– Ну, столько времени прошло, я уж не помню…
– А я все помню, Варвара Григорьевна. Только вот не успел к вам в форме, война началась. Никак не получалось приехать. А вы мне на письма не отвечали.
– Так я замужем. С шестнадцатого года. Папенька так решил.
– Стало быть, не любим вами муж? Стало быть, насильно вас в жены взяли?
Варенька посмотрела в полные надежды и горя глаза Василия Андреевича и неожиданно кивнула. Само как-то получилось. Тот воодушевленно схватил ее за обе руки. Спасительная портьера скрывала их от чужих глаз.
– Это не конец, еще все впереди, Варвара Григорьевна, ангел мой! Я спасу вас, всего лишь надо бросить его. Мы уедем из города, из страны…
– Да куда же мы уедем с вами, Господи прости? Везде беспорядки, междоусобицы, красные и белые. И денег у вас, видимо, нет. Вздор все это.
– Нет, не вздор. Уедем, слово офицера. Найду деньги!
Варенька вдруг привстала на носочки и впилась губами в сухой рот Василия Андреевича. Затем увлекла его в нежилую сторону дома, зацеловала, залюбила… Покачнулся старый дом и почти рухнул, да устоял чудом, только люстры звенели в ушах отставленного временем штабс-капитана Круглова.
…Тайные их встречи длились месяц, пока не прибежала она к нему однажды поутру с новостями, что узнала от мужа.
– Васенька, чехословацкий корпус взбунтовался. Идет на Екатеринбург и Пермь. Знаешь?
Василий Андреевич, как человек, устранившийся от политики, газет не читал и ничего не знал, поэтому помотал головой.
– А вчера в ночь великого князя Михаила убили где-то в Мотовилихе!
– А что, великий князь в Перми был? И кто же его убил?
– Да-да, а еще вся царская семья теперь в Екатеринбурге! А убили неизвестные… Но все думают, что эти… чекисты.
– А кто такие чекисты?
– Ну, это как охранное отделение при императоре. А еще восстания разные идут, одно в Невьянске. Невьянск – это рядом с Соликамском?
– Да нет, это за Уральским хребтом, далеко.
– Какой ты милый. Всё, иди к мне уже, иди, любимый мой…
Потом лежали, тесно прижавшись, глядя в никуда.
– Еще немного подожди, Варенька, я достану денег и уедем.
Она уткнулась в его плечо, ничего не говоря. Уехать при его доходах можно было только до Соликамска, и то в одну сторону.
Пора было на службу, и Варенька быстро собралась, поцеловав его на прощание. Василий Андреевич привычно подошел к Соборной площади, и тут его остановил Коромыслов с загадочным лицом. Круглов весь содрогнулся вначале: «Знает про нас с Варей» – но Коромыслов коротко шепнул на ухо:
– Сегодня вечером приходите к нам, будет интересный разговор. Надеюсь, всё останется в тайне?
Василий Андреевич сухо кивнул, скрыв недоумение.
К вечеру у Коромыслова собралось человек десять, все бывшие офицеры. Гражданских, как до этого, не было. Варвара Григорьевна к гостям не выходила, чем облегчила душу Василия Андреевича. Вина и чая не предлагали. Иван Николаевич был сосредоточен и разговор начал сразу, без обиняков.
– Господа, надеюсь, я собрал здесь лучших боевых офицеров, не раз бывавших в переделках.
Василий Андреевич про себя усмехнулся: судя по разговорам, здесь в основном были одни тыловики. Коромыслов продолжал:
– Мы ждали и дождались своего часа. И в смутное время есть возможность стать кем-то. По моим сведениям, скоро мы будем богатыми. Но придется потрудиться.
Общество загомонило.
– Чешские войска выступили против красных. Есть вероятность, что они пойдут на Екатеринбург и Пермь. Из Екатеринбурга будут вывозить ценности, из Уралсовета поступил такой приказ. При необходимости их складируют в Перми, но должны будут доставить в Москву. Поэтому ждать их здесь бессмысленно, да и охрана будет в городе сильная. Надо брать их, пока они в поезде едут. Охрана невелика, сведения верные.
Поднял голову человек в военном френче старого покроя.
– Господин Коромыслов, но вы же понимаете, что это бунт, преступление? Чека поставит к стенке.
– Другого шанса не представится, господин Изместьев. Тем более, что я рассчитывал на вас, вы все-таки боевой капитан.
– Я был списан со службы по ранению еще в Русско-японскую.
– Это ничего не значит. Вы всё еще в строю. Неужели мы, русские офицеры, не справимся с горсткой недоучек-комиссаров?
«Вот как, уже и штафирка Коромыслов – офицер», – подумал Василий Андреевич. Общество зашумело вновь. Наконец капитан Изместьев кивнул головой:
– Мы согласны. Где и когда?
Коромыслов хищно улыбнулся:
– Итак, из Екатеринбурга пойдут два поезда. Один – по Горнозаводской ветке, второй – по главному направлению. Видимо, перестраховались. Нужно будет разделиться на две группы. Одна перехватит состав у Белой горы, там рельеф сложнее, паровоз пойдет медленно, другая – на главном направлении, где-нибудь под Кунгуром, пока не знаю, сами определитесь. Я руковожу операцией из Перми и обеспечиваю прикрытие отхода с ценностями. Предлагаю старшим группы по Горнозаводскому направлению утвердить капитана Изместьева, по главному – штабс-капитана Круглова.
Василий Андреевич мрачно усмехнулся. По главному направлению место абордажа определено не было, оно и понятно: места там более равнинные, подобраться к железной дороге проблематично. Скорее всего, ничего не выгорит. Знает, стало быть, про Вареньку.
– Сейчас прошу разделиться на две группы для проработки плана операции.
Офицеры, пошумев, поделились, разложили карту губернии, любезно предложенную Коромысловым.
– Из оружия у кого что имеется?
Кто-то назвал винтовку, но основное, что было, – револьвер, штатный наган.
– С наганами на пулеметы полезем? Даже с винтовками нереально.
– А какие пулеметы? Как на товарные вагоны пулеметы поставишь? Нет у них пулеметов, винтовки и только. Так что равны мы, – отозвался бывший поручик Иванцов.
Василий Андреевич только покачал головой. Пулеметы нынче даже на двуколки ставить умудрялись, так разве на вагон трудно? Но промолчал. В конце концов это был шанс… Шанс, судя по всему, единственный, получить деньги и уехать с Варенькой из губернии, из страны, которая горела в огне Гражданской войны.
Когда обо всем договорились, Коромыслов сказал, чтобы ждали его сигнала: мол, позвонит и сообщит день, когда составы выйдут из Екатеринбурга. Изместьев пообещал достать лошадей. За полночь все разошлись. Вареньке Василий Андреевич решил ничего не говорить. «Как все осточертело, – думал он, – война, революция, снова война. Уже четыре года безвременья, и конца-краю этому нет. Надо уезжать. Не хочу я больше воевать и никогда не хотел. За кого сейчас? Мне не нужны ни белые, ни красные, мне нужна только Варя. И она есть у меня, и я сделаю так, что она будет у меня всегда. А войны для меня больше не будет. Осталось подождать немного, совсем немного».
Комиссар Лукин стоял возле поезда и смотрел на дружинников, охранявших состав. Люди эти были мрачного вида, в австрийском обмундировании, кроме винтовок обвешанные гранатами и пистолетами. Говорили между собой не по-русски. Вроде и не по-немецки, немецкий Владимир Павлович знал с гимназии. После гимназии, кстати, был призван по возрасту в семнадцатом, окончил школу прапорщиков, да вот звания получить не успел. Школа была третья Петергофская, почти все юнкера из нее участвовали в захвате важных объектов, все встали на сторону революции. Владимир Павлович со своей ротой занимал телеграф. Потом получил личную похвалу от самого Троцкого, что послужило началом его карьеры, головокружительной, как он считал, в революционных кадрах. А что, всего двадцать один – а уже комиссар академии, да вот сейчас ценности доверили. И немало, сто пятнадцать мешков да ящик с червонцами. Если из каждого мешка, даже не трогая ящик, вынуть по слитку – это сто пятнадцать слитков по фунту, почти три пуда золота! А если по три слитка… И ведь никто не заметит. И карьера, и золото. Золото никогда не помешает карьере. Золото… Золото…
Отвлек Лукина от дум возникший из темноты Анатолий Парамонов.
– Всё, комиссар, первый поезд ушел. Без шума, конечно, не обошлось, но… Сейчас наш черед.
– Анатолий, а эти нерусские кто, что в охране стоят?
– У меня, Володя, только десяток бойцов преданных. Мало. Вот Белобородов и отдал еще десяток. Мадьяры они. Пленные, перешли на сторону советской власти. Этот вон, Бела кличут, у них командир. Чистые звери, в Невьянске на днях восстание было эсеровское, так мадьяры эти резали всех без пощады, на штыки десятка два народу подняли. Вот после этого у Уралсовета на хорошем счету. Дали нам Белу этого, у него еще фамилия такая, французская, что ли… А, Франкль, вот. Не должны подвести, их тут мало, если что – с Урала далеко не уйдут, поймаем – и в расход. Ну что, с Богом?
– В Бога веруешь?
– Так, к слову пришлось. Поехали?
– Давай, трогай.
– По вагонам, сучьи дети! Ткни машиниста штыком, чтоб погонял!
Все залезли в пассажирский вагон, прицепленный к товарному, охрана подсела к пулеметам. Маленький состав тронулся, брякнув сцепками. Вперед, на Пермь.
Пять человек по сигналу Коромыслова верхом выдвинулись на Кунгур. Дабы не смущать население, преимущественно шли по лескам вдоль Сибирского тракта. Сигнал поступил поздно, поезд уже выехал, и Василий Андреевич не успевал, максимум что мог – перехватить у Кунгура. Шли на рысях, к вечеру были уже у Белой горы. Лошади утомились, и штабс-капитан Круглов решил именно тут свернуть к железной дороге, благо местность была лесистая и холмистая. У насыпи залегли, пожевали хлеб, запили водой. Коней стреножили и, не распрягая, выпустили на опушке, поручика Иванцова отправили слушать рельсы.
Поезд появился к вечеру, паровоз, пыхтя белым и черным дымом, тащил за собой всего лишь пару вагонов. Это был именно тот состав. Уже отдав команду «По коням!» Василий Андреевич внезапно скомандовал отбой. Офицеры придержали лошадей, горячий поручик Иванцов прокричал: