редмет моей зависти.
У меня — МЦ-20–01, одноствольная магазинка с продольно-скользящим затвором. Тульского завода, только-только в продаже появилась. Часов восемь на Неглинке в очереди отстоял. Внешне на карабин похожа, штатный магазин на два патрона, третий в стволе. Но у знакомого барыги я удлиненный магазин прикупил — на пять зарядов. И прицел отличный — никаких там планок, винтовочная удлиненная мушка и целик. По всем статьям больше на винтовку походит, чем на дробовик. Ствол, однако, гладкий. Цельнотянутая модель с разработки фирмы «Моссберг». В ихнем каталоге рекламируется как «оружие, незаменимое в дальних экспедициях». 20-й калибр, патронник под стандартную 70 мм гильзу.
Патроны. На каждое ружье семьдесят пять дробовых и двадцать пять пулевых. Многовато, конечно, но что-то никак не хочется этот груз сокращать.
Четыре стандартных заводских охотничьих ножа. Здоровые такие, за семь рублей.
Две легкие маршрутные палатки с дюралевыми установочными комплектами. Вот каркасы, пожалуй, можно и оставить.
Четыре спальных мешка. Дерьмо поролоновое. Сколько ездили, а пуховиками так и не обзавелись. Ну да лучше такие, чем ничего.
Четыре пластиковых альпинистских коврика. Никогда раньше пользоваться не приходилось. Реклама утверждает, что можно на снегу без последствий спать. Поглядим, поглядим…
Четыре комплекта летнего камуфляжа плюс четыре теплые камуфляжные же куртки. Горы все-таки. На каждого пара десантных ботинок (Степаныч постарался) и резиновые сапоги с высокими «болотными» голенищами.
Два восьмикратных бинокля, один из них с дальномером, два трехбатарейных фонаря.
Две фотокамеры «Зенит-12СД», объективы — 35, 50, 135, 200 мм. Восемь катушек пленки «ORWOCHROM».
Средства ориентировки — два горных компаса с эклиметрами, два стандартных жидкостных, четыре копии генштабовской карты масштаба в 1 см — 2 км.
Двадцатипятиметровая сеть — «двадцатка». Мишкино добро. Туча каких-то удилищ телескопических, катушек, коробок и коробочек с разной рыболовной дрянью — это хобби Степаныча.
По шесть банок тушенки на каждого, по двадцать пакетов «тошнотиков» — суповых концентратов, сахар, чай, кофе, соль, мука, два литра масла растительного, четыре литра спирта — все с собой из Москвы тащить нужно. Проклятый перестроечный дефицит.
Четыре аптечки — бинты, антисептики, репелленты.
Две десантные лопатки, два небольших топорика.
Плюс котелки, всякие миски-ложки плюс мелочевка из одежды плюс ветровые спички и блоки сигарет плюс…
И нет ведь ничего второстепенного!
— Рыболовную муру всю надо выкинуть. И сапоги болотные тоже, — сказал Гольцев, еще раз пробуя рюкзак на вес.
— А хариусы? А таймень?! — воскликнул Мишка.
— А Сырокваша? — Это мы со Степанычем хором.
Светлый образ Сырокваши всех примирил. Нет, ничего выкидывать нельзя. Тайга запасливых уважает. В таких местах любая мелочь может очень дорого стоить…
С десяток групп, ожидающих разброски по точкам, уже несколько суток торчали под легким дождем на обширной таежной поляне, именуемой в обиходе «Старый порт». Небольшие курганчики барахла, упакованного в основном в прочные ящики из-под детонационного шнура, возвышались среди низкорослого кустарника, покрывавшего поляну. Вертаки из-за непогоды летали редко.
Рядом с нашей бригадой гуртовалось несколько новичков — студенты Московского геологоразведочного, впервые в полях. Очень раскованно вели себя ребята, отличались, так сказать, интенсивным поисковым поведением. Один из них, румяный, толстощекий здоровяк со странной кличкой Самец признался, что сильно скучает по молочным продуктам. Да, Якутия — не Москва, сметану раз в году можно увидеть, да и то не в каждом. После очередной прогулки по опушке он прибежал очень возбужденный:
— Ребята, там в лесу ящиков целый штабель! И на каждом надпись: «Сыр»! Пошли, оприходуем.
Сбегали они под покровом ночи. Вернулись сильно разочарованные.
— Ну где же ваш голландский? Я уже чайку подогрел! — Степаныч с интересом уставился на мародеров.
— Да… мы один ящик. Оттащили в лес подальше, вскрыли, а сыра-то никакого и нет. Полный ящик сапог резиновых.
— Вернули?
— Да неудобно как-то. Там мужики уже проснулись.
Вертолеты подошли — разлетелись мы по точкам. А через день я принял радиограмму.
«Яма-20 на связи, Яма-20. Сырокваша говорит. Где ж сапоги, мать вашу…! Пятый день в болоте по… сидим! Сколь же можно… мозги! В Старом десять ящиков моих, все фамилией маркированы, неужели… трудно! Борт опять пришел, а сапог…! Не будет сапог, я вас всех вертеть!»
— С такой фамилией поваром надо работать, а не взрывником, — прокомментировал Степаныч этот эмоциональный всплеск в эфире. — Был бы, например, Боня Детонатор, ходил бы в сапогах…
Так что ничего выбрасывать нельзя. Горы горами, а гидросеть очень разветвленная в этом районе. Придется мышцами пошевелить на крутых тропах. Ну да оно и полезно для молодого организма.
Пора разъезжаться всем на ночевку. Четыре высоких горных рюкзака у стены, четыре ствола в чехлах. Завтра — в дорогу.
— Серж, выйдем-ка покурить. — Степаныч достал пачку сигарет, пошел на кухню.
Свет он не зажег, стоял возле окна, смотрел на темный лесок.
— Ну, чего случилось?
— Слушай, Серж. Должен тебя предупредить. В личном сейфе, в конторе, я оставил письмо с описанием нашего маршрута и целей поездки. Со всеми возможными подробностями. Конверт вскроют, если мы не вернемся в положенный срок, через месяц.
— А раньше не вскроют?
— Нет, не должны.
Ну что тут скажешь? Приобрел человек черты, соответствующие цвету погонных просветов.
— Ну и правильно сделал.
— Я рад, что ты так думаешь.
— В три недели должны уложиться. А страховка никогда лишней не бывает.
А вдруг раньше вскроют?
Звонок телефонный.
— Сергей Александрович? Хорошо, что застал. Вчера звонил — не подходил никто.
— Здравия желаю, товарищ майор.
— Ну зачем же так официально. Сергей Александрович, я с вами поговорить хотел. Нет, не по телефону и не очень срочно. Лучше в конце следующей недели. Найдется пара часиков? Вы в отпуск через одиннадцать дней идете, верно? Все же на Селигер решили? Позвоните мне обязательно в следующую субботу. Нет, нет, домой позвоните. Запишите номерок. Очень, очень нужно поговорить, Сергей Александрович. Ну, всего, всего. До встречи.
Какой дружелюбный голосок! Нет, не увидимся мы с Уколкиным в субботу. Напрасно он моего звонка будет ждать. Похоже, все-таки правильно я сообразил пораньше сорваться. И жену с дочкой на пару недель в Воронеж к деду отдыхать отправил — тоже правильно. Ну, ладно, спать, спать. Завтра очень суматошный день будет.
Глава 14ДРЕЙФ У ЦЕЛИ
На сей раз вагон был в самом деле купейным, вполне свежим. Соседний с нами СВ целиком занимали английские туристы. Почти непрерывно они снимали на видео неприглядную советскую действительность — горбачевская политика «открытых дверей» переживала момент наивысшего подъема.
Мы вчетвером уютно скоротали дорогу, практически не вылезая из купе, за несколькими бутылками отменного пятизвездочного «Дербента» — отпускные позволили поддержать скромный бизнес пенсионеров у «высотки» на «Баррикадной».
В Нижнеудинск прибыли поздно ночью. До нужного автобуса было не меньше пяти часов. Светиться на вокзале — центре городской ночной жизни — было опасно по понятным обстоятельствам. Но элементы частного бизнеса зарождались уже и в этой провинциальной глуши. На вокзальной площади ожидали пассажиров несколько частных такси. «Жигули» нам не подходили по причине тяжести груза и плечистости седоков. А вот старенький ГАЗ-69 оказался весьма кстати. Данный экземпляр этого знаменитого армейского джипа, давно уже снятого с производства, был выкрашен в нелепый для военной машины небесно-голубой цвет. Под стать цветовому оттенку оказался и пронырливый писклявый водитель. Всю дорогу он назойливо щебетал и временами похлопывал сидящего рядом с ним Бахметьева по коленке.
Наконец фары джипа высветили ряд темных бревенчатых домов. Ни одно окно не светилось.
— Все, мальчики, приехали. Кирей-Муксут, — пропищал «командир» и окинул Мишку томным взглядом.
Бахметьев брезгливо сунул ему обещанную тридцатку. Мы разгрузили машину и сволокли багаж на поросшую травой обочину. Водитель потоптался возле нас, но, не встретив сочувствия, вернулся к машине и, запустив движок, исчез в ночи. Мишка плюнул вслед погружающимся в темноту рубиновым габаритным фонарикам.
— И откуда берутся такие недоделки? — Бахметьев присел на рюкзак, закурил.
— От сырости, Миша, от сырости. Я же говорил, Нижнеудинск этот — гнилой городишко. — Гольцев потянулся, с хрустом размял мощные плечи. — Подвеска у «козла» дубовая, всю задницу отбил.
— Это ж спецмашина. Так и задумано. Для рекламы последующих услуг. Мог бы пополнить опыт. Тофаларку ты уже сподобился, теперь надо тофалара… Черт, где же фонарь! — Степаныч шарил в недрах рюкзака.
— Пошел ты… Это и не тофалар совсем, цыган какой-то. Серж, однако на ночевку куда-то нужно пристраиваться. Куда пойдем?
— Не знаю, спят везде.
— Подумаешь, спят. Стучать будем, шутка будэм дэлать! — неожиданно перешел на кавказский акцент Мишка.
— Ты постреляй еще.
Пока шел этот треп, я выбрал из десятка мощных срубов самый здоровый. По прежнему опыту я знал, что Соколов имел весьма специфический талант полевика и во всех невообразимых местах, куда закидывала его профессия, устраивался с максимально возможным комфортом. Вероятнее всего, его орлы захватили дом побольше и поновее. Здесь и следовало «шутка сдэлать».
Пятнадцатиминутный долбеж в массивную дощатую дверь привел к требуемому результату. Послышались шаркающие шаги, и, с одновременным характерным щелчком затвора, знакомый голос сонно рявкнул:
— Кого черт принес?
— Свои, Витя, свои. Отворяй хоромы.
Дверь со скрипом открылась, на пороге показалась высокая фигура в чем мать родила, но с карабином в руках. Обросшее рыжей бородой лицо растянулось в приветливой улыбке.