– Геть, москали! Убью!
– До Киева пятьсот верст. Эдак мы когда дойдем? – задал риторический вопрос прапорщик.
– На Львов повернем, там постараемся на поезд сесть, – задумчиво произнес Василий Андреевич. Остальные молчали, потому что ни унтер Мартюшев, ни Семен в картах не разбирались и смутно себе представляли, где сейчас находятся.
Но, как оказалось, Львов давно был занят немецкими войсками. Узнали они об этом позже, когда в один из холодных декабрьских дней наткнулись на немецкий кавалерийский разъезд. Немцы вели себя свободно, ни от кого не прятались и ничего не боялись.
– Хальт! – окрик конных заставил группу замереть.
Семен поднял руки, прошептав:
– Откель они здеся? Мы же в тыл шли…
Мартюшев медленно положил винтовку на землю, презрительно глядя на немцев.
– А, гутен таг, герр офицер. Кто ви? – обратился старший разъезда к штабс-капитану.
– Мы идем в тыл.
– А, тил. Это надо. Тил туда, – немец указал рукой направление, – здесь нихт тил, туда, – еще раз махнул, отдал честь, и конные уехали прочь.
– Как у себя дома ездют. И не тронули. А наших-то нету тут, – сокрушенно заметил Семен.
– Все поразбежались, как и мы. Некому Россию защищать, – подтвердил Оборин. – Ну что, идем, куда немчура указала?
Василий Андреевич утвердительно кивнул, и они побрели. Через несколько верст показалась железная дорога.
Поезд медленно тянулся по степи. То ли он был старый, то ли машинист жалел всех, кто на ходу пытался залезть в небольшой переполненный состав. Штабс-капитан с товарищами бегом нагнали хвост поезда. В вагоне было тесно, пахло салом, кислой капустой. Мартюшев протиснулся поглубже, махнул рукой остальным:
– Тута местечко предлагают, идемте.
В бывшем купейном вагоне со сломанными дверцами в проходе сидели мешочники, мужики и бабы, шелестел украинский говор. В купе, куда Мартюшев позвал, всё было забито, но черноволосый парубок в меховом жилете поверх атласной косоворотки и новеньких сапогах гармошкой с улыбкой пригласил к себе:
– Митьша, геть со шконки, дай шановним панам разместиться. Ласкаво просимо до нас!
Маленький, тусклый, с узким лицом, Митьша уполз куда-то под самый потолок вагона, остальные уплотнились, подвинулись, освобождая место для вновь прибывших.
– Вашбродь, сидайте, я тута на полу…
Василий Андреевич сел на лавку, рядом примостился прапорщик.
– Спасибо, господа. А куда этот поезд направляется?
– «Господа», – усмехнулся парубок. – Уважают нас, парни. Поезд на Киев идет, куда еще? Москали?
– Подданные Российской империи.
– А есть такая еще? – засмеялся чернявый.
Оборин пожал плечами. Штабс-капитан нутром почуял нехорошее, сжалось что-то в груди, как всегда, когда потом страх подтверждался или кто-то умирал.
– Ну что, подданные, гляжу, офицеры? А ну, вынимай, чего есть, из карманов. И ты, служивый, сидор развязывай, а это мы в сторонку поставим. Только тиха! – Кто-то сверху утянул у Мартюшева винтовку, а на Василия Андреевича и Оборина с нескольких сторон уже глядели стволы револьверов. Чернявый хлопец приветливо улыбался, тоже держа револьвер у колена.
Штабс-капитан вздохнул, осторожно вынул из кобуры наган, положил на столик. То же самое проделал прапорщик.
– Карманы выворачивай, панове!
На стол легли три рубля серебром с мелочью, погоны, снятые с шинели на всякий случай, полбуханки хлеба из мешка Мартюшева, портсигар трофейный серебряный, которого Василию Андреевичу было жаль, всю войну прошел с ним, да и в заначке там оставались еще четырнадцать хороших папирос, бронзовая иконка прапорщика да «Станислав» с мечами.
Бандиты недоуменно осмотрели добычу. Щуплый вертлявый Митьша схватил орден, попробовал его на зуб.
– Золотой?
– Положь, такие с сабельками крест-накрест нынче золотыми не льют, много золота уйдет, – остановил его чернявый хлопец. – С фронта, что ль?
Василий Андреевич кивнул.
– То-то, я гляжу, не орете, не визжите, не ругаетесь. Сказали – выполнили. Небогато трофеев вам на войне досталось. Что же мне с вами делать?
– Да что, Юркий, волыны заберем, их на красный галстук – и с майдана…
– Прикуси ботало, Митьша. Валить не станем. Мой закон. А вот портсигар хорош…
Василий Андреевич с тоской поглядел на портсигар.
– Ну что, господа хорошие, сейчас тихонько выбираетесь на площадку и сигаете с поезда, понятно? Митьша, проводи господ офицеров.
Но Митьша не успел выполнить указание. В проеме купе показались два пистолета, за ними стоял Семен.
– Так, револьверы положь на стол! Ты, чахоточный, верни портсигар их благородию. Вашбродь, револьверы-то возьмите со столика, а вы, тати, тихо сидите, не то выпалю прям в рожи ваши бандитские. Я их сразу просек, вашбродь, явные упыри, я таких насмотрелся в молодости по дурке. В участке полицейском.
Штабс-капитан забрал свой портсигар и наган, удивленно посмотрел на Семена. Того, что денщик исчез, не сел с ними в купе, он и не заметил поначалу.
Паузу нарушил чернявый хлопец:
– Ситуация у нас получается. Нас больше, а вы стрельнуть можете, завалите пару-тройку, а потом мы вас на ножи. Но ведь вам это не надо?
Штаб-капитан помотал головой:
– Не надо. Нам до Киева надо доехать.
– Вот, и нам не надо шума. И нам до Киева надо. Решать надо такой вопрос. Пусть будет всё как будет. Мы вас не знаем, вы нас не знаете, просто едем по-соседски, курим вместе. Вот у меня папиросы немецкой набивки. Угощайтесь, служивые.
Хлопец протянул свой золотой портсигар, вытащив его из-под жилета.
– Обманет, вашбродь, гнать их надо, в спину выстрелят али порежут ножами, – забеспокоился Семен.
– Не мельтеши, а то не ровен час нажмешь железку, она и выстрелит. Юркий я, слыхали про такого? Вор тверской.
Офицеры отрицательно покачали головами.
– Ну, темные. Про меня все газеты писали. Да ладно, вот вам мое слово – не трону до Киева.
– Опусти оружие, Семен. Поверим.
– Да как же, вашбродь…
– Опусти.
Семен недоверчиво засунул пистолеты за ремень, поближе. На лавку не сел.
– Покурить предлагали, господин Юркий? Давайте.
Золотой портсигар раскрылся, обнаружив дорогие немецкие папиросы. Закурили. Ехали молча. Затянувшуюся паузу опять нарушил чернявый.
– Слышь, служивый, – обратился к Семену, – что у тебя за волына такая?
– Люгер немецкий. А чего тебе, рожа бандитская?
– Да хорошая волына. Господа офицеры, может, в картишки? А то скучно едем. Я ставлю свой золотой портсигар.
– Так нам ставить нечего, сам же видел, что есть, – спокойно ответил прапорщик Оборин.
– Так вот у вашего солдатика, – оскалил зубы Юркий на денщика, – пистолет знатный. Давай на него.
– А во что играть будем?
– Так в «очко», по-честному.
Василий Андреевич усмехнулся.
– Что же тут честного? Тут или случай, что вряд ли, зная вас, или обман, что скорее всего.
Юркий покачал головой:
– Как мы говорим, тут фарт, а я еще скажу – тут вера.
– Какая вера?
– Кто крепче верует, тот и выиграет, потому что Бог ему поможет.
– Стало быть, если я не верю в Бога, то проиграю? Тогда и играть не стоит, – улыбнулся штабс-капитан.
– А ты что же, в Бога не веруешь?
– Нет.
– А как же ты на войне был? Кому молился? Как выжил?
– Никому не молился, просто нужно мне вернуться живым в родной город. Хотел я этого очень, делал все, что мог, для этого и выжил. Всё же от человека зависит.
– Да ну? Если бы всё от меня зависело, я бы давно уже пузо грел на морях, а не в холодном вагоне по зиме ошивался.
– Бог тебе тоже не помог на море греться.
– Бог дает каждому по его заслугам. Я еще не заслужил, да и дела мои – не богоугодные иной раз. Грехи замаливать надо, да некогда пока. Ну что, давай, пан офицер, мое рыжье супротив твоего револьвера? Раз ваш фраер не хочет своего пистоля давать. Тут и проверим, кто прав. Идет?
– Не играйте с ним, вашбродь, Василий Андреич, ведь тать и вор, обманет! – Семен нехорошо смотрел на Юркого.
– Да что, Семен, попробую, тем более тут принципиальный спор.
Штабс-капитан вытряс патроны из барабана нагана и положил его на столик. Рядом лег золотой портсигар Юркого.
– Только вы сдавайте, вашбродь, – простонал денщик.
– Да не вопрос. – Юркий протянул колоду засаленных карт Василию Андреевичу. Тот взял, долго тасовал.
«Револьвер мне, конечно, нужен, да вот только Бога нет. И вера тут ни при чем. Просто нужно очень захотеть. Вернуться к Варе. Увидеть маму. Забыть эти три года войны и начать новую жизнь. О чем я думаю? Надо думать о выигрыше. Надо выиграть».
Штабс-капитан сдал карты.
– Еще, – выдал еще одну.
– Себе.
«Ну вот, маленький момент истины».
У Василия Андреевича два туза легли рядом. Перебор. Юркий улыбнулся, утянул к себе револьвер и портсигар.
– Вот, а ты, пан офицер, говорил, что вера не нужна. А я помолился Николаю-чудотворцу – и волына моя.
– Ну-ка, давай еще сыграем! – протиснулся к столу Семен.
– А чего у тебя есть? На что играть будешь? – вскинулся Юркий.
– А вот, наган господина капитана, что ты выиграл, супротив моего люгера.
Вор взвесил пистолет в руке. Одобрительно присвистнул.
– Ага! Хороша машинка. Трофей? Играем!
– Только давай не в «очко», а в «буру».
– Хитрован. Идет. Сдавай.
Денщик внимательно осмотрел карты, тщательно перетасовал, сдал по пять. Игра шла долго, молча. Слышалось лишь сопение игроков и наблюдающих. Наконец Семен сказал:
– Стоп, Москва, вскрываюсь.
– Ой, смотри, солдат, ежели блефуешь – кровь пущу, у тебя ничего больше нет, – хитро прищурился Юркий.
Семен бросил на столик карты. Три туза.
– Хитер, брат. Выиграл. Отыграться дашь?
Но тут заскрипели вагонные тормоза, народ зашевелился, начал выглядывать в окна.
– Киев скоро, сортировочный разъезд.
Юркий засуетился, свистнул.
– Так, пора нам слезать, шановны паны, да и вам советую, в Киеве заметут вас гайдамаки, или белые, или красные. Бывайте! Парни, отваливаем с майдана!