— Пациент скорее мёртв, чем жив, — осторожно сказала она. — Полагаю, причина — фрустрация, порождённая кризисом идентичности.
Следующая была жаба. Она долго мяла влажными лапками тело Буратины. Потом выпучила глаза и впала в раздумье.
— Здоровый какой парень, — проквакала она. — Кожа упругая, гладкая, без трещин. Дельты прокачанные, икроножные просто отличные. Но мышцы забиты, возможна крепатура{274}.
— Он жив хотя бы? — перебил Артемон.
Жаба пощупала пульс и вроде как что-то такое нащупала.
— Пациент скорее жив, чем мёртв, — обнадёжила она. — Сердце у него здоровое, вот что я думаю.
Следующим был богомол. Он осторожно потрогал Буратину в нескольких местах. Диагноза он ставить не стал, а сразу приступил к практически предложениям.
— Предлагаю, — сказал он, — проклизмить это существо суспензией из заячьего помёта и свежей жабьей слизи{275}. Помёт у меня есть, вчера как раз собирал.
— Зачччем? — не поняла сова.
— Посудите сами, — начал богомол. — Пациент либо жив, либо мёртв. Если он жив, то после клизмы он либо останется жив, либо не останется жив. Если не останется — зачем нам нужно хилое, никчёмное существо? А если останется — точно до старости доживёт. Теперь допустим, что он умер. После клизмы он или оживёт, или не оживёт. Если не оживёт, мы останемся в том же положении, что и сейчас. А если оживёт, это будет интереснейший научный результат. Насколько мне известно, после суспензии подобного состава ещё никто не оживал. Вот обратное случалось неоднократно…
В словах богомола была определённая логика. Однако сова очень хорошо запомнила, как богомол испытал на ней отвар сурепки с болиголовом. С тех пор к любым экспериментам богомола она относилась с априорным недоверием.
— Шшшарлатанство, — сказала она, взмахнула крыльями и взмыла ввысь, чтобы не получить пизды: богомол умел драться.
Тут до жабы дошло, что в случае принятия предложения слизь будут соскребать с неё. Единожды пострадавшие бородавки надулись и зачесались.
— Какакокое отвррратительное невежество! — квакнула она и, шлёпая животом, запрыгала вон из помещения, чтобы уберечь любимую спинку. Впрочем, далеко она не упрыгала, а спряталась под дверью.
Мальвина надула губки. Лекарь-богомол это заметил, на всякий случай прикинулся сухим сучком и постарался не отсвечивать. Вид у него стал такой, будто его тут нет вообще.
— Так мы будем его в чувство приводить? Или чего? — нервно спросил Артемон, показывая на распростёртого бамбука.
— Ну если вы настаиваете именно на приведении в чувство… — богомол немедленно ожил. — Нужно как следует взбодрить его организм. Я бы предложил растирание ядом апсисовой гадюки, у меня найдётся капелька… Ну или можно испробовать бобровую струю, сиречь касториум. Это секрет желёз…
— Яюшки! Железы не трогайте! — внезапно заорал Буратина и страшно задёргался, забился в путах.
Надо сказать, что деревяшкин, снятый с дерева, уже давно пришёл в себя. Он просто этого не показывал. На то у него были вполне извнительные причины. Он чувствовал, что связан. Вокруг слышались незнакомые голоса. Ему было понятно, что его схватили и он чей-то пленник. Непонятно было, кто это сделал и зачем. Поэтому он лежал зажмурившись, слушая разговоры и пытаясь хоть что-нибудь понять.
Однако слово «касториум» и упоминание желёз его взволновали крайне. Он решил, что его собираются опустить до электората, а для начала — кастрировать. Такая перспектива его не улыбала. Поэтому он стал активно возражать, не дожидаясь, пока ему что-нибудь отрежут.
Мальвина хихикнула.
— Похоже, наш гость чувствует себя неплохо, — сказала она. — Вот только много шумит. Артемон, объясни гостю, что надо себя вести прилично. Для начала сломай ему нос.
Артемон подошёл к трепыхающемуся Буратине и крепко взял его за отросшее носопыгало.
— Не надо!!! — закричал бамбук как можно громче. — Я буду умненький! Благоразумненький!
— Будешь, будешь, — пропела Мальвина. — Когда у тебя не будет носика. Артемон, ты что-то там копаешься.
— Щас, — сказал пудель и сильно потянул Буратину за нос.
На сей раз спасительной зарубки на носу не было. Деревяшкину грозила очччень неприятная травма. Он орал и выгибался что есть сил, пытаясь ткнуть носом в Артемона.
— Простите, — неожиданно сказал богомол, — в силу строения носа этого существа весьма вероятно разрушение черепа. Тогда оно умрёт.
— Отпусти, — приказала Мальвина Артемону. — И отоварь его по почкам. Чтоб почувствовал.
Буратино глухо взвыл, когда пудель крепко ударил его в бочину. Но сразу же замолчал.
— Так гораздо лучше, — констатировала Мальвина. — Приступим. Как тебя зовут и кто ты по основе?
— Буратиной меня кличут, — сказал доширак. — Основа бамбук, прошит сосной. Тиной ещё прошили меня, — вспомнил он, — это когда ребилдили.
— Ты проходил ребилдинг? — заинтересовалась Мальвина. — Ты изделие?
— Вроде того, — деревяшкин отвечал охотно, радуясь, что оскоплять его вроде бы не собираются. — Я из ИТИ. На индивидуальном. Папа у меня доктор Коллоди, он здоровский, только ругается очень…
— Не так быстро, — сказала Мальвина. — Давай-ка с другой стороны. Здесь ты как оказался?
— А я почём знаю?! — Буратина для пущей честности вытаращил глаза. — Я вроде убил дерево, потом ещё что-то было, а потом кот мне сказал крекс-пэкс-фэкс, а королева меня подбросила и там было другое небо…
— Чушь какая, — Мальвина зажала ушки ручками. — Ты что, ебанулся?
— Нет! Я нормальненький и ужжжасно здоровенький! — бамбук затряс головой.
— Значит, придуриваешься, — заключила Мальвина. — Мне это совсем не нравится. Артемон, выбей из этого мудака всё дерьмо{276}.
Артемон подошёл к связанному Буратине и для начала ударил его в живот. Деревяшкин заорал что есть мочи.
— Заткни ему пасть, — распорядилась Мальвина. — Он очень шумный.
Пудель завертелся, ища, из чего бы сделать кляп.
Тут лекарь-богомол оживился, зашевелил усиками.
— Выбить дерьмо? — переспросил он. — Зачем же трудиться? Есть прекрасное народное средство для этой цели, принимается внутрь…
— Заткнись, — бросил сквозь зубы Артемон, целеустремлённо водя по комнатке жалом.
— Нет, говори, мне интересно, — мурлыкнула Мальвина. — Что за народное средство?
— Касторка{277}, — сказал богомол.
Невежественному Буратине показалось, что его мучители снова говорят о кастрации{278}, и он опять забился.
— А ему не нра-а-авится, — протянула Мальвина. — Что ж, попробуем касторку. У нас она есть?
— Этим обувь смазывают, — вспомнил Артемон. — Вроде бы что-то осталось.
— Смазывают обувь? — переспросила Мальвина. — Смешно. Нам нужна будет воронка.
— Есть шланг, — квакнула жаба, подслушивающая под дверью.
— Не хааачу! Не надо кастр… — заорал Буратина, но Артемон молча отоварил его по печени.
— Или касторка, — сказала Мальвина ласково, — или ты умрёшь. Прямо сейчас.
Прозвучало это весьма убедительно. Буратина обречённо затих.
— А можно и не касторкой, — внезапно вклинился богомол. — Например, английская соль тоже хорошо действует…
Артемон посмотрел на народного лекаря так, что тот прижукнулся, сложился как картонка и упал под стол.
Долго он там, впрочем, не пролежал. Минут через десять он уже держал кусок жёсткого шланга, вставленного Буратине в рот, а пудель, скобейдясь и матюгаясь, вливал в него масло. Деревяшкин мычал, плакал и грыз шланг, но бестолку: жаба зажимала ему нос, а сова при малейшей попытке блевануть клевала его в солнечное сплетение. Мальвина наблюдала за всей этой суетой вполглаза: она размышляла о том, как будет допрашивать Буратину: начинать ли с калёного железа, или сначала поработать электричеством.
Эффект от касторки был убедителен. Дерьмо из Буратины действительно вышло — с бульканьем и вонизмом.
— Фи, — сказала Мальвина, вставая с табуреточки. — Помойте тут всё, а мы пока подготовим инструменты. Артемон, у нас найдётся небольшая жаровня?
Действие тридцать девятое. Дефенестрация, или Некоторые пони предпочитают тяжёлую жизнь лёгкой смерти
С самого нежного возраста моего маменька внушала мне то мнение, что Щастие для меня невозможно, ибо Природа почти совершенно обделила меня Грациозностью, сиречь няшным даром. Сей изъян относится к числу непоправимых; посему маменька советовала мне довольно запастись терпеньем, дабы кротко и смиренно переносить тяготы и обиды, поджидающие меня на жизненном поприще.
Ещё поживём, подумал я.
30 дня 12 месяца Тарзана 902 года Тарзана / 30 декабря 312 года о. Х. День.
Страна Дураков, домен шерстяных, крепость Болат-Юрт.
Current mood: blank/никакое
Current music: звон в ушах
Мирре Ловицкой снился Большой Зал Пуси-Раута.
О сновиденья поняш! Это вам не блёклые сны хомосапых, не глюки копытных, не трансцендентальные виденья инсектов. Поняшьи грёзы легки, изящны и полны волнительных подробностей. Вот и сейчас Мирре виделись сияющие хрустальные люстры над головой, торцовый пол