он так и не увидел больше. Умерла она, пока сына в заложниках держали. А Дубровка эта ой непростая женщина была. Останки её ныне в Гнезнинском соборе Успения Пресвятой Девы Марии покоятся, и заслуженно. Во многом её стараниями лехиты Веру Христову приняли. А до того как выйти замуж за Мешко, она успела побывать женой графа Гунтера Мерзебургского, и сын от этого брака, Эккехард, ныне маркграф Мейсена и в германской империи человек далеко не последний. Была она постарше своего второго мужа лет на десять, и, говорят, к советам её Мешко прислушивался очень внимательно. Так что порода у князя краковского отменная[14]. Но как бы ни поднялись лехиты при Болеславе Храбром, я знаю отличное средство, которое здорово облегчит наши взаимоотношения с Болеславом против лехитской, да и не только лехитской, алчности.
– И какое же? – заинтересовался Илья.
– Сила! – улыбнулся Сергей Иванович. – Сильная Русь – вот наилучшее средство принуждения к дружбе.
Сергей Иванович ещё многое мог бы рассказать о хитросплетениях западно-европейской политики, но не успел.
– Князь Болеслав ждёт князя Сергия с сыном! – возвестил из боковой галерейки чопорный шляхтич. – Следуйте за мной.
И они последовали.
Однако в конце галерейки их встретил не Болеслав.
– Здравствуй, боярин Серегей. Надеюсь, в пути всё у тебя было благополучно.
Невысокого роста человечек. В годах, но не старый. Хлипкий с виду, зато злата и самоцветов на десятерых бояр хватит. И выговор у человечка не лехитский, другой.
– Князь Серегей, – поправил Духарев. – И да, Воислав. Благополучно. – И со значением: – У меня.
– А мне сказали, ты с сыном, – с прохиндейской улыбочкой заметил Воислав.
– Так и есть. С младшим, – ответил Духарев. – Это Воислав Горацек. – Сергей Иванович повернулся к Илье. – Умён, коварен, беспощаден, но временами полезен. Временами.
– Другого за такие слова я бы наказал, – с прежней улыбочкой отозвался Горацек. – Но тебя, князь, прощаю. Ибо ты и сам таков! – И захихикал.
Илья переводил взгляд с отца на его собеседника… И не знал, что предпринять. Вроде бы и хулительные слова сказаны об отце, а если вдуматься, то не такие уж и хулительные.
– Что за вести ты принёс моему князю? – поинтересовался Горацек.
– Узнаешь в своё время, – пообещал Духарев. – Уверен, князь твой ими с тобой поделится.
Красный камень на эфесе у сабли Горацека стоит дороже доброго франкского меча целиком. А вот рукоять обвита серебряной проволокой. Непохоже, что Горацек часто достаёт оружие из ножен, совсем непохоже.
– Уж непременно поделится, – заверил Горацек. – Может, обмен? Ты мне свои новости, а я тебе – свои.
– Какие именно? – поинтересовался Духарев.
– Например, я знаю, где искать твоего врага.
– Это которого? – высокомерно произнёс Духарев. – У меня их много… было.
– Этот живой, – заверил Горацек. – Боярин Семирад.
Сергей Иванович засмеялся:
– Разве ж это враг! Воислав, ты меня обижаешь! Семирад нынче не враг, а так, мошка докучливая. Прибить бы надо, да жаль время тратить.
– Ну как знаешь, князь. Я тебе помочь хотел, но раз ты торопишься, тогда и говорить не о чем. – И, перестав улыбаться, строго: – Князь Болеслав ждёт тебя, Серегей. Поторопись: он ждать не любит.
«Ух, взять бы тебя за шкирку, гадёныш, – да об стену! – подумал Илья, глядя на тощую шею Горацека. – Да пятки прижечь! Небось сразу выложил бы и где Семирад прячется, и ещё много чего».
Но отец был спокоен, и Илья тоже сделал равнодушное лицо.
Так и вошли в палату, где ждал их князь краковский.
Первое, что бросилось Илье в глаза, – молодость Болеслава. Только-только за второй десяток переступил. Даже не столько молодость, сколько… лихость, пожалуй. Было невозможно представить, чтоб, скажем, великий князь Владимир вдруг спрыгнул с трона своего и пустился в пляс. А этот, похоже, мог. Вон искры в глазах так и прыгают.
Илье это так понравилось, что он даже заулыбался и сделал лишний шаг. Знал: у него в глазах такие же искры.
Батины пальцы сжали локоть Ильи, возвращая его на положенное место и напоминая: не расслабляйся. Это не свои, чужие.
Ну да, ведь Горацек, гадёныш, тут. Уселся в уголке на скамью. Будто имеет право. И, надо думать, имеет, раз князь краковский не возражает.
– Здрав будь, князь Сергий! – Не встал, но улыбнулся вполне приветливо. – Сказали мне, с сыном ты, я уж обрадовался…
– Князь Болеслав! Здравия! – Сергей Иванович наклонил голову, равный равному. – Так и есть. Сын мой младший Илия, – и шёпотом: – Поклонись.
Илья поклонился. Вернее, кивнул. Как отец.
– Счастлив ты, Сергий. – Болеслав шевельнул пальцами, и возникший из-за занавеса слуга поднёс Сергею Ивановичу стул. Илье сесть не предложили. – Славных тебе Господь сыновей дал. Завидую!
– Не жалуюсь, – усмехнулся Духарев. – Но ведь и у тебя, князь, сын растёт.
– Растёт, – согласился князь Краковский.
– И с божьей помощью жена твоя новая, Эмнильда, родит тебе много сыновей, – предположил Сергей Иванович. – С божьей помощью и при твоём участии.
Болеслав засмеялся.
– Много не нужно, – сказал он. – Не хочу, чтоб после моей кончины сыновья из-за наследства моего передрались, как вот у вас, русов, вышло.
– Так бывает, – согласился Сергей Иванович. – Когда у владыки много наследников, ему б желательно позаботиться о главном.
– Что ж ваш князь Святослав об этом не позаботился? – подал голос Горацек.
– Погиб, – сухо ответил Духарев. – И тебе, Воислав, это ведомо. Бывает так, князь, – снова обратился он к Болеславу, – что правитель, причём храбрый правитель, не боящийся вражьих клинков, гибнет раньше, чем природой намечено.
И умолк.
Наступила тишина, которую нарушил Болеслав:
– Мне сказали, у тебя есть для меня важное слово, князь Сергий?
– Пожелать тебе здравия для меня весьма важно, – отозвался Сергей Иванович, но, видя нетерпение князя, тянуть не стал: – Мачеха твоя грамоту приготовила[15], именуемую «дагоме юдекс», в которой от имени отца твоего, себя и сыновей своих передаёт власть над вашими землями Святому Престолу в Ватикане. Ты, князь, в документе сём не упомянут. Копию снять у моего человека возможности не было, но в сути не сомневайся. Слово даю.
Снова наступило молчание. Болеслав размышлял.
Однако если он и надумал что-то, то посвящать в свои планы русов не стал.
– Что ж, – сказал он. – Весть твоя и впрямь важная. Благодарю. И не забуду.
И пригласил на пир. Вечером. А пока предложил отдохнуть у него в тереме. Вернее, в замке.
– Комнаты для вас уже готовят, – сообщил князь. – Если что надо, дайте знать. Воислав, проследи.
«Готовят…»
Сергей Иванович понимал, что никто ничего не готовил и пригласить их пожить у него в замке Болеслав решил прямо сейчас. Сам Духарев предпочёл бы жить у краковского партнёра. Там спокойнее и безопаснее. Тем более и дружина рядом.
Но отказываться нельзя – обидишь.
Оставалось надеяться, что статус гостя краковского князя убережёт от неприятностей. Друзей у Сергея Ивановича в здешних княжествах было немало, но и врагов не меньше.
В полной безопасности Духарев чувствовал себя в собственном доме на Горе.
Или в ромейской усадьбе.
А к западу от Руси ухо следовало держать востро. Здесь за горсть серебряных шиллингов могли удавить. А желающих отсыпать этих самых шиллингов за жизнь князя Сергия, даже если посчитать только тех, кто от Киева до Нюрнберга обретается, – за сотню точно перевалит. И не горсть отсыплют, а мешок. Другое дело, что удавить Сергея Ивановича даже в его нынешние годы – дело непростое. А Илью – почти невозможное. Да и вряд ли кто-то рискнёт. Самый опасный здесь человек после самого Болеслава – его наперсник Горацек. Но Горацек умён и предан своему хозяину. Так что с этой стороны опасности можно не ждать. А прочие… В конце концов, стражи в замке полно, и соответствующие инструкции им наверняка даны. Так что пока Духарев у краковского князя в фаворе, нападения можно не опасаться.
Было бы лучше, если бы Сергей Иванович всё же поделился своими опасениями с сыном, но Духарев этого не сделал. Наверное, зря. Но судьба – такая дама, что никогда нельзя сказать, к горю или к радости то, во что она тебя вляпает. Во всяком случае, пока ты жив…
Глава 13Пирушка
Пиршественная зала князя краковского выглядела роскошно. Тут и гобелены, и звериные головы изрядных размеров, и чаши всякие недешёвые, и оружие… Оружие, кстати, пирующие у стены не складывали, как то было принято у нурманов и русов. Зато за спиной Болеслава – аж четверо охранников.
Кушали гости сытно, много и неопрятно. Пили ещё больше и всякое: вина, пиво, мёд… Князь краковский от гостей своих не отставал. Более того, подавал пример. Сметал с блюда всё, что ему накладывали. Кубок тоже не забывал опрокидывать.
Сергею Ивановичу с сыном подали на серебре. Уважение оказали. Посадили, кстати, по левую руку от Болеслава. По правую – Эмнильда, юная и прекрасная дочь князя лужицкого Добромира. Третья по счёту жена у Болеслава, похоже, она ему люба. Как глянет, так улыбнётся.
Батя и Болеслав беседовали. Илья не прислушивался. Во-первых, проголодался, во‑вторых, присмотрел себе подружку на той стороне стола. Хорошенькую и бойкую. Вернее сказать, она его присмотрела. И глазки строила, и ножкой Илью в колено пихала – в общем, всячески показывала, что не прочь.
Илья же не спешил. Пока не поел, из-за стола не поднялся. А поднявшись, к девчонке не подошёл, а двинул к выходу: оправиться и подождать там, у входа. Если девка на него запала, сама прибежит.
Не ошибся. Прибежала. И сразу потащила наверх.
Илья не противился. Но дорогу выбрал сам – прямо в отведённую ему комнату. Девка упиралась и кричала, что там будет нехорошо, но Илья заявил, что как раз хорошо им и будет.