— Й-извините, а соль зачем? — не поняла лиса.
— Монету солить, — объяснила мышь. — Хлорид натрия в силу особенностей кристаллической структуры способствует концентрации вероятностных полей… хотя это всё бред, конечно. Просто есть традиция — если закапываешь чего на Поле Чудес, надо посолить. Некоторые ещё и перчат. Но это, я считаю, декадентство какое-то.
— И какая от этого польза? — не понял кот.
— Ну-у-у, — протянула мышь. — Наверное, есть какая-то. Главное, вреда никакого.
Буратина ухватил сапёрную лопатку и принялся копать.
— Я отойду, — сказала лиса и пошла туда же, где только что побывал бамбук.
— Ну вот и всё, — сказала летучая мышь коту. — Тоже отойдём на минуточку. У меня к тебе личный разговор.
Базилио удивился, но виду не подал.
Они зашли за другую мусорную кучу. Оттуда было хорошо видно сползающее вниз ничто. От этого вида у кота началось головокружение, и он открутил зрение в длинные волны.
Летучая мышь села ему на плечо. Она оказалась неожиданно тёплой и странно мягкой.
— Ну, прощай, котик, — сказала она грустно. — Дальше сам. Я бы помогла, но меня тентура не пустит. Я и так её напрягла.
Кот промолчал.
— Теперь можешь мне задать вопрос. Один. Любой, — предложила мышь. — Если смогу — отвечу.
Базилио немного подумал.
— Кто хочет меня убить и зачем? — сказал он.
— А, ты об этом… Алхаз Булатович Мультимедиев, — ответила мышь. — Этот тип живёт в эфире. Помнишь эфир? Ты в нём бывал. Помнишь? Я тебя оттуда еле вытащила. Чуть яйца тебе не прокусила.
Кот замер.
— Хася?!
— Вообще-то Бася, — сказала летучая мышь. — Хася — это чтоб не догадались.
— Чего не догадались? — кот спросил совершенно механически, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Сложными и неоднозначными.
— Неважно, — мышь издала звук, похожий на нервный зевок. — И за упырьский диалект извини, конечно. Я иногда лишнее болтаю, а упырячей мовою ничого розумного сказаты неможлыво. Тако вже вона влаштована.
Кот наконец собрался с мыслями.
— Ты вообще кто? — задал он напрашивающийся вопрос.
— Как бы тебе объяснить-то… — протянула летучая мышь. — Ты же христианин? — спросила она.
— Верую в господа нашего Иисуса Христа, — начал было кот.
— Да поняла я, поняла. Веруй, пожалуйста. Просто с вами разговаривать сложно. Вы на некоторые слова бурно реагируете. В общем, давай так скажу. Я — древнее и неприкосновенное существо. Очень древнее. И достаточно неприкосновенное.
— Достаточно для чего? — не понял Базилио.
— Для того, чтобы на местные расклады плевать с высокой колокольни. В гробу я видала и масонов этих ваших недоделанных, и техников, и прочую гидоту. А уж местные власти я неистово вертела на одном предмете. Которого у меня нет, но ты мне очень охотно ссужал. Урчал даже. Помнишь?
Кот промолчал: крыть было нечем.
— Возможности у меня большие, — продолжала Хася-Бася, — а делать особо-то и нечего. Вот, развлекаюсь как могу. В основном насчёт мужиков. Ну люблю я мужчин, люблю! Ну баба я, баба! Вот и с тобой тоже в кошки-мышки поиграла. Нравился ты мне, Баз. Только не любил ты меня. Хер мне отдал, а сердце — нет. А нахер мне хер без сердца? Я так не играю.
— А зачем ты меня преда… — начал было кот.
— Ш-ш-ш-ш! — мышь вцепилась в плечо кота коготками. — Скажи спасибо, что живой, — сердито закончила она. — Ладно, чего уж теперь-то… Алису береги. А то она… — мышь чуть запнулась, — глупостей всяких наделает. Из благородных побуждений.
Кот ничего не сказал.
— Да хорошая она у тебя, хорошая, — Хася, видимо, истолковало котовое молчание как-то по-своему, — вот только… Как бы сказать-то? В общем, к благородным побуждениям нужно благородное образование и благородное воспитание. А вы тут все ужасно невоспитанные. Но ты не переживай. Будет вам и белка, будет и свисток.
— Какая белка? — кот нервно дёрнулся.
— Прости, поговорка такая… Ладно, не суть. Я чего сказать хотела-то. Сейчас в тентуре нехорошая петля намечается. Поэтому ты сегодня с лисы своей глаз не спускай. Всё время будь рядом. Даже если злиться будет и тебя гнать. Ничего, перетерпит. Иначе я ни за что не ручаюсь.
— А что случится-то? — начал было Базилио.
— Не знаю! — летучая мышь недовольно шевельнулась на плече. — Но уж точно — ничего хорошего. Ладно, всё, у меня ещё Тарзан недоенный. Бывай здоров.
Тяжесть на плече исчезла.
Кот вернулся и увидел, как Буратина закапывает ямку. Рядом стояла лиса и пыталась что-то сделать со сломанным стулом. Видимо, она нашла его среди прочего барахла.
— Да не надо, — говорил бамбук, — я на кортах посижу.
Лиса шипела сквозь зубы, но усилий своих не прекращала.
Базилио молча отобрал у неё стул и осмотрел. Выяснилось, что у него сломана ножка. Кот притащил подходящий чурбачок и им стул подпёр. Буратина попытался на него сесть, заёрзал и тут же свалился. После чего уверенно и плотно уселся на корточки и поставил перед собой пакет с попкорном. Всем своим видом показывая, что он тут всерьёз и надолго, и с места своего не сойдёт.
Следующие шесть часов были очень скучными.
Кот и лиса несколько раз обошли пустырь. Доходили до самой его границы, где начиналось ничто. Вблизи оно выглядело ещё хуже, чем издаля: при попытке что-то рассмотреть мутилось в глазах и отчаянно болел затылок. Кот попытался смотреть через ничто в разных диапазонах, но везде видел одно и то же.
Потом они пошли к основанию башни. Оно глубоко ушло в землю, откуда торчали обломки колоннады. Кот сунулся было внутрь, но оттуда внезапно ударило вонью — будто больной бегемот взбзднул. Лиса сморщила носик, коту тоже стало неинтересно.
Странно, но лиса с каждым часом всё больше нервничала. Разговаривать она не хотела, а когда Баз попытался её коснуться — отодвинула его руку. На все расспросы она отвечала односложно и явно тяготилась его обществом.
Наконец, она сказала:
— Й-извини. Мне нужно побыть одной. Пожалуйста, не ходи за мной как хвостик.
— Тут опасно, — упёрся кот. — Извини, но я буду тебя охранять.
Лиса подняла на него глаза, полные муки и злости.
— Идиот, — прошипела она. — Оставь меня в покое! Мне очень надо!
— Нет, — сказал кот, весь такой преисполненный ответственности и чувства долга. — Когда мы вернёмся, можешь делать что хочешь. Хоть брось меня совсем. Но здесь я за тебя отвечаю. Тебе нельзя оставаться одной. Это не обсуждается.
Алиса заплакала. У кота заболело сердце, но он скорчил самую суровую физиономию, какую только смог изобразить.
После этого лиса перестала с ним разговаривать вообще. Кот попытался было что-то выяснить, но та только шипела сквозь зубы, всем своим видом показывая, до чего ей тягостно его общество.
В конце концов она заявила, что ей нужно справить нужду, и ушла за ближайшую мусорную кучу. Последовать за ней в такой ситуации у кота не хватило духу. Он ограничился тем, что перевёл зрение в рентген.
Он видел лёгкий лисий скелетик, который присел за кучей и поднял хвост — в рентгене он различал каждый позвонок. Коту стало неловко за своё шпионство и он вернул зрение в оптику.
Через пять минут лиса из-за кучи не вышла. Рентген показал, что за мусором её нет.
После полуторачасовых поисков коту пришлось признать крайне неприятный факт: Алиса исчезла.
Действие пятьдесят пятое. Бариста, или Интеллектуал проникается интересами отечества и совершает непростой, но глубоко осознанный выбор
Все соображения религии, морали, права, исторический опыт и даже научные истины — ничто, когда речь идёт о политической целесообразности. Если политически целесообразно признать за истину явную и очевидную нелепость, её следует признать таковой — по крайней мере до тех пор, пока не минует необходимость в этом.
Как на Киевском вокзале
Хуй поймали без волос.
Пока волосы искали,
Он на яйцах уполоз.
8 января 313 года о. Х. Вечернее время.
ООО «Хемуль», г. Дебет. Проспект возлюбленной вриогидры Морры.
Current mood: ditzy/рассеянное
Сurrent music: Георгий Свиридов — Время, вперёд!
Учёный хемуль, астроном Йофан Кшиштоф Дариуш Пшибышевский тащился вдоль проспекта, помавая зонтом{361}. Даже и не думая о смерти — которая меж тем приближалась к нему. Цок-цок-цок, приближалась.
Пшибышевский и о себе-то не думал. Окружающий мир его интересовал ещё того менее. Профессор не видел — то есть не замечал — ни стремительного бега пешеходов, ни закрывающихся окон, ни многочисленных дверей, захлопывающихся перед самым рылом его. Всё это Пшибышевского не волновало, ибо все волненья его были о делах небесных. Нет-нет, небо зримое — низкое, серое, душное, нависшее над Дебетом, как утюг над неглаженной блузкой — его не интересовало. Профессор мыслил о небе небесном, идеально чёрном, в коем двигались и вращались совершенные сферы, сиречь небесные тела.
Профессор Пшибышевский был энтузиастом своего дела. А как иначе-то? Произведённый на свет краковской калушей, он родился с кучей астрономических знаний. Впрочем, большая их часть не имела практической ценности. Например, знания о квантовой гравитации или керр-ньюмановское решение уравнений Эйнштейна ему ни разу не понадобились. Зато самые простые знания об орбитах планет Солнечной системы и периодах обращения позволили ему удачно предсказать солнечное затмение — он ошибся всего на четыре часа. Это принесло ему определённую известность. Две популярн