матросы разворачивали паруса. Это маскировало действия сигнальщиков, которые (насколько мог судить Даниель) флажками передавали какие-то указание драгунам. Короче, наступило затишье — вряд ли надолго. Следующая возможность поговорить с Барнсом могла представиться не скоро.
— Насчёт Роджера не беспокойтесь, — сказал Даниель.
— Простите, сэр?
— Насчёт маркиза Равенскара. Не беспокойтесь. Я отправлю ему записку.
— Какую именно?
— Ну, не знаю. «Дорогой Роджер, страшно рад был услышать, что вы собираете армию. Какое совпадение! Я тоже и уже пригласил полковника Барнса главнокомандующим. Надеюсь, мы будем союзниками. Ваш собрат по оружию, Даниель».
Барнс рассмеялся было, но настолько не верил своим ушам, что сдержал смех и покраснел до ушей.
— Буду премного обязан, — сказал он.
— Пустяки.
— Если мои люди пострадают из-за политических…
— Исключено. Болингброк будет доживать свои дни во Франции. Придут Ганноверы, и тогда я распишу принцессе Каролине вас и ваших людей в самых лестных выражениях.
Барнс поклонился, потом сказал:
— Или наоборот, в зависимости от того, что будет в следующий час.
— Всё будет превосходно, полковник Барнс. Последний вопрос, пока мы не вступили в бой…
— Да, доктор?
— Ваш начальник просил мне что-нибудь передать?
— Простите?
— Преступный тип, который подошёл к вам сегодня на Тауэрской пристани?
— Ах да, — улыбнулся Барнс. — Рослый, темноволосый и угрюмый — отличный бы вышел драгун. Сказал что-то, что я не совсем понял. Видимо, так и задумывалось. Просил передать вам, что это сети.