– Кощуны! – рыкнул жрец и махнул посохом.
Тот изогнулся змеёй и зашипел.
Морок? Или волшба?
Илья встретился взглядом со сваргом, и в глазах вдруг потемнело. Мир заволокло мутным сизым туманом. Всё исчезло: друзья, подворье, тусклое солнце…
Остались лишь сварг да Илья.
– Ты приш-шёл… – змеёй шипел сварг. – С-сам… Наш-ш-ш…
Илья мотнул головой. Не помогло. Туман густел, сварг рос, поднимаясь над землёй выше, выше, равняясь высотой с идолищем. Плечи раздались, облились стальной чешуёй, голову укрыл шлем, ладонь, широкая, как лопасть кормила, простёрлась над Ильёй, накрывая тенью.
– Ты наш-ш-ш! Прими мощь пращуров! Прими!
Голос гремел уже где-то над головой, туман густел, завивался. И не туман уже: знакомые духи-призраки вьются, тычутся, трутся о грудь, обжигая льдом. Силятся проникнуть внутрь, источить, разорвать…
– Наш-ш-ш… наш-ш-ш…
Илья справился. Расправил плечи, рявкнул:
– Прочь!
Отпрянули.
Нет, не отпрянули. Уступили место набольшему.
– Покорись! – Глаза сварга-идола-бога – как пламя в окнах горящего дома. – Прими силу мою – и не будет тебе равных в мире! Люди и звери покорятся тебе! Ты мой! От рода и от крови – мой! От пращуров!
Глас давил, обволакивал, покорял. Духи рядом. Илья уже знал: впусти он их – выпьют душу, вырвут сердце человеческое, сами станут его душой и сердцем.
И не врёт их господин: придёт и сила, и власть. Но уже не к нему, не к Илье Годуну, сыну князя моровского, а к ним, подменышам.
Колени ослабели, плечи опустились. Илья понимал: надо сбросить чары, но понимал умом. Сердце занемело…
– Патер ностер, кви эс ин челис…
Не помог совет доброго монаха. Не воспрял дух рыцаря латинского, не отогнал беса.
– Патер имон онтис уранис…
Враг захохотал.
Илья понял: бессмысленно. Здесь нет Господа. Здесь не Его земля, и нет у Ильи силы призвать сюда Спасителя. Потому что не для Божьего Дела пришёл сюда Илья. Не ради Веры, из корысти он здесь. За цепью золотой пришёл. Один. Без Господа. Злато притянуло его. Злато старых богов. Решил померяться бесовской силой с бесами же. И бесы пересилили. Ещё чуть – и войдут злые духи в его грудь. Станут вместо души. Напоят чужой силой. И не станет Ильи, княжича моровского…
«Не дамся! – упёрся Илья. – Не возьмёшь, бес!»
– Значит, нужен я тебе? – Губы повиновались трудно, но слова всё же получились.
– Ты – мне, я – тебе! Решайся, сын человечий!
– Нужен, значит… – Илья держался за новую мысль. Это помогало сохранить не только её, но и себя. – Если нужен, зачем мишкой меня травил?
– Не травил. Испытывал. – Враг снизошёл до разговора. Чуял близкую победу. – Принял бы меня тогда – и обрёл бы власть и над зверьми земными, и над птицами небесными. Тем бы и спасся. Моей властью и силой! Что нам зверь дикий? Слуга, не более.
Илья поднял голову. Горят красные угли в седом тумане. И больше ничего. Если это и есть огнь вещный, о котором дедко Рёрех говорил, то для Ильи он, пожалуй, тускловат. Не годится.
– Ты – мой! Сила твоя – моя сила! – Голос грозный прямо внутри черепа гремит. Да так, что голова чуть не лопается.
Но терпеть можно.
– Видать, не только твоя, – пробормотал Илья. – В прошлый-то раз без тебя справился. И холопам твоим кровушки пустил чутка.
И снова хохот.
Ну да, кровь, что пролилась на земле капища, – дар его хозяину. Без разницы, добровольный или насильственный. Получается, что Илья по собственной воле ещё и жертву кровавую врагу своему принёс…
– А вот хренушки! Когда варяг убивает в бою, он не какому-то там Сварогу-Свентовиту-Яровиту жертвует. Варяг Перуну служит! Ну-ка что на это?
– Мне! – Громом грохнуло в голове. – Моя земля, моя речь, мои люди! Всё – мне!
Туман раздался опять, и перед Ильёй возник богатырь. Тот самый. И огромный, как прежде. Улыбнулся Илье радостно, рукой помахал. И жёнка его – рядом, у мощного колена, голая совсем. Тоже улыбается, по лону мохнатому себя похлопывает…
И осозналось вдруг: смерть это. И богатырь этот – смерть. И баба блудливая – тоже. Морена. Смерть. Правильно говорят: с воином смерть всегда рядом. Его или чужая.
Вот только не про Илью это сказано. Потому что не для смерти он сражается, а для жизни. Жизнь он несёт, вот главное! Пусть иной раз через смерть, но всё равно – жизнь! И простую жизнь, и Вечную! Людям. Всем. Так правильно.
– Да, – сказал он уже вслух. – Так правильно.
И дальше слова уже сами пошли. Изнутри. Из сердца.
– Да воскре́снет Бог, и расточа́тся врази́ Его́, и да бежа́т от лица́ Его ненави́дящии Его́. Я́ко исчезает дым; да исчезнут…
И всё и впрямь исчезло. Вернее, не всё, а только морок бесовский.
Кое-кто остался.
– … Прочь отсюда! – гремел сварг.
Глаза его налились красным. Точь-в-точь берсерк нурманский. – Прокляну!
Илья не оборачивался, но слышал, как пятятся его соратники. А может, кони их сами назад сдали?
Ощущение, будто выпихивает его кто-то из капища, толкает в грудь: пошёл отсюда!
А сварг щерится да лыбится. Доволен, тварь!
– Илюха, ты чего застыл?
Нет, не всех сварг зачаровал. Маттаха, вот, тоже не взяли силы бесовские.
Тут Илья и вовсе духом воспрял.
– И как же ты меня проклянёшь, дед? – спросил он.
Сварг удивился. Не ждал такого, похоже. Даже огнь красный в глазах притух.
Ответил, однако, тем же грозным властным гласом:
– Страшно прокляну! Велик гнев Сварога, отца богов! Кровь он студит, силу отнимает! Зубы у тебя выпадут, руки-ноги заледенеют! – Ощерился ехидно: – И стручок твой высохнет, меньше горохового станет!
Очень сильно сказал. Илье даже захотелось пощупать: проверить, не усохло ли уже его…
А вот Маттаху хоть бы хны.
– А чем же ты, старик, так бога своего разгневал? – спросил он весело.
– Молчи, кощун глупый! – грянул сварг, ударяя в землю посохом. – Не ведаешь, что речёшь! Проклят ты отныне!
– Я-то? – Маттах спрыгнул наземь, прошёл мимо Ильи к сваргу, спросил насмешливо: – Ты, дед, в воду на себя глядел? Зубы, говоришь, у меня выпадут?
Макушка хузарина – вровень с плечом сварга, но Маттаха разница в росте не остановила.
– Глянем-ка, что у тебя самого с зубами! – И дерзко ухватил сварга за бороду.
Тот рванулся, махнул посохом. Сноровисто так, похоже, умел с оружием управляться. Однако против Маттаха ему бы и меч не помог. Хузарин свободной рукой перехватил десницу сварга, вывернул, отнял посох и – хрясь! – переломил ногой волшебную снасть.
Не испугался, что змеёй обернётся.
И не обернулась. Сломалась, как обычная палка.
А Маттах бороду на кулак намотал, заставив сварга согнуться, потом за власы ухватил, рот ему раскрыл насильно и Илье показал:
– Глянь-ка, брат! Так и есть. Проклял его божок. Зубов-то – недостача! И силушки тоже… Руки свои холодные от меня живо убрал! – прикрикнул он на сварга, попытался разжать сквернящие бороду пальцы хузарина. – Как думаешь? Может, портки с тебя стянуть и на стручок глянуть?
Сварг заскрежетал оставшимися зубами так, что даже Илья услышал, рванулся что было силы… Но хузарин хоть и невелик, да крепок. И держал умело. Не вывернуться.
– Оставь его, – сказал Илья. – Пусть… доживает.
– Шкуру б с тебя содрать да сольцей натереть, что брата моего мишкой травил! – посулил Маттах. – Да соли жалко.
Он с силой оттолкнул от себя сварга. Тот не устоял, плюхнулся на задницу. Лицо скривилось от жестокой обиды и собственного бессилия. Илье вдруг привиделось: не человек это, а сам Сварог, низвергнутый со своих языческих небес на землю.
Маттах тем временем взялся за цепь, потянул, но та не поддалась.
– Ну-ка, Илюха, пособи! – попросил хузарин.
Илья подошёл, расшвыряв ногами подношения, поплевал на руки, взялся как следует, упёрся…
И едва увернулся, когда цепь со звоном лопнула и конец чуть не прилетел ему в лицо.
– Ишь, отбивается идол! – ухмыльнулся Илья.
– Это что! – сказал подошедший Нагнидуб. – Вон Перун наш новгородский, когда его прочь волокли, троих насмерть придавил и в реку убёг! – Он тоже ухватился за повисший обрывок цепи.
– Да не тяните вы, турищи здоровые, – вмешался Маттах. – Размотать проще будет.
Пока разматывали, Маттах глянул лопнувшее звено на излом…
И заругался дурными словами по-хузарски и по-словенски.
Илья тоже глянул… и усмехнулся. Правы оказались старшие братья. Золотым оказался лишь ободок на изломе, а внутри всё серое. Свинец, похоже. Вот оно, золото старых богов: снаружи блестит, а внутри – дрянь.
– Бочар, давай-ка к жрецам, – распорядился Илья. – Расспроси их насчёт схоронок, раз они цепь нам фальшивую подсунули. Сумеешь?
– Смеёшься? Они у меня жаворонками запоют!
– А с этим что, старший? – спросил кто-то, указывая на деревянного идола. – Сжечь?
Илья подумал немного, потом мотнул головой:
– Оставим так.
– Князь уличский всё бы пожечь велел, – заметил Бочар.
– А для чего жечь-то? – спросил Илья.
– А чтоб все видели: нет больше у старых богов на нашей земле власти!
– А ты оглянись, – посоветовал Илья. – Неужели и без того не видно, чья нынче власть?
Бочар поглядел вокруг: на согнанных в загон для скота смердов, на убитых стражей, оберегавших, но не оберегших капище, на связанных сваргов и на одного несвязанного, сидящего на земле рядом с обломками жреческого посоха. Того, кто раньше мог обрекать на смерть и проклинать именем своего бога, а теперь всей его власти – утирать слёзы на старческих щеках…
– Ты прав, старший, – согласился Бочар Нагнидуб, варяг и христианин. – Видно. Тут не ошибёшься.
– Да и земля эта не наша, – уточнил дотошный Маттах.
– Ну это пока, – усмехнулся Илья. – А там тоже поглядим. Бочар! Ты ещё тут? Там сварги тебя заждались! А вы кучу разбирайте. Глядишь, найдётся что интересное. И цепь эту фальшивую на куски – и тоже с собой возьмём. У бати моего умельцы есть. Соскоблят золотишко.