А вот маленький енотик моет конские кишки и очищает их от жира. Он мечтает вырасти и стать забойщиком. Похвальное желание! Однако — что ухватили его ловкие пальчики? Это маленький, но увесистый золотой самородок! Покойный першерон, чьи кишки, распластанные, лежат перед енотом, при жизни работал на золотом руднике. Случайно он проглотил самородок или намеренно? Енотик этого не знает и знать не хочет. Быстрым движением он прячет драгоценность за́щёку.
В два двадцать прекращают работу банки и меняльные конторы. Они закрываются с величайшей неохотой. Они желали бы работать на благо общества круглосуточно. Или хотя бы до пяти утра, как при Абракадабре Мимикродонте. Ах, знали б вы ль, на какие условия соглашается клиент, нуждающийся в финансовых услугах в пять утра! Но увы! — время закрытия определено указом Пендельшванца. И хотя старого бегемота нет больше, но указ-то никто не отменял.
Великосветский кабанито Ефим Баренблад{259} — в эту минуту он как никогда полон музыки, музы и муки! — не желает ничего этого знать. Он колотит лиственничной тростью тростью в закрытые двери «Гросс-Банка». Он желает взять кредит. Он готов его взять под десять процентов суточных. Ибо деньги ему нужны срочно: он проиграл в казино сто тысяч и намерен отыграться, притом немедленно. Но увы! Он не получит кредита. И поэтому не потеряет всё своё состояние, к чему был очень близок.
В два тридцать начинают снимать урожай в подземных гидропонных фермах. Морква, ананасы, капуста, лук, лимоны, зелень, ватрушки, апельсины и ещё множество всяких фруктов и овощей покидают ветки и грядки. Сегодня же они будут съедены. Отдельно — цветы: их сортируют, перекладывают вощёной бумагой, и отправляют. Куда? В основном — в Мытищи, на Mercat de le Flors{260}.
Три часа утра — время дворников и уборщиц. Всюду раздаётся шорох метёлок, поскрипывание граблей и скрежет тачек. Мусор сваливается на телеги, раздаётся цоканье копыт. Першероны торопятся добраться до свалок, пока улицы освещены.
В это же примерно время заканчивается вылов рыбы и морских гадов из подземных водоёмов. Огромные бочки заполняются дорадами, зеркальными карпами, съедобными раковинами, кальмарами и прочими обитателями морей. О, какой внушительный осьминог! Неужели он вырос в бассейне? Ох, непохоже что-то. Смотрите-ка: да он тащит за собой корзину с мидиями! И два пеликана, стоящие на вылове, совершенно не удивлены. Более того: один вытаскивает из клювного мешка горку медных сольди! Неужели он будет расплачиваться с этим подозрительнейшим головоногим? Но не будем излишне любопытными. Тут слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть. И вода, она такая холодная!
Примерно в три тридцать открываются задние двери у съестных лавок и рестораций. Разнообразная снедь поступает на склады, в холодильные камеры и на разделочные столы. Наша корзиночка с ракушками ровно в четыре доплыла до кухни ресторана La Mar'e, что на Малой Грызунской. У мидий завидная судьба: культовый повар Мышико отложил их для вечернего гастрономического фестиваля, посвящённого новогодним празднествам. Конечно, не столь пышным, как праздник Сретения, когда взвеселится и заликует весь народ. Но как повод устроить гастрономический фестиваль Новый Год ничем не хуже. Bon app'tit!
Пять утра — час фонарщиков. С пяти до шести во внешней городской сети отключается электричество. За этот час целая армия мартышек, вооружённых фонариками, отвёртками, плоскогубцами, мотками изоленты и ацетиленовыми горелками, должна заменить перегоревшие лампы, починить искрящие провода, найти места коротких замыканий. И вообще навести в электрохозяйстве порядок, который продержится хотя бы до завтра.
В пять двадцать пять монтёрка находит на третьем фонаре возле дворца полузамёрзшего бэтмена, вцепившегося в изолятор. Она снимает его и кладёт себе в карман ватника: пусть отогреется.
И ровно в ту же минуту — ну вот буквально тютелька в тютельку! — в Директории возобновилась культурная жизнь. Насмерть выдохшийся усталый ослик-метранпаж, работающий в журнале GQ, доплёлся-таки до дому (ночью сдавали номер в типографию) и перед тем, как забыться сном, сочинил стихотворение. Трёхстопный анапест излился из него — с окончанием женским, округлым{261}.
Но культура — не главное, нет. Город занят электричеством и пищей.
Отключение света во внешней сети не влияет на оптовые рынки, эргастулы, продажные площадки — у них свои тесла-решётки. Сейчас они готовятся к открытию. Электорат носится туда-сюда, ведь у него очень много работы: тут приколотить оторванную доску, там посыпать песочком, а здесь нужно подправить сооружённый прошлым вечером новый шатёр. Одновременно с этим идёт приёмка товара. Это дело ответственное. Тут иной раз слышится и крик, и рык, и шипение.
В шесть открываются рынки. Сотни, тысячи домохозяек раскупают самое лучшее, самое свежее, по самой низкой цене. Ещё час — и цены вырастут раза в полтора, а то и вдвое.
Вот знаменитые Рогожские ряды. Кого это мы видим меж рядами? Неужто это Лэсси Рерих? Да, именно она! Она торгуется по поводу огромной, пахнущей юной кровью телячьей головы. Вы скажете, что безопасница могла бы послать вместо себя челядь, или зайти в хороший ресторан? Разумеется. Но она любит ряды — ах, какие там ароматы! — и умеет торговаться. Кроме того, она предпочитает утренней газете сплетни и слухи с рынка. Это позволяет ей быть в курсе настроений… А, вот она уже и купила голову. И сейчас её съест — быстро, очень быстро. Так быстро, что почтенный оцелот, выбирающий себе рыбки на обед, засмотрелся на это зрелище с открытым ртом. Зря! Именно в этот момент в его заднем кармане шарят скверные лапки уличного шакала!
Но это не наши проблемы. А у нас — раз-два, и на часах уже семь. Солнце ещё не встало, но улицы забиты челядью: бегут разносчики, торопится на свои места прислуга, мясники и молочники мечутся между домами.
Тогда же выходят и дорожные рабочие. Вот сейчас они, например, перегородят Подвафельный переулок, чтобы разобрать брусчатку и разрыть землю вплоть до водопроводных труб. Почему? А вот так! Так надо. Коммунальщики лучше знают.
Семь сорок. В это время начинается заутреня в химкинской Педобирской при иконе Натусечки В Дольчиках. Хор возносит к небесам святое караоке Круга Песнопений Матеты «Твои зелёные лосины во мне самом родят лося». Чудеснейшее песнопение, достойное такого дня! Но почему здесь так пронзительно пахнет калийными солями? А это рассыпал свой товар разносчик минеральных добавок для растительных основ, сохранивших корни.
Около восьми тридцати. Небо, наконец, светлеет. И тут же со всех концов города вылетают стада — нет, тучи! — бэтменов. Они несут с собой письма, газеты, ценные и не очень ценные документы, небольшие презенты, заказанные товары — от бутылок с вином до серебряных ложечек — а также и многое, многое другое.
На земле их причудливый путь повторяют почтальоны. В основном птичьих основ: это традиция.
Вот аист просовывает под чью-то дверь журнал «Хелицер» величиной со спичечный коробок и «Литературную газету» — на тончайшей бумаге, размером с ладонь хомосапого. Видимо, тут живут интеллигентные инсекты. А под соседней дверью оказывается хемульский журнальчик «Jeune premier{262}» (посвящённый отнюдь не театру) и жёлтая газетёнка «Чмоки». Фу!
Но большая часть прессы идёт на улицу и в киоски. Разносчики получают из типографий пачки «Биржёвки», «Известий», официозной «Директории», проблемной «Утренней звезды», пухлых «Ведомостей» и вороха жёлтой прессы вроде какого-нибудь «Метрополя-пресс».
А вот улица Моховая, киоск возле почтамта. Интеллигентный жук-олень Сашка-Букашка раскладывает прессу на прилавке. Ему тревожно. С закрытием отеля «Блюменштраух» место перестало быть ходким. Кроме того, полгода назад отменили льготы, зато НДС сделали 18 %. А между прочим, ему ещё платить аренду. И ремонт будки, на которую регулярно мочатся першероны и расписывают граффити всякое хулиганьё. Пока он спасается тем, что вместе с газетами продаёт карандаши, подковы, зубочистки разных размерчиков, ботиночные шнурки и прочую мелкую дребедень. Хотя ходят упорные слухи, что это скоро всё зарегулируют. Доче упаси!
В девять начинают работать магазины. Некоторые выжидают до полдесятого. Горожане, не столь расторопные, чтобы бегать по рынкам, могут купить всё необходимое чинно и не спеша. Цены в магазинах выше, товар не столь свеж, но зато — порядок, чистота, обслуживание.
Вот в стеклянные двери сетевого центра «Собачья радость» заходит борзая с корзиночкой. Она собирается приобрести кило вырезки, пакет костей и противоблошиный ошейник. Навстречу ей движется с тележкой младлей Джульбарс. Он огромен, мохнат, и ему удобнее ходить на четырёх, чем на двух. Однако между ног у него — увесистый кожаный чехольчик. При одном взгляде на него борзая чувствует сладкую слабость в животе. Вот что ей сейчас нужно, а вовсе не ошейник! Засмотревшись, она врезается в тележку Джульбарса. Галантный военный в последний момент подхватывает её под локоток. Они купят пять кило мяса с костями и пойдут к ней. На ближайшие сутки эти двое потеряны для общества.
Тем временем сослуживец Джульбарса, старший лейтенант Бобикс, сидит на стульчике в дежурной части и дёргает себя за уши, чтобы хоть чем-то себя развлечь. Ему хочется бухнуть, но нельзя: сегодня точно будет проверка. Бобиксу непонятно, что он здесь делает. Ну ладно полиция, но он же военный. Ну кому, кому придёт в голову нападать на Директорию тридцать первого декабря? Или в любой другой день?
В десять растворяет свои двери Центральная Библиотека имени Константина Багряномордого. Хотя вообще-то стороительство было начато при Абракадабре, но кого это волнует? Уж точно не посетителей, поскольку их нет. Они начнут подтягиваться к одиннадцати. И много их сегодня не ожидается: всё-таки праздник. И напрасно: в библиотеке открылся зал трансляций на триста средних мест. Раньше там собирался кружок любителей конского шимми. Увы, уж больше не зазвучит под этими сводами «fr