Приведённые жуком лемуры утаскивали тело, когда ЛИСу пришла в голову смешная мысль.
— Статью сто десять-три тоже отменим{252}, — заявил он.
— Зачем? — на этот раз жук был действительно удивлён.
— А вот так! — бурбулис скверно ухмыльнулся. — Тварь я дрожащая или право имею?
Действие тридцать второе. Хуюй, или Ноги Базилио отрываются от земли
А по-моему, это гибернийский шафран!
Как известно, в русском языке есть некая странная возможность — практически к каждому существительному приделать «хуёвое начало», охуить его. Скажем — «тарелка-хуелка», «профессор-хуессор», «чайник-хуяйник». В некоторых случаях это приводит к редукции (например, «тарелка», «грелка», и «стрелка» дают одну и туже «хуелку»), в некоторых же — образуются довольно забавные и легко узнаваемые слова. Но произвести эту нехитрую процедуру можно почти над любым словом.
Интересно, что получается в случае попытки приделать «хуёвое начало» к слову «хуй». Практически все опрошенные однозначно отвечали «хуюй». Однако, к слову «хуюй» уже ничего не приделаешь: попытка охуить хуюй даёт всё тот же самый хуюй.
Из этого вывод. Если сравнить процедуру хуения с дифференцированием (на каковое она похожа — в частности, и з-за редукций: (грелка) = (стрелка) = хуелка, то загадочный ХУЮЙ оказывается чем-то вроде показательной функции с основанием e: (ХУЮЙ) = ХУЮЙ. Во всяком случае, исключительное место этого лингвистического адаманта, «не искажаемого никакоже», не подлежит сомнению.
Скорее всего, ХУЮЙ — это заклинание, слово Истинной Речи. Думаю, его действие состоит в том, чтобы рассеивать действия иных заклятий, прежде всего злохульных.
30 декабря 312 года о. Х. Ясный день.
Сurrent mood: marching/походное
Сurrent music: Summoning — The Passing of The Grey Company
— Похоже, мы заблудились, — констатировал Баз, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в микроволновом диапазоне. Ничего не увидел, кроме клубящихся мелких помех. В Зоне сильно фонило.
— Я тоже так думаю, Базилио, — сказал Мариус, пытаясь вернуть на место свисающий конец шарфа, которым он замотал шею. — Я уже давно так думаю, Базилио!
— У меня несколько иное мнение, — пробасил Розан Васильевич из недр огромного тулупа. — Мы смещаемся в правильном направлении.
— Чё-чё мы делаем? — не понял першерон. Он стоял по колено в снегу и рассматривал пейзаж. Тот состоял из снега, замёрзших пиний и пронзительно-голубого неба. Такой голубизны небо бывает только в декабре в погожий день.
— Смещаемся, — повторил крокозитроп, пытаясь третьей рукой поправить спадающий валенок. — Сказать, что мы туда движемся, было бы преувеличением. Мы хаотически топчемся. Однако есть косвенные свидетельства того, что геометрический центр всех точек, которые мы занимаем, постепенно смещается на юг. Куда нам, собственно, и надо.
— Ничё не понял, — сказал першерон.
— Й-извините, — подала голос Алиса со спины першерона, — а вон там — это что?
— Там — это где? — привычно уточнил Базилио, даже не потрудившись оглянуться.
— Тут! — объяснила лиса. — Воняет же! — добавила она.
На этот счёт никаких сомнений не было: в чистом морозном воздухе разносился аромат свежего конского навоза.
Першерон вытянул шею, пошевелил ноздрями и с радостным чувством узнаванья сообщил всей кампании:
— Это я насрал!
— То есть мы сделали очередную петлю и вернулись на то же место, — констатировал кот. — Вот дерьмо!
— Нет, — не согласился крокозитроп. — Вот — дерьмо! — он показал на конские катыхи в снегу.
— В прошлый раз дерьмо была справа, Розан, — задумчиво сказал Мариус. — А теперь оно слева, Розан!
— А вот это плохо, — крокозитроп попытался закутаться в тулуп поплотнее, но не преуспел.
— Почему? — не поняла Алиса.
— Это значит, что теперь мы смещаемся на север, — задумчиво сказал Розан Васильевич.
— Мне всё это не нравится, Розан! — в который раз сообщил жирафчик. — Мы что-то делаем неправильно, Розан!
— Вот именно. Предлагаю сделать привал и обсудить дальнейшие действия.
— Й-извините, но тут пахнет нехорошо, — пожаловалась Алиса. — Может, отойдём?
— Я устал, сил нет, — пожаловался конь. — Дайте вареников парочку, а?
— Ресурсы экономим, — покачал опёзьями крокозитроп. — Вот дойдём до места, погреемся…
— Тогда песню петь разрешите! — потребовал першерон. — Мне без песни тяжко!
— Пой, чего уж, — вздохнул Розан Васильевич.
Першерон переступил с ноги на ногу, вытянул шею и заголосил:
— Вот огромное…
— Только не яйцо, пожалуйста! — тихо попросила Алиса.
Першерон предпочёл не услышать.
— Яйцо неприличное! — закончил он. — А бывает ведь яйцо и обычное!
С какой-то пинии с шорохом ссыпался снег.
— Вот обычное яйцо, превосходное! А бывает ведь яйцо и народное! — распелся, наконец, конь и пошёл вперёд тяжёлым шагом, ломая тонкий наст.
— И природное, — проворчал Розан Васильевич.
— Инородное яйцо, иностранное! — в голове коняки что-то сбилось. — А бывает ведь яйцо непрестанное! Непрестанное яйцо, многослойное! А бывает ведь яйцо и отстойное!
— Откуда он такие слова-то берёт? — спросил кот неведомо кого.
— Ой, отстойное яйцо, айяйяльное! А бывает ведь яйцо и нормальное! — порадовал конь свежей мыслью.
Базилио злобно зашипел, напоровшись в снегу на какую-то жёсткую ветку.
— Вот нормальное яйцо, очень ладное! А бывает ведь яйцо и отрадное! — выдал конь новую руладу — а может, тираду. — Вот отрадное яйцо и безгневное, бывает ведь яйцо и напевное! Вот напевное яйцо любострастное, а бывает ведь яйцо… — конь на секунду задумался.
— Пидарасное, — не думая, на автомате подсказал кот.
— О, точняк! — першерон сделал могучий рывок по снегу. — Пидарасное!
На этом слове он провалился передними ногами в какую-то яму в снегу. Алиса чуть не слетела вниз, из последних сил удержавшись у него на спине.
— Тппппру! — закричала лиса.
Першерон достал ноги из ямы, — сначала правую, потом левую. Поднапрягся, осторожно встал, пробуя почву копытами. Та вроде бы не подавалась.
— Й-извините, — сказала Алиса. — Давайте здесь остановимся? Тут уже вроде не пахнет… и место красивое.
Место было обычное: просека меж пиний. Правда, за деревьями виднелось что-то вроде заснеженное полянки.
— Ну здесь так здесь, — легко согласился Розан Васильевич.
— Здесь холодно, Алиса, — пожаловался жирафчик. — Я чувствую, что уже простужаюсь, Алиса!
— Снегу много, костёр сделаем, — буркнул кот, помогая лисе спуститься вниз. Та, морщась, слезла. Крокозитроп с самым любезным видом подал ей палочку.
До полянки дошли пешком. Ещё минут пятнадцать ушло на поиски подходящего места, сгребание снега и поиски чего-нибудь, на что можно сесть. Повезло крокозитропу: он нашёл под снегом причудливой формы сук, каковой и оседлал, цепко ухватившись всеми руками за веточки. Алисе набрали всякого мусора, а сверху уложили сложенное пончо. Кот лёг на снег, свернувшись клубочком и подняв температуру тела до сорока градусов. Мариус кое-как пристроился с четвёртой стороны, всем своим видом показывая, как ему здесь нехорошо, неудобно.
Крокозитроп достал зажглянку, и скоро над снежной кучей заплясали язычки водородного пламени.
— Нам необходимо осмыслить ситуацию, — начал Розан Васильевич. Никто не возразил (все отдыхали и грелись), так что он продолжил:
— Мы вышли позавчера. До русла мы должны были добраться в самом худшем случае вчера вечером. Сейчас около трёх часов дня. Учитывая, что мы продолжали движение до четырёх утра…
— До пяти, — поправил кот.
— Я н-не помню, — призналась Алиса. — Я, кажется, заснула.
— Тем более, — заключил крокозитроп. — При этом у меня нет ощущения, что мы уклонились от курса. Русло должно быть где-то здесь. Мы просто ходим кругами. Осталось найти причину этого явления и выйти к руслу.
И опять никто не возразил. Никому и в голову такое не пришло — возражать. Правота Розана Васильевича была совершенно очевидна. Вот только пользы от неё не просматривалось никакой.
Вообще, поход как-то не задался с самого начала.
После визита Болотного Доктора все вроде бы договорились выходить следующей ночью. Однако выяснилось, что самонадеянные сталкеры-первоходы упустили из виду множество мелких, но важных моментов. Например, никто не озаботился о тёплой одежде для Розана Васильевича. Насилу нашли в хозяйстве Мариуса пару валенок и тулуп. Который подошёл к крокозитропьей анатомии весьма условно, но других вариантов не было. Добрая Лёля пожертвовала ватными штанами. Которые, впрочем, ей же и пришлось перешивать — потому что телосложение крокозитропа не позволяло использовать их как есть. Сам же Розан Васильевич был в этот момент занят созданием пищевых запасов — то есть сидел в углу и поедал сырую рыбу, которую очень кстати подогнал мимоезжий чумацкий обоз. Выяснилось, что Розан Васильевич имел полезную способность наедаться впрок: еда перерабатывалась в питательную субстанцию и откладывалась под кожей. В результате в районе опёзий и под коленками у крокозитропа вздулись этакие горбики, из-за чего Розан Васильевич стал ходить вперевалочку.
Что касается Алисы и кота, для них Лёля наделала гору вареников и принесла из кладовки огромный кусок нежно-голубого злопипундрьего сала. Базилио смотрел на всё это без энтузиазма: он-то в еде не особо нуждался, зато понимал, что нести этот груз придётся именно ему.
Потом кот поругался с Алисой по поводу утепления. Алиса настаивала, что у неё в генах прошита сезонная линька и сейчас у неё должна быть зимняя шерсть. Кот сказал, что никаких линек за ней он не помнит, а то, что на ней сейчас — это не шерсть, а так, декорация. Лиса обиделась. В конце концов Лёля нашла в старых вещах что-то вроде пончо грубой вязки и отдала коту. Тот немного успокоился: пончо выглядело тёплым.